Приближаясь къ Куцой-балкѣ, Горбатову и Будакову представилось довольно странное зрѣлище. На вершинѣ кургана, на которомъ ярко горѣлъ бурьянъ, стояли молодой парень и красивая бурлачка; а вокругъ кургана неслись -- съ присвистомъ и удалой, молодецкой пѣснью -- около двѣсти душъ бурлаковъ, отплясывая, подъ звуки скрипокъ, козы и цымбалъ -- бѣшенный трепакъ. Бубны гудѣли; все присѣдало, прыгало и кружилось; шапки и люльки летѣли вверхъ; глухо гудѣла земля подъ юхтовыми чоботами; а въ воздухѣ носился заманчивый и одуряющій запахъ сивухи. Во главѣ этой толпы, ѣхалъ на гнѣдой, вислоухой клячонкѣ, безъ сѣдла, съ непокрытой головой -- бурлацкій батько, дядько Зозуля. Опустивъ поводья, Зозуля правилъ лошадьью ногами, высоко держа обѣими руками бурлацкое знамя. Знамя это было ничто иное, какъ коса, къ которой были привязаны красный поясъ, трубка и пучокъ тырсы (ковыль). За бурлацкимъ батькомъ слѣдовали слѣпой кобзарь, музыканты и вся остальная толпа. Вдругъ, музыка, свистъ и пѣсни пріумолкли; толпа остановилась. На курганъ взошелъ бурлакъ, одѣтый въ длинное рядно; къ волосамъ его, у затылка, была прикрѣплена косичка изъ соломы. Онъ сталъ противъ молодого парня и бурлачки и началъ монотонно причитывать подражая дьячкамъ, извѣстную бурлацкую пѣсню.
Послѣ каждаго куплета, весь хоръ припѣвалъ: "Радуйтесь, бурлаки, радуйтесь"!
-- Что это такое? спросилъ Горбатовъ своего прикащика, вылѣзая изъ экипажа и подходя къ кургану.
-- Бурлацкая свадьба.
-- Эка бестіи! Да это кощунство... разогнать ихъ!
Отдавая это приказаніе, Горбатовъ зналъ очень хорошо, что разогнять бурлаковъ въ степи, безъ посторонней помощи -- дѣло невозможное; но такова ужь была сила привычки -- приказывать.
-- Да тутъ всѣ наши старые знакомые, замѣтилъ прикащикъ. Вотъ и Евтухъ Хвылозовъ, и бѣглый квартальный; а вотъ и черкесскій князь...
-- Который продалъ за кварту водки свои документы пану Доментовскому?
-- Тотъ самый.
-- Экая дрянь! Этакъ пренебрегать своимъ званіемъ!
-- А вотъ Грыцько Чубатый, продолжалъ прикащикъ, указывая на высокаго и широкоплечаго парня; извѣстнѣйшій пьяница. Какъ пропьетъ всѣ деньги, то сейчасъ же и отправляется на большую дорогу и вытянется на ней покойникомъ, прикрывшись свитой; а товарищъ его, тоже бурлакъ, начнетъ выпрашивать у проходящихъ и проѣзжающихъ деньги на погребеніе скоропостижно умершаго. Года два тому назадъ, онъ пришелъ къ намъ наниматься на работу ночью, такъ какъ на немъ не было рубашки. Я далъ ему два рубля впередъ: рубль онъ тотчасъ же пропилъ, а изъ другаго, изъ кредитной бумажки, онъ сдѣлалъ себѣ папироску... Все народъ бѣдовый. Разбойники, кощуны!
-- Эге-ге-ге! вскрикнулъ радостно прикащикъ. Смотрите, Петръ Петровичъ, вотъ и нашъ Филька. Наконецъ-то попался, голубчикъ!
Филька, завидя своего барина и прикащика, началъ гримасничать и прихрамывать, стараясь измѣнить свое лицо и походку.
-- Полно штукарничать, братъ! сказалъ прикащикъ, подходя къ Филькѣ. Что насунулъ шапку на глаза! Думаешь, не узнали тебя, бродягу? Какъ-же!
-- Связать его! крикнулъ Горбатовъ, вновь сознавая, что никто изъ людей его не рѣшится выполнить его волю.
-- Ну, да, связать! повторилъ прикащикъ.
-- Какого Фильку связать? заговорилъ громко и возвышая голосъ Евтухъ, развалисто выстуная изъ толпы. Подбоченясь, онъ ухарски плюнулъ въ сторону и всунулъ въ зубы люльку, въ мѣдной оправѣ.
-- Какого! Нашего бѣглаго лакея, отвѣчалъ прикащикъ.
-- У насъ нѣтъ Фильки. Это Игнатъ Гадюка.
-- Что онъ гадюка, я это знаю, отвѣчалъ насмѣшливо прикащикъ; а что онъ не Игнатъ, а Филька, то это докажетъ становой приставъ.
-- Нечего насъ стращать становымъ: и съ нимъ мы скоро поквитаемся.
-- Послушайте, обратился къ бурлакамъ Горбатовъ; если вы мнѣ не выдадите тотъ-часъ же Фильку, то завтра же пошлю я на васъ пристава съ казаками.
-- Не трогайте, пане, Фильку, сказалъ мрачно бурлацкій батько. Бурлаки не выдадутъ, да никогда и не выдавали никого.
-- Выдадутъ!
-- Нѣтъ, пане, не выдадутъ; а если вы захотите силой взять, то за Фильку бурлаки бросятъ вамъ на скирды и крыши краснаго пѣтушка {Поджогъ.}.
-- Посмотримъ! Не я буду, если Филька не сгніетъ въ кандалахъ въ чуприновскомъ погребѣ.
-- Нѣтъ, не сгнію я въ твоемъ погребѣ, не закуешь ты меня въ кандалы: меня не выдадутъ, да и самъ я не дамся тебѣ въ руки, проговорилъ Филька, заламывая шапку на бокъ и смѣло выступая изъ толпы.
-- Молчать! крикнулъ Горбатовъ, сердито топнувъ ногою.
Толпа громко захохотала.
Горбатовъ вышелъ изъ себя, началъ кричать, браниться и, наконецъ, поклялся, что завтра-же онъ сдѣлаетъ на нихъ облаву, переловитъ, какъ волковъ, закуетъ въ кандалы и самъ, на свой счетъ, отправитъ ихъ всѣхъ въ Сибирь.
Въ отвѣтъ на эти угрозы, въ толпѣ раздались громкій хохотъ и оглушительный свистъ.
Горбатовъ сѣлъ въ экипажъ и быстро ускакалъ по дорогѣ, ведущей въ Чуприновку.
-- Валяй, музыка, пану на дорогу! крикнулъ кто-то изъ толпы.
И музыка грянула "дербентскій маршъ".
-- Это изъ рукъ вонъ! ворчалъ Горбатовъ, сидя въ экипажѣ и блѣднѣя отъ злости. Рѣшительно никто не предпринимаетъ мѣръ противъ этихъ бродягъ.
-- Дайте намъ инструкціи...
-- Къ чорту! Какія тамъ инструкціи! напустился Горбатовъ на Будакова; всѣ вы только и расчитываете на меня, а сами ничего не дѣлаете... И все я, я -- никто больше! Я воюй съ ними, я отвѣчай своими скирдами и крышами, ну а вы что?... Чѣмъ вы защищаете себя отъ нихъ?... Розгами, арапниками?... Нѣтъ, батюшка, эти средства хороши только для институтокъ, а не для бурлаковъ; съ этимъ далеко не уѣдешь!... Не знаю, что было-бы съ уѣздомъ, если-бъ не стало меня.
Горбатовъ былъ твердо убѣжденъ, что безъ него уѣздъ не просуществовалъ бы и одного дня. Это самообольщеніе Петра Петровича напоминаетъ намъ исторію однаго шута, который никакъ не могъ умереть, такъ какъ онъ твердо былъ убѣжденъ, что святая римско католическая церковь не можетъ существовать, если онъ перестанетъ говорить о ней. Онъ успокоился лишь только тогда, когда къ нему привели другаго шута, которому онъ торжественно передалъ свое шутовское званіе, вручивъ преемнику пеструю мантію и дурацкій колпакъ съ колокольчиками, строго завѣщавъ постоянно говорить о римско католической церкви. Послѣ этой церемоніи, шутъ скончался съ спокойною совѣстью.
Пріѣхавъ домой, Горбатовъ гордо вошелъ въ свой кабинетъ и молча сѣлъ за письменный столъ. Когда Петръ Петровичъ былъ не въ духѣ или раздраженъ, то онъ принималъ тогда обыкновенно какую-то феодальную, средневѣковую осанку и такую-же походку, вѣрно подмѣченныя имъ у героя какой-то драмы, сыгранной съ большимъ успѣхомъ на губернской сценѣ во время "выборовъ".
Написавъ и запечатавъ письмо, Горбатовъ тотчасьже отправилъ его въ становую квартиру; а часъ спустя, бурлаки кѣмъ-то были уже увѣдомлены объ этомъ происшествіи.
Бурлаки, зная по опыту, что Горбатовъ навѣрное выполнитъ свои угрозы, отправились для дальнѣйшаго совѣщанія въ гуляевскую корчму. Корчма эта, съ согнившей крышей и безъ всякихъ пристроекъ, стояла среди глухой степи, на границѣ чуприновскаго владѣнія.
Корчмарь Гершко, въ шлепанцахъ, въ грязномъ халатѣ и въ потертой и засаленной бархатной ермолкѣ вышелъ встрѣчать дорогихъ гостей своихъ.
Долго длилось совѣщаніе бурлаковъ съ бурлацкимъ батькамъ. Наконецъ, они рѣшились отправиться съ разсвѣтомъ въ очаковскія степи, или-же въ днѣпровскія плавни, гдѣ они легко могли бы скрыться на время въ камышахъ отъ дальнѣйшихъ преслѣдованій. Гершко посовѣтовалъ, пока минетъ опасность, тайно пробраться въ турецкія владѣнія. Опасность же предстояла бурлакамъ большая. По слухамъ, дошедшимъ до Гершки (а эти слухи были справедливы), мѣстная администрація, по ходатайству помѣщиковъ, рѣшилась выслать противъ бурлаковъ около шести сотенъ козаковъ.
-- Пущай гонятъ насъ, проговорилъ угрюмо дядько Зозуля; а все-таки насъ не выживутъ: пока будутъ степи -- будутъ и бурлаки. Степи наши.
Однакожъ, не смотря на ихъ твердую вѣру, что степи -- бурлацкая собственность, около сорока душъ, включая въ то число женщинъ и дѣтей, рѣшились отправиться моремъ въ Турцію. Началось прощаніе съ попойкой: горько оставлять бурлаку привольныя и родныя степи. Ужь начало яснѣть на востокѣ, когда изъ Чуприновки прибѣжалъ бѣглый крестьянинъ. Онъ объявилъ бурлакамъ, задыхающимся отъ скорой ходьбы голосомъ, что черезъ нѣсколько часовъ пріѣдетъ въ Чуприновку приставъ съ сотнею казаковъ.
-- Ну, такъ гайда, хлопцы! крикнулъ сиплымъ голосомъ бурлацкій батько, садясь на свою кляченку -- и вся толпа, за исключеніемъ сорока душъ, подъ предводительствомъ Фильки -- молча отправилась въ путь по дорогѣ, ведущей мимо Макотерца и старой мельницы, гдѣ, но народному преданію, черти балуются и по ночамъ табакъ трутъ. Остальная же толпа, низко поклонившись на всѣ четыре стороны, быстро направилась къ морю, съ намѣреніемъ поскорѣе завладѣть чуприновскими лодками.