На песчаномъ берегу Чернаго моря, у подножья обрывистыхъ, голыхъ и мѣстами каменистыхъ скалъ, съ дикими очертаніями, медленно тащили дюжіе волы далеко въ море заброшенную сѣть. У растрепаннаго вѣтрами куреня, вокругъ котораго были разбросаны бочки, весла, рули, канаты, блоки и паруса -- толпились съ грудными дѣтьми на рукахъ, вѣчно болтливыя бабы, дружно -- будто по командѣ -- погрызывая сѣмечки. Свѣтлоголовые ребятишки суетливо бѣгали съ мѣшочками въ рукахъ по песку; а въ сторонѣ, на пушистой травѣ морской, сидѣли молча и неподвижно, какъ статуи, старики и старухи. Загорѣлыя лица послѣднихъ, на которыя падали косвенно нестерпимо палящіе лучи солнца, казались почти окаменѣлыми отъ времени. Вся эта группа нетерпѣливо выжидала того времени, когда изъ мори покажется сѣть, съ вцѣпившимися въ нее раками и прыгающей рыбой.
Къ куреню подъѣхалъ тарантасъ, а вслѣдъ за нммъ -- одноконная бриченка, мѣстной фабрикаціи, на которой не было даже и на полъ-лота желѣза. Въ первомъ сидѣлъ Петръ Петровичъ Горбатовъ, а во второмъ -- прикащикъ его, Пшенельскій и еврей шинкарь Мордко. Горбатовх, не вылѣзая изъ экипажа, подозвалъ къ себѣ одного изъ рыбаковъ.
-- Вотъ, Мордко говоритъ, началъ Петръ Петровичъ, что сегодня утромъ приходили къ намъ буркаки за рыбой -- правда?
-- Приходили.
-- А большая партія?
-- Душъ двѣсти.
-- И Фильку видѣлъ?
-- Какого Фильку?
-- Будто не знаешь! Моего бѣглаго человѣка.
-- Нѣтъ, невидалъ.
-- Видѣлъ!... И вы вмѣстѣ за одно съ бурлаками. Куда направилась партія?
-- Къ Куцой-балкѣ.
-- Хорошо.... Это что такое?... Кажется, саранча?
Горбатовъ указалъ на черную тучу саранчи, которая какъ дымъ, клубилась и подымалась изъ за двухъ кургановъ, преслѣдуемая аистами, кобцами, чайками и скворцами.
-- Саранча, подтвердилъ Пшенельскій.
-- Опоздала недѣлькой: хлѣбъ снятъ, проворчалъ Петръ Петровичъ, глядя съ какимъ-то злобнымъ торжествомъ на саранчу; -- оставило вамъ плавню: лопайте камышъ, бестіи!... Послушайте, добавилъ онъ строго обращаясь къ Пшенельскому, ужъ не разъ было вамъ замѣчено, чтобы вы, сопровождая меня, не наряжались готентотомъ. Это что за уборъ! Петръ Петровичъ съ презрѣніемъ указалъ на сѣрую, широкополую шляпу Пшенельскаго, изъ подъ которой торчали большіе зонтикообразные листья, служившіе ему защитой отъ жгучихъ лучей солнца.-- Вы очень хорошо знаете, что мы не терпимъ этого.
Горбатовъ обыкновенно выражался въ plurali majestaks: "мы приказали, мы желали, мы не терпимъ" и т. п.
-- Пошелъ домой! крикнулъ Петръ Петровичъ кучеру.
Тарантасъ и бричка сперва тихо покатили по песку, а потомъ все шибче и шибче по засохшимъ и поржавѣлымъ полямъ. Изъ подъ хрустѣвшаго подъ колесами бурьяна и копытъ лошадей съ шумомъ вырывалась саранча и кузнечики, а надъ усталой, постоянно помахивавшей хвостами тройкой, носился цѣлый рой комаровъ и мушекъ. День былъ знойный. Палящее солнце стояло прямо надъ раскаленной землей, изъ которой выходилъ какой-то жаркій и дрожащій паръ; въ воздухѣ пахло чѣмъ-то горѣлымъ. Табуны, скотъ и овцы сбивались въ кучи, и, образуя тѣнь, каждое животное старалось спрятать свою голову подъ животъ другаго; даже чуткія дрофы, подъ вліяніемъ жары, допускали късебѣ близко экипажъ, присѣдая въ высокой травѣ. Небо, степь и вся окрестность были облиты какимъ-то блѣднымъ и молочнымъ свѣтомъ.
-- Ну, денегъ! Какъ въ пеклѣ жарить, заговорилъ Пшенельскій, погоняя свою кляченку.
-- Ну, а зачѣмъ жаримся мы? Изъ-за подлеца Фильки.... И нужно было ему очень бѣжать! отвѣчалъ устало Мордко, обтирая съ лица крупныя капли пота рукавомъ своего ластиковаго кафтана, блестѣвшаго на солнцѣ, какъ кожа летучей мыши.-- Когда-бъ я былъ паномъ, добавилъ онъ, то ни за что не поѣхалъ-бы въ такую погоду.
-- Наши паны нарочно и выбираютъ для поѣздокъ самую дурную погоду, чтобы прослыть дѣятельнымъ хозяиномъ. "Я-де тружусь: и жаръ, и холодъ, и стужа -- все мнѣ ни почемъ!" Ну, вотъ мы и дома, отвѣчалъ раздосадованный прикащикъ.
Тарантасъ и бриченка въѣхали въ деревню Чуприновку. Деревня, какъ почти каждая степная деревня, состояла изъ нескончаемыхъ рядовъ избъ, съ развалившимися заборами, передъ которыми возвышались кучи сора и золы, кое-гдѣ тощее дерево, нѣсколько вербъ у высохшаго ставка, колодцы съ кривыми журавлями, шинокъ и церковь съ зеленой крышей. А такъ какъ доморощенный архитекторъ зналъ одинъ лишь только планъ, то каждая изба была вѣрной копіей другой: подъ несоразмѣрно высокими крышами, на которыхъ сушились тыквы, подсолнечники и красный перецъ -- исчезали низкія глиняныя стѣны, съ тремя темными отверстіями. Горбатовъ утверждалъ, что Чуприновка хороша при удачномъ освѣщеніи восходящаго или заходящаго солнца -- и на оборотъ -- въ сырую и дожливую погоду.
Пріѣхавъ домой, Петръ Петровичъ засталъ у себя сосѣда своего Будякова. Анатолій Ѳедоровичъ Будяковъ, извѣстнѣйшій клубный говорунъ, рабъ формализма и вѣрный стражъ устарѣлаго этикета -- произошелъ отъ смѣшенія посредственнаго женскаго и малаго мужскаго ума. Эта классическая личность прошлаго, разряженная съ женской акуратностью, въ античномъ фракѣ -- походила очень на тѣ рококо фигуры, которыя немыслимы безъ парика, стальной шпаженки и реверансовъ. Анатолій Ѳедоровичъ привыкъ во всемъ дѣйствовать въ методическомъ порядкѣ. Будяковъ жаловалъ Петра Петровича, не смотря на его черныя, чернѣе китайской туши -- дѣла. "Все это ничего -- утверждалъ Анатолій Ѳедоровичъ -- за то онъ за насъ, помѣщиковъ, горой стоитъ".
-- А! Петръ Петровичъ.
-- А! Анатолій Ѳедоровичъ.
И тутъ послѣдовали церемонные поклоны и торжественное рукопожатіе. Катерина Даниловна, жена Горбатова, худощавая женщина, съ анатомической шеей, костлявыми руками и съ болѣзненными выстрадавшимъ лицомъ, глядя на эту встрѣчу двухъ друзей, вздохнула: она вздыхала постоянно, хотя-бы и не было къ тому ровно никакой причины. Впрочемъ, жизнь ея была незавидна: она была женой помѣщика стараго склада и покроя, придерживавшагося того убѣжденія, что каждая женщина должна быть сперва рабою своихъ родителей, и потомъ мужа. Вслѣдствіе этого, Катерина Даниловна подчинялась всѣмъ и каждому, въ особенности-же Петру Петровичу. Она до того боялась своего мужа, что даже избѣгала смотрѣть на него: довольно правильныя, по суровыя и ледяныя черты лица его, несмягченныя никогда улыбкой, глубоко впалыя щеки и отталкивающій проницательный взглядъ -- наводили на нее почти сказочный ужасъ. Когда Петръ Петровичъ говорилъ, то Катерина Даниловна притаивала дыханіе. Горбатовъ-же, говорилъ крикливо, не доказывалъ, а прямо рубилъ съ плеча и не терпѣлъ силлогизмовъ; а Будяковъ, напротивъ, выражался однѣми лишь привиллегированными, патентованными, казенными и обандероленными фразами -- получившими право гражданства за многолѣтнее ихъ употребленіе.
-- Вотъ я пріѣхалъ къ вамъ, Петръ Петровичъ, началъ Будяковъ, чтобы посовѣтоваться, что мнѣ дѣлать...
-- Съ бурлаками?
-- Да!
-- Такъ и и зналъ.
-- Люди мои перебѣгаютъ одинъ за другимъ къ бурлакамъ, продолжалъ Будяковъ. Кажется я скоро буду безъ крестьянъ. Вчера-же бурлаки сожгли у меня двѣ скирды сѣна.
-- А они работали у васъ? спросилъ Горбатовъ, важно шагая по комнатѣ. Выраженіе спокойной важности не оставляло его никогда.
-- Работали.
-- Вѣроятно, вы не заплатили имъ?
-- Нѣтъ; нужно-же ихъ проучить!
-- А, конечно.
-- Бурлаки до того зазнались, Петръ Петровичъ, что на нихъ уже не дѣйствуютъ никакія мѣры. Графа В. называютъ своимъ бурлацкимъ батькомъ -- и знать никого и ничего не хотятъ. Они очень хорошо знаютъ, что мѣстная администрація смотритъ на нихъ сквозь пальцы, даже между нами будь сказано, покровительствуетъ имъ, чтобы поскорѣе населить нашъ южный край. А если иногда и предпринимаютъ противъ нихъ кое-какія мѣры, то это, разумѣется, съ цѣлью только успокоить насъ, помѣщиковъ. "Бурлаки -- говорятъ -- подняли нашъ край, создали Одессу, Николаевъ и т. п.". Послѣ этого, что намъ остается дѣлать?
-- Тутъ, Анатолій Ѳедоровичъ, нечего расчитывать на администрацію; а будемъ дѣйствовать сами, этакъ, знаете по нашему.
-- Хорошо говорить вамъ, Петръ Петровичъ; бурлаки боятся васъ: вы ихъ проучили! Всегда дѣйствовали энергично, радикально; мы же...
-- Дѣйствуйте по моему.
-- Мы постараемся. Дайте намъ только инструкцію, какъ дѣйствовать.
-- Ну, за этимъ дѣло не станетъ. Впрочемъ большая часть изъ насъ, помѣщиковъ, еще и меня научитъ. Вотъ, если желаете, то мы сей-часъ же и поѣдемъ вмѣстѣ къ Куцой-балкѣ: тамъ собралась большая партія. Согласны?
-- Согласенъ, Петръ Петровичъ.
-- Стоитъ только постращать ихъ.
-- А стоитъ, стоитъ...
-- Я надѣюсь тамъ отыскать Фильку.
-- Развѣ онъ бѣжалъ?
-- Бѣжалъ и обокралъ меня.
Часъ спустя послѣ этого совѣщанія, они поѣхали къ Куцой-балкѣ.