18-ое февраля 1904 г.
Мы ѣдемъ весело и удобно. Всѣ ѣдутъ за однимъ дѣломъ; всѣ военные совершенно покойно настроены; нѣтъ никакого разговора о возможныхъ опасностяхъ, всѣ даже веселы, и большинство рвется на войну.
По мѣрѣ приближенія въ Сибири, становится все теплѣе. На станціяхъ я выхожу иногда въ одной тужуркѣ, въ башлыкѣ и папахѣ. Сейчасъ здѣсь, въ Челябинскѣ, 9° мороза, воздухъ чудный, дорога прекрасная, солнце свѣтитъ, и лошадка летѣла стрѣлой. Интересно было посмотрѣть этотъ маленькій городокъ, въ которомъ однако все можно найти.
Преобладающее ощущеніе -- будто со старой жизнью у меня все порвано, и я началъ новую; будто все, что было, осталось въ прошломъ, или было только сномъ, -- что нѣтъ у меня ни семьи, ни "Общины", ни старыхъ друзей, и что предстоитъ что-та новое, невѣдомое. Конечно, это чувство объясняется только полной отрѣзанностью отъ васъ, отсутствіемъ всякихъ о васъ извѣстій -- и несомнѣнно только временное; но не одинъ я испытываю его, а также и капитанъ К., оставившій. жену и пять человѣкъ дѣтей, причемъ младшему годъ съ небольшимъ. Первые дни онъ очень грустилъ, особенно по утрамъ, а добрѣйшій капитанъ Л., холостякъ, помѣщающійся въ одномъ съ нимъ купэ, участливо спрашивалъ его:
-- Чѣмъ бы мнѣ развлечь васъ, голубчикъ?
Генералъ Р. обѣдаетъ за нашимъ "красно-крестнымъ" столомъ и ко всѣмъ намъ относится удивительно мило. Ложась раньше всѣхъ, онъ первый и встаетъ, и, зная, что предоставленные себѣ, мы рискуемъ проспать даже обѣдъ, будитъ насъ, предупреждая о большихъ станціяхъ.
-- Докторъ, извольте приказать себѣ встать! -- разбудилъ онъ сегодня меня:-- черезъ полчаса Каинскъ, и мы стоимъ тамъ 35 минутъ.
Днемъ онъ сегодня надъ картой Маньчжуріи обсуждалъ различныя возможности нападенія японцевъ, и это было интересно. Къ намъ присоединился еще одинъ офицеръ, очень хорошо знающій китайцевъ и ихъ языкъ; сегодня я учился у него этому языку и съ интересомъ слушалъ его разсказы. "Ига, линга, санга, сыга, уга, люга, чига, пага, дзюга, шига" значитъ: 1, 2, 3... 10. Встрѣчаясь съ новымъ человѣкомъ, китаецъ спрашиваетъ его: "Какъ твое дорогое имя?", потомъ, вмѣсто привѣта, спрашиваетъ: "Кушалъ ты или не кушалъ?" Отвѣчаешь: "Кушалъ", т.-е.: "ги фанъ ля". Потомъ задаетъ вопросъ: "Сколько прекрасныхъ солнцъ и лунъ заключаетъ въ себѣ твоя семья?", на что полагается отвѣчать: "Грязныхъ поросятъ у меня столько-то" (число дѣтей) и т. д. Чѣмъ возвышеннѣе и любезнѣе его вопросъ, тѣмъ униженнѣе долженъ быть отвѣтъ.
Въ Каинскѣ встрѣтили мы скорый поѣздъ, въ которомъ уѣзжали женщины и дѣти. На площадкѣ одного вагона мы увидали милаго мальчугана шести лѣтъ, съ которымъ разговорились.
-- Какъ тебя зовутъ?
-- Адя.
-- Значитъ, Аркадій?
-- Да нѣтъ, Адя!
-- Да коротко что-то.
-- Ну, Андрей Сергѣевичъ.
-- А фамилія?
-- Гонзинъ.
-- Откуда ѣдешь?
-- Изъ Портъ-Артура.
-- Бомбардировку видѣлъ?
-- Видѣлъ.
-- Не страшно было?
-- Нѣ-ѣтъ.
-- Даже забавно было?
-- Да, забавно.
-- Что же, ты проснулся отъ шума?
-- Да нѣтъ, вѣдь они и утромъ продолжали.
-- В близко упала бомба?
-- Нѣтъ, онѣ падали въ старомъ городѣ, который на берегу, а мы жили въ новомъ, который подальше.
Славный мальчикъ Адя. Когда поѣздъ тронулся, онъ мнѣ ласково кивалъ съ платформы, и я еще разъ пожалъ его лапку. Видимо, и на взрослыхъ бомбардировка не произвела особаго впечатлѣнія.
Наше время все больше и больше рознится отъ вашего: вчера уже мы опередили васъ почти на три часа.
21-ое февраля 1904 г.
Сегодня ночью пріѣзжаемъ въ Иркутскъ, гдѣ я и опущу, вѣроятно, это письмо. Простоимъ тамъ, кажется, часовъ пять съ половиною, и въ этомъ чудномъ поѣздѣ къ 9 ч. утра будемъ подвезены къ Байкалу. Это огромное удобство, которое вамъ выхлопоталъ милѣйшій Bac. Bac. Уфъ, начальникъ поѣзда, всю дорогу васъ всячески оберегавшій и опекавшій.
Третій день равнина смѣнилась умѣренными возвышенностями съ очень недурнымъ сосновымъ и, отчасти, березовымъ лѣсомъ, но мѣстные жители ничего этого не снимаютъ, увлекаясь своими зданіями. Въ настоящее время мы ѣдемъ по району богатыхъ угольныхъ залежей, здѣсь же -- родина нефрита и графита. Знаменитый Alibert имѣлъ здѣсь большое дѣло и роскошный дворецъ, но однажды уѣхалъ -- и болѣе, говорятъ, не возвращался. Что съ нимъ сталось -- здѣсь никто не знаетъ.
24-ое февраля 1904 г.
Только вчера телеграфировалъ тебѣ о переѣздѣ черезъ Байкалъ, такъ какъ въ Танхоѣ, куда привезли васъ, телеграфа нѣтъ, и мы ушли оттуда уже поздно, въ первомъ часу ночи. Самый переѣздъ былъ удивительно пріятенъ. Мы ѣхали въ большихъ кошевахъ по-двое, гдѣ обыкновенно ѣдутъ втроемъ, и было удобно до чрезвычайности. Я надѣлъ на рубашку шерстяную фуфайку, затѣмъ жилетъ, тужурку, лѣтнее пальто, башлыкъ на шею, папаху, доху, рукавицы, а на ноги -- бурочные сапоги и валенки. Во всемъ этомъ я едва дышалъ -- такъ было жарко. Погода мягкая, кругомъ по горизонту величественныя горы, окружающія громадную площадь снѣга, прорѣзанную тутъ и тамъ вагонами; они идутъ по рельсамъ, но помощью саней, которыя везутъ двѣ лошади. Нужно признаться, что везутъ онѣ очень тихо, и никто, какъ будто, за ними не наблюдаетъ. Нашего кучера, бурята, пятнадцатилѣтняго Ивана, подгонять не приходилось и, несмотря на чахлость своихъ трехъ лошадокъ, онъ совсѣмъ незамѣтно промчалъ насъ до станціи "Середина", стоящей на 25-ой верстѣ по серединѣ озера. Дорогой я сладко дремалъ, и когда открывалъ глаза, мнѣ казалось, что я вяжу чудную сѣверную сказку. Станція середина -- большой деревянный баракъ, снутри обитый войлокомъ и отлично отопленный. По стѣнамъ стоятъ длинные столы и скамейки. Закуска предлагается даромъ.
Здѣсь мы встрѣтили рядъ обитателей Владивостока, покинувшихъ его еще до бомбардировки. Между прочимъ, ѣхали двѣ сестры, съ одной изъ которыхъ было семь человѣкъ дѣтей; старшій гимназистъ, а младшему -- три недѣли, и мать сама его кормитъ. Мало того, они везутъ еще съ собой четырехмѣсячнаго щеночка, который еще меньше, чѣмъ самый младшій членъ семьи. Ѣдутъ они очень благополучно. Такія семьи разсаживаются въ кошевахъ иначе, чѣмъ мы, не на сидѣнье, а прямо на дно ея, такъ что за ея высокой спинкой онѣ должны быть очень хорошо защищены отъ вѣтра.
Оставшіяся двадцать-двѣ версты пролетѣли еще незамѣтнѣе; мы обгоняли войска, не иззябшія, а шедшія, бодро и весело. Ближе къ берегу, въ пристани Танхой, мы стали встрѣчать обозы Краснаго Креста, сперва Евгеніевской Общины, а потомъ и нашей, Георгіевской.
Слѣдующіе два дня, какъ я уже писалъ, прошли значительно вялѣе, но о голодѣ, все-таки, и рѣчи быть не могло, такъ какъ каждый день были станціи съ недурными буфетами для завтраковъ и обѣдовъ. Поѣздъ стоялъ всегда достаточно, чтобы всѣ могли насытиться, и цѣны совсѣмъ обычныя, но каждую порцію приходилось добывать съ боя, съ постояннымъ рискомъ или облить кого-нибудь щами, или самому быть облитымъ. "Услужающіе" проявляли чудеса своего искусства: только-что ты уберегся отъ фазана, который пронесли надъ твоей головой, ты чувствуешь, что кто-то толкаетъ тебя въ ноги, и замѣчаешь, что между ними мальчишка проноситъ тарелку супа.
Сегодня утромъ пріѣхали мы въ Маньчжурію.