Наступилъ день суда. Обвинительный актъ, составленный Андерсомъ противъ всего общества въ лицѣ мистера Мельвиля, былъ прочтенъ его защитникомъ, производя смѣхъ среди судей и удивленіе въ числѣ присяжныхъ. Странныя выраженія и ошибочное примѣненіе англійскихъ выраженій возбуждали всеобщій хохотъ.
Андерсъ сидѣлъ на скамьѣ подсудимыхъ блѣдный, рѣшительный, но когда смѣхъ сталъ часто повторяться, то выраженіе безпомощнаго отчаянія показалось на его лицѣ. Онъ самъ былъ убѣжденъ въ своей правотѣ и если весь міръ былъ въ положеніи хаоса, то былъ смѣшонъ міръ, а не онъ. Глаза его были устремлены съ безпокойствомъ на двѣнадцать присяжныхъ, которые, какъ представители американскаго народа, представляли нѣчто священное. Онъ смутно полагалъ, что они избраны всей страной разсудить его дѣло. Онъ надѣялся, что они будутъ вести себя достойнѣе судей, смѣявшихся во все горло: они ясно увидятъ, что онъ правъ и поймутъ дерзкую неблаговидность адвоката, силящагося выдать его за съумасшедшаго. Онъ видѣлъ, какъ они удалились для совѣщанія; но, не прошло и пяти минутъ, какъ они вернулись обратно и одинъ изъ нихъ, красивый толстякъ, торжественно заявилъ:
-- Не виновенъ.
Не виновенъ... Конечно, онъ былъ не виновенъ. Мистеръ Мельвиль былъ виновенъ и жаль было, что онъ не находился на скамьѣ подсудимыхъ. И такъ, несмотря на все., оставалась хоть искра справедливости. Но въ эту минуту къ нему подбѣжали, протягивая руки, консулъ и адвокатъ.
-- Позвольте мнѣ васъ поздравить, господинъ Рустадъ, сказалъ консулъ:-- вы должны горячо поблагодарить этого джентльмэна за его искусную защиту.
-- Вы видите, что мы успѣли доказать ваше съумасшествіе, произнесъ шопотомъ адвокатъ:-- или скорѣе, какъ я и ожидалъ, вы сами безъ большого содѣйствія съ моей стороны доказали, что вы съумасшедшій.
Андерсъ вдругъ понялъ, въ чемъ дѣло. Признавъ его невиновнымъ, присяжные только помиловали его на томъ основаніи, что его преступленіе было невмѣняемымъ, т. е. согласились съ правильностью довода его адвоката, что онъ съумасшедшій. Съ растерзаннымъ сердцемъ онъ вышелъ изъ залы суда, въ сопровожденіи двухъ полисмэновъ. Было слишкомъ поздно, чтобъ выправить тотчасъ всѣ необходимыя бумаги и потому его отвели въ болѣе просторную и удобную келью, гдѣ онъ долженъ былъ, провести только одну ночь.
Онъ бросился на постель и знакомъ просилъ полисмэна оставить его одного. Онъ чувствовалъ, что у него внутри что-то лопнуло, какъ пружина у часовъ. Онъ всталъ, чтобъ убѣдиться, можетъ ли онъ стоять на ногахъ, но всѣ его движенія были старческія. Все его довѣріе въ свои силы исчезло. Въ головѣ его мутилось, въ глазахъ рябило. Онъ упалъ на постель.
Спустя десять дней, стоялъ май мѣсяцъ, поселянка въ норвежскомъ костюмѣ явилась къ дверямъ тюрьмы и спросила Андерса Рустада. Она держала на рукахъ маленькаго мальчика, которому было не болѣе полутора года.
-- Андерсъ Рустадъ, Андерсъ Рустадъ, повторяла она, гладя по головкѣ ребенка, и ея глаза безпокойно сверкали.
-- Андерсу Рустаду сегодня плохо и онъ не можетъ никого видѣть, отвѣчалъ одинъ изъ тюремныхъ сторожей, за которымъ послалъ привратникъ.
Молодая женщина покачала головой. Она ничего не понимала. Впродолженіи трехъ дней она возвращалась къ тюрьмѣ и, наконецъ, сѣла на ступень у входной двери и стала терпѣливо ждать. Каждый разъ, какъ дверь отворялась, она бросалась впередъ съ крикомъ:
-- Андерсъ Рустадъ! Андерсъ Рустадъ.
Но ей никто не отвѣчалъ.
Вечеромъ на четвертый день у тюрьмы остановилась карета и изъ нея вышелъ консулъ съ докторомъ. Увидавъ женщину въ норвежскомъ костюмѣ, онъ спросилъ, кто она.
-- Андерсъ Рустадъ! отвѣчала она: -- Андерсъ Рустадъ! Онъ мой мужъ, а это нашъ ребенокъ.
Консулъ пригласилъ ее слѣдовать за ними и она молча шла за нимъ по темнымъ лѣстницамъ и корридорамъ.
Они остановились передъ дверью одной кельи, которая тотчасъ и отворилась. На грязномъ столѣ виднѣлась лампа, тускло горѣвшая, и во всей комнатѣ пахло керосиномъ. Андерсъ лежалъ на желѣзной кроватѣ, блѣдный, но спокойный. Черты его приняли грустное, покорное выраженіе, хотя по временамъ по лицу его пробѣгалъ лучъ мысли.
-- Вотъ ваша жена и ребенокъ, господинъ Рустадъ, – сказалъ консулъ, подводя къ кровати молодую женщину.
Больной медленно повернулъ голову и устремилъ мутные глаза на жену и ребенка. Онъ насупилъ брови и, казалось, хотѣлъ что-то вспомнить, но не могъ. Молодая женщина посмотрѣла со страхомъ на этого блѣднаго, испитого человѣка, съ ужасными глазами и всклокоченными волосами. Это не могъ быть ея здоровый, веселый, красивый мужъ, который за годъ передъ этимъ уѣхалъ изъ Норвегіи, чтобъ приготовить ей новое, счастливое жилище. Нѣсколько минутъ она пристально всматривалась въ его черты и потомъ, крѣпко прижавъ ребенка къ своей груди, пошла къ дверямъ.
-- Это не мой мужъ, сказала она со слезами въ голосѣ: -- я пойду его искать.
-- Это Андерсъ Рустадъ, – произнесъ консулъ:-- и если вы его жена, то проститесь съ нимъ навсегда. Вы его болѣе не увидите.
Молодая женщина снова подошла къ кровати, дрожа всѣмъ тѣломъ. Но ребенокъ заплакалъ и она, укачивая его, поспѣшно вышла изъ комнаты.
-- Бѣдная женщина, она его не узнала, – замѣтилъ докторъ, оставшись вдвоемъ съ консуломъ.
-- А знаете вы, что причинило его смерть? – спросилъ консулъ, когда послѣдняя искра жизни покинула неподвижное, охолодѣвшее тѣло норвежца.
-- Нѣтъ, – отвѣчалъ докторъ.
-- Слишкомъ развитое чувство справедливости.
"Отечественныя Записки", No 4, 1881