На обросшемъ бурьяномъ и колючими растеніями курганѣ, среди широкой и необозримой степи, стоялъ, опираясь на длинную и толстую дубинку, половодъ Трибратъ; теплый и сухой вѣтеръ разметывалъ его бороду и густые голоса. Вокругъ кургана, въ живописныхъ группахъ, паслось огромное стадо рогатаго скота. Рослые и тучные волы жевали и щипали траву: а между ними, гонимыя вѣтромъ, прыгали бочкомъ сороки. Огромныя мохнатыя собаки лежали на скатѣ кургана у небольшой двуколесной будки, на которой были раскинута кожа павшаго вола. Съ высоты кургана виднѣлась пѣнистая полоса моря и устье широкой и безбрежной рѣки, окаймленной мѣстами густымъ камышомъ, въ которомъ постоянно раздавались плескотня и крики дикихъ гусей и утокъ. Длинная и узкая песчаная коса далеко вдавалась въ рѣку. Оконечность этой косы окружали обыкновенно цѣлыя тучи морскихъ чаекъ и баклановъ, а еще дальше -- плавно скользили лебеди, оставляя за собой длинный и серебристый слѣдъ.
Но Трибратъ не любовался этой ему привычной картиной природы, а пристально глядѣлъ на горизонтъ, гдѣ довольно отчетливо обрисовывалась толпа, повидимому, спѣшившая къ кургану. Поставивъ на огонь треножникъ съ небольшимъ котелкомъ, Трибратъ посмотрѣлъ на солнце, на воловъ и опершись на свою дубинку, снова началъ всматриваться въ толпу.
Трибратъ былъ весь кожаный, т. е. на немъ были кожаная куртка, такіе же штаны и широкій поясъ, украшенный мѣдными пуговицами разныхъ формъ и величинъ. На поясѣ висѣли ножикъ, трубка, кожаный кисетъ и нѣсколько небольшихъ кисетиковъ съ синимъ камнемъ, селитрой и другими медикаментами, предназначенными для леченія скота. Сверхъ куртки была наброшена сѣрая свита съ огромной на спинѣ торбой, въ которой обыкновенно хранились мѣховая шапка и ржаной хлѣбъ. Голова же и загорѣлая, волосами обросшая, грудь его -- были всегда открыты, не смотря ни на какую погоду. Онъ былъ безъ рода и племени. Откуда, кто онъ -- этого никто не зналъ, да и никто его въ степяхъ объ этомъ и не спрашивалъ. Старъ и младъ знали о Трибратѣ лишь только то, что онъ ужъ болѣе сорока лѣтъ служитъ воловодомъ -- и что во все это время его можно было видѣть на одномъ изъ многочисленныхъ кургановъ, одинокимъ, среди глухой и мертвой степи. Разъ только въ мѣсяцъ онъ приходилъ въ деревню за съѣстными припасами, сопровождаемый своими мохнатыми собакаки съ поджатыми хвостами и волчьей походкой.
Толпа поспѣшно приближалась къ кургану: это были бѣглые бурлаки.
-- Здорово, дядько Трибратъ, раздались нѣсколько мужскихъ и женскихъ голосовъ.
-- Здорово отвѣчалъ Трибратъ, не перемѣняя своего мѣста и положенія. А куда?
-- За нами погоня, отвѣчалъ Филька, устало бросаясь на скатъ кургана. Этому предмету послѣдовали и остальные бурлаки.
-- Да вотъ они и скачутъ!
Трибратъ указалъ дубиной на горизонтъ, гдѣ заклубилось цѣлое облако ныли и засверкали пики.
Бурлаки вспрыгнули.
-- Такъ и есть -- они!... Гайда къ морю! закричали нѣсколько голосовъ.
-- Въ обрывы, и камыши! кричали другіе.
Семь женщинъ съ дѣтьми отдѣлились отъ толпы и обступили Трибрата.
-- Дядько Трибратъ.
-- А что?
-- Возьми нашихъ дѣтей, да присмотри за ними эту ночь, а то ихъ заѣдятъ комары въ камышахъ. Завтра чуть-свѣтъ мы забѣжимъ за ними, упрашивали со слезами бурлачки.
-- Ну, добре. Скорѣй -- вонъ козаки! отвѣчалъ Трибратъ.
Бурлачки, усадивъ дѣтей своихъ на скатъ кургана, поспѣшно побѣжали за остальной толпой къ обрывистымъ берегамъ моря. Достигнувъ берега, бурлаки бросились въ ущелья; но скрыться ужъ было поздно: казаки мчались вслѣдъ за ними.
-- За мной! закричалъ высокій бурлакъ. И схвативъ весло, онъ сильнымъ ударомъ отбилъ отъ лодки цѣпь вмѣстѣ съ замкомъ.
Въ одинъ мигъ бросилась вся толпа въ лодку, и, не смотря, что въ этомъ мѣстѣ прибой волнъ со страшной силой ударялъ о берегъ -- они отчалили. Козаки прискакали; а вслѣдъ за ними и пограничная стража, приставъ и Горбатовъ.
-- Прощайте, земляки! кричали бурлаки съ ныряющей на волнахъ лодки.
-- Прощайте, братцы! отмѣчали смѣясь козаки. Вы куда?
-- Въ Турещину.
-- Съ Богомъ!... Счастье ваше, что не попались.... Ну, молодцы! Важно правятъ лодкой. кричали козаки вслѣдъ бурлакамъ, повидимому, сочувствуя ихъ успѣху; свой своему не вparъ.
-- Это что за разсказы! прокричалъ приставъ, подбѣгая къ козакамъ. Развѣ вы не знаете своего долга, а?
-- Велите стрѣлять, Антонъ Архипичъ! стрѣлять велите; а не то они до единаго уйдутъ отъ насъ.... Хоть одного-бы мерзавца уложить.... Вотъ пожалуй хоть этого!
Горбатовъ указалъ приставу на стоящаго у руля Фильку. "Это изъ рукъ вонъ, что за распоряженіе!" добавилъ онъ внѣ себя отъ злости, бѣгая взадъ и впередъ но берегу.
-- Александръ Ивановичъ, обратился приставъ къ козацкому офицеру, прикажите дать по бурлакамъ залпъ.
-- Нельзя, отвѣчалъ кованъ, поглаживая свои сѣдые усы; карабины не заряжены.
-- За это вы будете отвѣчать передъ закономъ.
-- Это ужъ мое, а не ваше дѣло, отвѣчалъ сухо козакъ садясь на лошадь.
Приставъ и Горбатовъ также усѣлись въ экипажъ и поѣхали домой. Подъѣзжая къ Чуириновкѣ, они замѣтили яркое зарево пожара: бурлаки посадили на скирды краснаго пѣтуха.
Между тѣмъ, Трибратъ, окруженный семью рыдающими сынами степей, пристально слѣдилъ съ кургана за удалявшейся лодкой, пока она совершенно не скрылась изъ вида. Отъ быль вполнѣ убѣжденъ, что бурлаки воспользуются темнотой ночи и возвратятся обратно къ берегу, потому что пуститься въ такую бурю на лодкѣ въ море -- было бы крайне безразсудно; но ожиданія его были напрасны: бурлаки не возвращались. Весь день ухаживалъ онъ за дѣтьми, постоянно разводилъ подъ треножникомъ огонь, варилъ имъ кашу и мамалыгу: это было единственнымъ средствомъ заставить умолкнуть дѣтей на нѣкоторое время. Бурлаки не возвращались. Такимъ образомъ проходили дни за днями. Наконецъ, на пятый день, Трибратъ завидѣлъ съ высоты кургана объѣздчика Гаврила Дзюбу.
Дзюба ѣхалъ по высохшему руслу лимана, но обѣимъ сторонамъ котораго возвышались невысокія скалы, изъ которыхъ, мѣстами, сочилась вода. Повернувъ въ степь, онъ прямо направился къ кургану, на которомъ стоялъ Трибратъ. Маленькая степная лошадка его, съ всклоченной и длинной до земли гривой -- громкимъ ржаньемъ оглашала чистый воздухъ. Для развлеченія, Дзюба постоянно постегивалъ длиннымъ арапникомъ разбросанные по степи скелеты павшихъ воловъ или лошадей, наѣзжалъ на бараній черепъ съ крутыми рогами, или же, своротивъ съ прямаго пути, онъ мчался во весь духъ къ скирдѣ или къ одному изъ кургановъ, гдѣ обыкновенно отдыхали орлы -- и сгонялъ ихъ съ мѣста, сильно хлопнувъ арапникомъ но воздуху.
-- Здорово, Трибратъ.
-- Здорово, дядько Дзюба.
-- А что это у тебя за орленята? спросилъ Трибрата дядько Дзюба, указывая арапникомъ на дѣтей; гдѣ нашелъ гнѣздо?
-- Бурлацкія.
-- Значитъ, это тѣхъ, которыхъ въ среду выбросило море.
-- Какъ?
-- А такъ; лодка разбилась возлѣ обрыва.
Трибратъ мрачно взглянулъ на море, потомъ на дѣтей -- и молча сошелъ съ кургана. Отыскавъ въ будкѣ желѣзную лопату и отсчитавъ на востокъ отъ кургана десять шаговъ -- онъ началъ копать. Минутъ десять спустя, Трибратъ вытащилъ изъ земли небольшой мѣшечекъ съ серебряными рублями.
-- Забирайте-жъ, дядько Дзюба, дѣтей, сказалъ Трибратъ, передавая объѣздчику мѣшочекъ; -- пущай громада за ними присмотритъ. Скажите, дядько, что море и люди осиротили ихъ... Деньги передайте старостѣ; а я и безъ нихъ обойдусь: деньги для нашего брата баловство.
Запрягли въ будку пару воловъ и усадили дѣтей. Трибратъ вытащилъ изъ котелка огромный кусокъ мамалыги, раздѣлилъ его на семь частей и всунулъ каждому изъ нихъ по куску въ руки.
-- Ну, гайда-жъ! проговорилъ Трибратъ, взбираясь на курганъ.
-- А не видали-ли нашего чуприновскаго пана? спросилъ Дзюба.
-- Нѣтъ, не видалъ; а что?
-- Чудная приключилась оказія: пропалъ! отвѣчалъ равнодушно Дзюба, привязывая свою лошадку къ будкѣ.
Трибратъ еще разъ взглянулъ въ будку: дѣти сидѣли смирно и жевали мамалыгу.
-- Гей-цобъ-цобе!
И будка со скрипомъ тронулась съ мѣста.