Былъ лѣтній вечерь. На бульварѣ одного приморского города, въ сторонѣ отъ гранитнаго пьедестала, на которомъ, въ римской тогѣ и съ протянутой къ морю рукой, стоялъ бронзовый начальникъ и основатель града -- игралъ хоръ военной музыки и игралъ довольно плохо; но не для музыки собрались сюда гуляющіе: музыка служила только предлогомъ собираться публикѣ въ извѣстные дни на бульварѣ, чтобы потолкаться, поболтать, показать свои наряды, да поглядѣть на блестящіе экипажи, въ которыхъ гордо разъѣзжаетъ разряженная бѣдность и позолоченное ничтожество, банкиры и ихъ фаворитки, мѣстные львы и львицы и разные эксплоататоры человѣчества, съ аристократическою и неаристократическою наружностью (неизвѣстно, отчего ливрейные писатели прошлаго принимали кровнаго аристократа за масштабъ, за образецъ красоты). Эксплоатируемые-же индивидуумы, въ потертыхъ сюртукахъ и изношенныхъ сапогахъ, мрачно ходили въ боковыхъ аллеяхъ, придумывали средства, какъ бы съ своей стороны эксплоатировать обладателей этихъ блестящихъ экипажей. Взаимная эксплоатація эта -- законъ природы: такъ, небольшія звѣзды занимаютъ свой блескъ у большихъ планетъ, послѣднія у еще большихъ; величественныя моря и океаны не стыдятся занимать воду у небольшихъ рѣченокъ, а рѣченки у почти незамѣтныхъ источниковъ; больше-же и малые пруды у облаковъ и т. д. Впрочемъ, очень даже часто случается, что прудъ, потянувъ слишкомъ много воды изъ облаковъ, прорываетъ плотину и утекаетъ, исчезая неизвѣстно куда. Борьба всѣхъ противъ всѣхъ -- вотъ девизъ нашей жизни: или ты меня съѣшь, или я тебя съѣмъ. И такъ, не имѣя ничего болѣе добавить къ характеристикѣ этого приморскаго города, такъ какъ коммерческіе города лишены большей частію историческихъ воспоминаній, кромѣ, можетъ быть, умышленныхъ и неумышленныхъ банкротствъ извѣстнѣйшихъ фирмъ, которыя вамъ въ подробности передастъ какой нибудь старый бухгалтеръ или кассиръ -- я продолжаю свой разсказъ на тему: "борьба изъ за хлѣба, любви и тщеславія".
Рѣзко отличался въ толпѣ отъ прочихъ гуляющихъ не только своимъ парадомъ, но и фигурой, старикъ Григорій Кириловичъ Фастыкъ. Опираясь на толстую сучковатую палку собственной фабрикаціи, онъ робко расхаживалъ въ толпѣ, описывая большіе вольты при встрѣчѣ съ нарядными дамами, чтобъ какъ нибудь не задѣть ихъ, сворачивая съ дороги всѣмъ франтамъ, словомъ, ему было не ловко, тѣсно въ этой ему непривычной сферѣ. Все видимое имъ казалось ему такъ дико, такъ ново: Григорій Кириловичъ не былъ ужь 30-ть лѣтъ въ этомъ городѣ, о которомъ онъ такъ много слышалъ отъ своего сосѣда, помѣщика Раценкова, успѣвшаго въ короткое время прожить въ этомъ городѣ всѣ деньги, взятыя имъ въ земскомъ банкѣ: у капиталовъ нѣтъ отечества. Григорій Кириловичъ, врачъ городской жизни, относился о ней съ злой ироніей; городскихъ-же жителей, да и всѣхъ, не занимающихся полевымъ хозяйствомъ, онъ называлъ людьми пустыми и праздными. Всю жизнь свою онъ прожилъ въ деревнѣ безвыѣздно, одинокимъ; а такъ какъ утонченныя умственныя наслажденія были недоступны его уму, то единственнымъ его развлеченіемъ, на которое онъ истрачивалъ два раза въ годъ по двугривенному, было -- заставлять передъ собою плясать медвѣдя. Фастыкъ приходилъ въ неописанный восторгъ, когда медвѣдь, кряхтя и пыхтя, тяжело подпрыгивалъ на одномъ мѣстѣ, или, прихрамывая, показывалъ, какъ крестьяне на барщину хаживали. Ревъ медвѣдя и цыгана, бряцанье цѣпи, лай дворняшекъ -- все это пріятно ласкало его не очень утонченный слухъ. Другихъ удовольствій онъ не зналъ. Правда, разъ его очень распотѣшила обезьяна, которую показывалъ шарманщикъ; но это ужь было слишкомъ давно, кажется, лѣтъ пятнадцать тому назадъ.
Пройдя раза два взадъ и впередъ по бульвару, Григорій Кириловичъ сѣлъ, кряхтя и утомленно, на скамейку, посматривая иногда съ ироніей, даже съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ на проходящую толпу гуляющихъ. При этомъ онъ иногда такъ странно и хитро ухмылялся, будто-бы лишь ему одному извѣстны всѣ тайныя пружины, приводящія въ дѣйствіе жизненный механизмъ.-- "Ну что у меня теперь въ деревнѣ дѣлается? думалъ онъ. Вѣрно шельма Гришка до моей наливки добрался, ну, а Архипъ ужъ ни зачто не упуститъ случая пощеголять въ моей новой венгеркѣ.... Канальскій народъ.... Фу, какъ расфуфырились! продолжалъ онъ, глядя на гуляющихъ, и уперевъ подбородокъ на палку. Ну что, еслибъ дать этимъ франтамъ въ руки косы, а барышнямъ серпы, да въ поле ихъ, на жару, хе, хе, хе.... Умора! Комедія!... Все народъ мелкій, дрянной.. И даромъ не принялъ бы ихъ на работу, только знали бы какъ переводить борщъ, кашу и галушки.... Пожалуй, вотъ этому, что рядомъ со мной на скамейкѣ сидитъ, далъ бы я сорокъ копѣекъ въ сутки на экономическихъ харчахъ".... При этомъ Фастыкъ косо посмотрѣлъ на возлѣ него сидящаго студента, Иванъ Ивановича Провалина. Думая, что можетъ быть сосѣдъ обидѣлся этимъ косвеннымъ взглядомъ, Григорій Кириловичъ приподнялъ свою соломенную шляпу, поклонился студенту, отрывисто проговоривъ: "извините-съ".
-- За что?
-- Такъ-съ, ничего... Прекрасная стоитъ у насъ погода....
-- Гдѣ тамъ! отвѣчалъ студентъ. Тротуары, мостовая и крыши раскалились какъ утюгъ.... жара невыносимая, пыль.... Да и мы сами pulvis et umbra sumus.
-- И и когда то зналъ Цицерона, продолжалъ Фастыкъ, услыша латинскую рѣчь; но забылъ....
-- И хорошо сдѣлали... Я скоро также навѣрное забуду этихъ сѣдовласыхъ старцевъ-классиковъ, но пока они мнѣ необходимы: безъ ихъ протекціи мнѣ нельзя перейти на слѣдующій курсъ....
-- А!... Такъ вы студентъ?
-- Да.
-- Очень, очень радъ.... А не знаете ли вы какого нибудь студента, который согласился бы пріѣхать на лѣто въ деревню къ моему сосѣду, помѣщику Раценкову... Сынишко его провалился на экзаменѣ: нужно будетъ его приготовить къ вторичному экзамену.... Не учится -- каналья: въ гусары хочетъ поступить; а теперь гоняетъ голубей и стравляетъ собакъ.
-- А жалованье какое?
-- Пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ.
-- Пожалуй, я согласился бы....
-- Ну, такъ махайте къ намъ въ хохландію; завтра чуть свѣтъ я собираюсь въ дорогу.... Согласны ѣхать со мной?
-- Я охотно принимаю ваше предложеніе, и тѣмъ болѣе еще, что я давно страдаю хроническою болѣзнью -- безденежьемъ. Гдѣ же отыскать васъ?
-- Я остановился у еврея Чижика, знаете?
-- Знаю.
На слѣдующій день, Фастыкъ и Провалинъ выѣхали изъ города. Важно сидѣлъ Фастыкъ въ своемъ старомодномъ экипажѣ, постоянно посматривая на него съ худо скрытою гордостью. Въ богатомъ дынями и арбузами уѣздѣ считался этотъ экипажъ одинъ изъ лучшихъ; сосѣдніе помѣщики жалѣли только о томъ, что экипажъ этотъ, стоя въ сараѣ, служилъ главнымъ мѣстопребываніемъ воробьевъ. И въ самомъ дѣлѣ, не одинъ, а можетъ быть сотни воробьевъ съ гордостью смотрятъ на него, какъ на мѣсто своего рожденія, на свое отечество. Было уже довольно поздно, когда наши путешественники выѣхали изъ города. Причина замедленія была та, что Фастыкъ приказывалъ останавливать лошадей почти передъ каждой лавочкой, посылая кучера то за орѣхами, кресаломъ, губкой, гвоздями, то опять за шафраномъ для старой Наталки, ладономъ для повара, словомъ все за предметами нужными, которые онъ забылъ купить въ торопяхъ. Купивъ еще въ послѣдней лавочкѣ нѣсколько связокъ бубликовъ, они уже окончательно выѣхали изъ города. Григорій Кириловичъ, усѣвшись опять съ пѣтушьей важностью въ экипажъ, и набросивъ на себя шинель, съ когда то бархатнымъ, но теперь до того засаленнымъ и блестящимъ воротникомъ, что въ немъ отчетливо, какъ въ зеркалѣ, отражалась задняя часть экипажа -- началъ думать о томъ, какъ бы застать Архипа въ своей венгеркѣ, а Гришку съ наливкой; Провалинъ-же не думалъ рѣшительно ни о чемъ, а молча смотрѣлъ то на красный поясъ кучера, то на его новый картузъ, сшитый изъ мелкихъ треугольниковъ, или же на золотыя украшенія гармоники, купленной кучеромъ съ эротическою цѣлью плѣнять на вечерницахъ деревенскихъ красавицъ.
Вдали засверкала лентой рѣка, а по обѣимъ сторонамъ ея -- хаты, мельницы и скирды.
-- Ну, вотъ мы и пріѣхали....
-- Куда? спросилъ Провалинъ.
-- Въ хохландію, домой, отвѣчалъ Григорій Кириловичъ, пытливо поглядывая на Провалина; хорошо, какъ Богъ послалъ.... ну, и мѣстность славная: лѣски, терны, камыши, болота....