Въ грязной комнатѣ, въ грязномъ халатѣ и въ резиновыхъ калошахъ, за деревяннымъ столомъ сидѣлъ сельскій писарь и учитель Дмитрій Ивановичъ Шабановъ и тщательно развертывалъ окурки папиросъ, чтобы изъ нихъ составить одну цѣлую. Счастливые дни, когда онъ отплясывалъ съ будущимъ гусаромъ мазурку, и за это получалъ табакъ отъ Катерины Егоровны -- прошли невозвратно. Тихо заскрипѣли двери и въ комнату, съ письмомъ въ рукахъ, вошла Лиза.
-- Вотъ я, Дмитрій Ивановичъ, получила отъ господина Провалипа письмо и подарокъ....
-- Ну....
-- И пришла къ вамъ, чтобы вы прочитали мнѣ его....
-- Вотъ еще!... стану я портить глаза....
Лиза бросила на столъ двугривенный.
-- Ну, ужь давай его сюда.
Лиза подала ему письмо, а Дмитрій Ивановичъ, закуривъ папироску, началъ внимательно читать его.
-- Вы Дмитрій Ивановичъ, вы ужъ постарайтесь написать за меня отвѣтъ, продолжала Лиза.
-- А сама развѣ не можешь написать, а?
-- Да вы-то знаете, какой у меня скверный почеркъ.... притомъ, вы написали мнѣ первое письмо къ нему.
-- Ну?
-- Такъ если я теперь сама напишу, то Провалинъ тотчасъ-же замѣтитъ, что письмо написано другимъ почеркомъ и разумѣется, не повѣритъ, чтобы письмо это было отъ меня.
-- И это правда; но даромъ я писать не стану -- дудки!... Это не блины печь; а тутъ нужно будетъ поработать головой, сердцемъ, чувствомъ.... чертовская работа!... Ты влюблена, а я изволь писать, да переживать всѣ адскія муки любви изъ за тебя. Правда, у меня есть книга, новѣйшій письмовникъ дли влюбленныхъ, изъ котораго я кое что и выпишу, но этого мало еще.... Въ книгѣ этой, напримѣръ, ничего не упомянуто о звѣздахъ и лунѣ, о цвѣточкахъ душистыхъ, ну, а безъ этого никакъ не обойдемся; а чтобы писать объ этихъ предметахъ, нужно необходимо знать астрономію, ботанику, даже и анатомію.... А какъ ты думаешь, легко достались мнѣ всѣ эти науки, а?... Когда мы строили въ Киргизскихъ степяхъ укрѣпленіе, то я написалъ для дочери нашего командира такое письмо, что она на слѣдующій же день замужъ вышла -- вотъ что! Правда, когда я писалъ это письмо, то тутъ-же на столѣ стояла и выпивка, и закуски разныя....
-- Да и я васъ, Дмитрій Ивановичъ, не забуду....
-- Что ты не забудешь, то этому я, пожалуй, и повѣрю, ну, а на счетъ того, на счетъ выпивки -- не ручаюсь: у вашего брата на этотъ счетъ плохая намять.... А безъ выпивки нельзя: порядокъ этого требуетъ. Ну да ты не останешься въ убыткѣ, потому что предметъ твой щедрый господинъ...
На слѣдующій день было отправлено Провалину письмо; а чтобы въ немъ скрыть грамматическія ошибки, то Дмитрій Ивановичъ съ умысломъ написалъ его не четко; но зато эротическій стиль этого письма былъ неподражаемо хорошъ. Tакъ-же дала Лиза отъ себя росписку Шабанову, въ которой предоставлено было ему право получать съ почтовой станціи всѣ письма и посылки, присылаемыя на ея имя.
Прошло полъ-года. Угрюмо ходилъ Дмитрій Ивановичъ по своей грязной комнатѣ, заглядывай въ сотый разъ во всѣ углы, подъ столъ и скамью -- но напрасно: окурковъ папиросныхъ не было.... Онъ подошелъ къ штофу, понюхалъ отверстіе, приподнялъ его, встряхнулъ -- пустой. Скрестивъ съ отчаяніемъ на груди руки и выставивъ впередъ ногу, обутую въ резиновую калошу, молча и неподвижно стоялъ Шабановъ передъ пустымъ штофомъ, съ страшной пустотой въ груди: онъ, какъ Гамлетъ, которому нѣтъ мѣста ни на небѣ, ни на землѣ, рѣшалъ важный вопросъ: пить, или не пить? Простоявъ еще нѣсколько минутъ въ раздумьи, онъ громко вскрикнулъ: "пить, пить и пить!... Какъ это я, червь ничтожный, продолжалъ онъ съ увлеченіемъ, дерзнулъ такъ легкомысленно подвергнуть подобный важный вопросъ на собственное обсужденіе."
-- Митрій Ивановичъ, раздался у дверей голосъ десятскаго, Грицка Кривоножки; старшина прислали за оброчными деньгами.
-- Ну ладно -- проваливай!... Скажи, пришлю: не собралъ еще всѣхъ денегъ; получу -- пришлю... Вотъ что!
-- Ужь вы постарайтесь, Митрій Ивановичъ; Катерина Егоровна, помѣщица, пристаетъ къ старшинѣ и къ старостѣ: говоритъ, мировому посредственнику будетъ жаловаться...
-- Хоть самому рогатому!... Не собралъ еще, отвѣчалъ сердито Дмитрій Ивановичъ, затворяя за десятскимъ дверь; проваливай! Вотъ тебѣ и на!... Вишь, оброчныя деньги имъ нужны... ухнули, улетучились -- вотъ что!... Ищите ихъ у Хаима въ каба... т. е. въ питейномъ заведеніи: онѣ лежатъ въ зеленомъ сундукѣ... Однако скверная исторія... А все эта глупая надежда на Лизу: я думалъ, что она потянетъ деньгу отъ Провалина. Эхъ, женщины! Онѣ, кажется, для того только и созданы, чтобы пакостить намъ... Вѣдь онъ послѣ моего письма еще болѣе привязался къ ней; а она возьми, да и выйди замужъ за управляющаго Фастыка, за этого стараго сыча, впрочемъ, нечего горевать; дѣло поправимое: если она дура, измѣнила Провалину, то изъ этого не слѣдуетъ еще, чтобы и я также измѣнилъ ему... Буду писать ему разумѣется, отъ имени Лизы, любить его, изъясняться въ любви, а главное -- попрошу деньженки... Одна лишь та будетъ разница, что моя любовь къ нему будетъ по матеріальнѣе... Сажусь и пишу! заключилъ онъ восторженно; ну, а получу деньги, заплачу оброчныя, а на остальныя -- выпивка, закуска соленая...
И Дмитрій Ивановичъ тотчасъ-же принялся писать слѣдующее письмо:
"Милый и безцѣнный другъ!
"Не сердитесь на меня, что я такъ долго не писала вамъ. О если-бъ вы могли знать мое ужасное положеніе! Часто думаю я себѣ, что еслибъ онъ зналъ о моемъ несчастій (я потеряла 30 рублей, которые мнѣ поручилъ г-нъ Раценковъ передать управляющему Фастыку), то навѣрно выручилъ бы меня изъ бѣды..."
Тутъ Дмитрій Ивановичъ остановился, чтобы провѣрить написанное. "Ого-го! вскричалъ онъ; съ первыхъ-же строкъ -- и деньги... И, кажется, ужъ слишкомъ напираю на эти 30 рублей. Впрочемъ, оставимъ все безъ поправки, потому что изложеніе ясное... хорошо!... Теперь необходимо немножко помечтать".
"Деньги эти, продолжалъ писать Шибановъ, для меня бѣдной дѣвушки, составляютъ большую сумму ("Фу, ты, господи, замѣтилъ при этомъ Шабановъ, опять я съѣхалъ на деньги!"). Но несчастье это я перенесла бы съ легкостью, еслибъ могла хоть одну минуту отдохнуть на вашей груди. Безъ васъ я исхудала какъ скелетъ. Если-бъ вы пріѣхали, да увидѣли меня..."
Шабановъ не дописалъ. "Ну этого еще не доставало-бы, если онъ пріѣхалъ, да увидѣлъ меня... Сохрани Богъ!... Комедія вышла бы бессарабская... Теперь можно, кажется, этакъ въ десяти строкахъ изъясниться ему въ любви, потомъ -- тонкій намекъ на деньги, а тамъ -- на почту, получить деньги, заплатить оброчныя, ну разумѣется, выпивка, соленая закуска...
"О, теперь понятно мнѣ ея молчаніе, сказалъ Провалинъ, прочитавъ письмо; бѣдненькая, даже по ея очаровательному почерку, бѣглому и неровному, замѣтно, сколько стоило ей трудовъ рѣшиться сообщить мнѣ это извѣстіе".
На слѣдующій день Провалинъ отослалъ ей деньги и письмо, съ обѣщаніемъ пріѣхать на Троицу въ деревню.
"Ну нѣтъ, братъ, шутишь! Проговорилъ Дмитрій Ивановичъ, складывая письмо Провалина; очень тебя нужно здѣсь... И безъ тебя хорошо! Впрочемъ, его нужно предупредить..."
Отвѣтъ былъ слѣдующій:
"Вчера я пережила страшную сцену, ради васъ я потеряла мое честное имя. Не пріѣзжайте, потому что вы ужь не застанете меня здѣсь: я оставляю этотъ край навсегда! Обнимаю васъ въ послѣдній разъ. Лиза.
Извѣстіе это поразило Провалина, какъ громомъ. Долго стоялъ онъ, съ письмомъ въ рукахъ, посреди комнаты, какъ статуя безъ всякаго движенія. "Нѣтъ, мнѣ что-то не вѣриться, проговорилъ онъ наконецъ изнеможенно, чтобы ена рѣшилась уѣхать, не повидавшись со мною. Прочту еще разъ ея письмо -- и тогда..." Провалинъ началъ снова читать это роковое посланіе. "Это что такое?" невольно вскрикнулъ онъ, прочитавъ на слѣдующей страницѣ слѣдующія строки, писанныя той-же рукой: "Въ No-скую волость, 5-го мироваго участка. Честь имѣю заявить волостному правленію, что оброчныя деньги 50 рублей, съ такихъ и такихъ-то крестьянъ еще не взысканы. Сельскій писарь Дмитрій Шабановъ".
Теперь Провалину сдѣлалось все понятно: его любила не Лиза, а любилъ сельскій писарь Дмитрій Ивановичъ Шабановъ. "Ду-уракъ-же ты, Провалинъ!... Нѣтъ, еще хуже -- идеалистъ! проговорилъ онъ съ досадой; а все-же таки а поѣду на Троицу въ деревню, чтобы обнять ее, нѣтъ, не ее, а Шабанова: вѣдь онъ такъ страстно любилъ меня, ха. ха. ха... Ну, да и я же хорошъ!"
Провалинъ посѣтилъ еще разъ деревню, повидался съ Фастыкомъ, женой его, съ Раценковой, не умѣвшей никакъ удержать чистоту, и съ сыномъ ея, Сашей -- гусаромъ; Дмитрій-же Ивановичъ не бросился при встрѣчѣ съ Провалинымъ въ его объятія, какъ это онъ ему обѣщалъ въ своихъ письмахъ, а робко стоялъ въ сторонѣ, съ опущенными глазами, какъ подобаетъ скромной дѣвицѣ. Перемѣнъ, нововведеній Провалинъ не нашелъ ровно никакихъ: все таже грязь, все таже тишина -- тишина мертваго провинціальнаго болота....