ИКАР НА ЯРМАРКЕ
В неуверенном зыбком полете Ты над бездной взвился и повис, Что-то древнее есть в повороте Мертвых крыльев, подогнутых вниз. А. Блок
— …Да, давно, — повторила Надежда Александровна. — Мне было тогда семнадцать лет. Я помню тот день, тот час и даже ту минуту, когда я впервые увидела Сергея Сергеевича Думчева. Это было на заре воздухоплавания. Нет, правильнее сказать так: перед самой зарей воздухоплавания… День был воскресный, девятое июня. Была ярмарка…
И старая, седая женщина заговорила, а я забыл, что она стара. Уже не видел, что она седа. И уже не верил, что все это было так давно. Точно огонь ее несбывшихся мечтаний сжег эти десятилетия. Прошлое вернулось — я его увидел… я его услышал…
Вот ярмарка. Южная ярмарка под полуденным солнцем. Шумная, пестрая, звонкая и нарядная.
Проснешься, откроешь ставни, распахнешь окно — и звенит, звонит ярмарка во все колокола, шумит людской толпой, пестрит, мелькает яркими платками и юбками баб, гудом гудит и оглушает криком, ржанием, блеянием и мычанием.
А в лавках и ларьках, наспех сколоченных из свежевыструганных досок, разметались на солнце, блестят и пышут буйными красками ленты, ситцы, платки, бусы, сливаясь и переливаясь в яркие полосы.
Тесно, не пробраться!
Со скрипом вертится, крутится карусель под стон шарманки, под визг девиц, сидящих в размалеванных колясочках, и под свист восседающих на деревянных резвых конях парней, веселых, насмешливых парней с картузами, залихватски заломленными набекрень.
Тесно!
Едва-едва пробираясь под возами продавцов и между ног покупателей, нюхая землю и поджав хвост, ищет своего хозяина жалкая дворовая собачонка. Но где там! Сидит он где-нибудь в кабаке. Парень-гармонист ткнул ее ногой. Собачка взвизгнула, вся сжалась, подобрала хвост, кинулась под воз и снова пошла пробираться дальше.
Тянут слепые певцы песню. Песню однотонную и протяжную. Когда она началась? Когда кончится? Неизвестно. Их ведет, расталкивая толпу, мальчуган, держа шапку в руке, белобрысый, остроносый, с хитрыми глазенками. А они идут, держась за него и положив друг другу руки на плечи.
И вслед за ними легко и вольно идет цыганка с накинутым на одно плечо пестрым с бахромой платком, увешанная бусами, бренча монистами, сверкая огромными полукруглыми серьгами, слегка поводя плечами, идет меж возов и лавок, хватая за руки то одного, то другого, и скороговоркой заверяет: «Позолоти ручку, погадаю — судьбу расскажу!»
А солнце все выше и выше, все жарче и жарче. Все шумнее и люднее южная ярмарка.
И вдруг откуда-то издалека долгий, протяжный крик: «Летит! На небо летит человек!»
И крик потонул в шуме и грохоте базара.
Никто не обернулся и не отозвался. Базар продолжал гудеть.
Какой-то человек в чуйке и в картузе с блестящим козырьком вскочил на воз и замахал руками.
— Братцы! — кричал этот человек, стоя на возу. — Братцы, глядите! Глядите! Что делается на вышка!
— Где, где?
— Вон на вышке! С вышки человек полетит!
— На небо полетит человек!
Толпа заколыхалась, задвигалась.
Кто-то, расталкивая толпу, крикнул:
— Дайте дорогу! Скорей! Туда!
И толпа, нестройная, любопытная, жадная до зрелищ, кинулась к видневшейся на холме вышке.
На широком помосте вышки лежал снаряд, похожий на огромную стрекозу. Рядом с этим снарядом стоял молодой человек и поправлял какие-то длинные ремни на снаряде.
Он был в косоворотке и в черной крылатке. Бледное лицо, тонкие нервные пальцы, губы сжаты, а когда он выпрямлялся, то глаза его сосредоточенно устремлялись куда-то далеко через головы обступивших помост людей.
Странен, непонятен и очень одинок был этот человек на крикливой, нарядной южной ярмарке. Он, видно, был так занят своим снарядом, что не замечал всего, что делалось вокруг.
Хозяин-предприниматель, построивший здесь, на холме, вышку, получал по пятачку с каждого входящего за изгородь.
Огороженное место вокруг вышки густо наполнилось народом.
Хозяин поднялся на несколько ступенек вышки и возгласил:
— Почтеннейшие дамы и господа! Сейчас человек на небо полетит. Сами своими собственными глазами увидите. Так не угодно ли за свою плату вопросики задавать этому человеку? Как-никак, от нас в небо человек отбудет и обратно к нам прибудет!
Предприниматель вытер блестящую лысину красным клетчатым платком.
Из толпы послышались голоса — обращались к человеку на вышке:
— Назовись: кто ты такой?
— Личность какая?
— Промысловое свидетельство? Веры какой?
— Раз на небо летит — так веры какой?
— Я Сергей Сергеевич Думчев! Русский, — отвечал молодой человек.
— Ну и лети! Бог с тобой! — сказали в толпе.
Человек, назвавшийся Думчевым, снял крылатку и продолжал возиться у снаряда.
— Уважаемая публика! — обратился хозяин к толпе. — Терпение! Лишь пять-десять минуточек — и полетит!..
— Я стояла недалеко от вышки, — рассказывала мне Надежда Александровна, — и видела, как дрожали руки Думчева.
Беспокойство, волнение, испуг все больше и больше охватывали меня. Ведь вышка высокая! Неужели они все здесь не понимают, что он, этот смельчак, сейчас разобьется?
«Отговорите, отговорите его от полета!» упрашивала я знакомого студента. Учился этот студент в политехникуме. Знаете, такие красивые эполеты на синей тужурке.
Он очень хорошо разбирался в технических делах. А в это лето он всюду сопровождал меня. Я в то время носила широкую соломенную шляпу. У меня была длинная русая коса.
«Коллега! — крикнул студент изобретателю. — Не могу ли я чем-нибудь помочь?»
И студент уже стал взбираться на вышку.
Изобретатель покачал головой. Он продолжал возиться у снаряда.
Кругом говорили:
«Никогда не полетит!»
«А почему птица летит? Вся сила у птицы в перьях, — объяснял степенный купец. — А его снаряд крылья без перьев имеет».
«А летучая мышь летает или не летает? — обернулся студент и добавил: — Выходит, что дело не в перьях!»
«Ну, так что ж он не летит? Дотянет до ночи и так не полетит!»
«Скорей! Начинай! Пора!» кричала нетерпеливая толпа.
Думчев расправил широкие крылья снаряда и подтянул весь снаряд к краю вышки.
Толпа затихла.
Он продел ноги в ремни и приладил снаряд к поясу. Затем стал просовывать руки под крылья. Крылья были легки, из ивовых прутьев, обтянуты материей и очень подвижны, по видимому на шарнирах.
«Вот! Вот полетит!» раздались голоса.
«Стой! Стой! — вдруг закричал хозяин. — Стой!»
Все время хозяин не стоял на одном месте: то взбирался на вышку, то убегал к калитке проверять выручку.
«Стой!» крикнул он, расталкивая толпу, и подвел к самой вышке какого-то чиновника с женой.
Чиновник крикнул Думчеву:
«Слушайте! Супруга моя желает задать вопрос, а вы, сударь, потрудитесь ответить!»
Жена чиновника вскинула лорнет:
«Молодой человек, я любопытствую, какая материя на крыльях этих? Снизу мне кажется, что это муслин. Скажите, где вы отыскали такой прелестный цвет и много ли за аршин платили?»
Думчев обстоятельно ответил на этот вопрос.
«Теперь лети!» крикнул хозяин.
Студент мне тихо сказал:
«Надя! Помните эти стихи:
Любители пошлого — сыты,
Их доля светла и легка,
А руки Икара разбиты
За дерзость обнять облака».
В толпе говорили: «Примеривается к ветру!»
Внезапно Думчев кинулся с площадки. Полетел!
Все замерли, затаили дыхание. И вдруг побежали вслед, бежали, перепрыгивая, перелезая изгородь. Бежали молча, запрокинув головы.
Снаряд неожиданно накренился. Люди шарахнулись в разные стороны.
Быстрым рывком ног, продетых в стремена, что были прикреплены к веерообразному хвосту, Думчев восстановил равновесие.
Стрекоза выпрямилась.
«Ура!» загудело кругом.
Но это продолжалось едва ли больше одной-двух минут.
От порыва налетевшего ветра всколыхнулись платки у баб. Схватились за шапки и картузы бежавшие за снарядом люди. Ветер подул сильнее.
Студент, бежавший рядом со мной, крикнул:
«Беда! Ветер бьет навстречу! В лицо! На схватку с ветром пошел наш русский Икар!»
Я видела: крылья снаряда-стрекозы перекосились.
Снаряд сильно наклонялся то в одну сторону, то в другую. Вот-вот упадет!
Студент кричал:
«Смотрите! Ветер валит аппарат влево — Думчев выносит ноги вправо! Ветер вправо — Думчев влево! И снаряд выравнивается!»
Но ветер точно понял уловки человека и налетел сверху. Аппарат «клюнул» носом.
И тогда Думчев стал руками опускать и поднимать крылья. Аппарат опять на время выпрямился.
Студент кричал мне:
«У него не хватит сил! Он изнемогает! За воздух не уцепишься!»
Аппарат падал! Напрасны были взмахи крыльев. Снаряд гнало ветром к морю.
Толпа ахнула:
«Утонет! Утонет!»
Заголосили женщины, кто-то начал креститься. У самой воды снаряд ткнулся в песок.
«Погиб! Погиб!» кричала толпа и бежала к морю.
Я опередила всех. Соломенная шляпка сбилась у меня набок и едва держалась на ленте. Я первая подбежала к Думчеву.
«Вы живы?» крикнула я.
Думчев пошевелился. Расстегнув ремни, я помогла ему выбраться из-под снаряда, застрявшего в сыпучем песке.
Подбежали люди. Подходили осторожно и молча, точно боялись потревожить Думчева. Даже мальчишки, босоногие, вихрастые, перебегая от толпы к снаряду и от снаряда к толпе, говорили между собой шопотом.
Студент попросил всех разойтись.
Принесли воды, и я смочила Думчеву лоб. Студент побежал за извозчиком.
Думчев пришел в себя. Но он не замечал никого. Время шло. Люди стал» расходиться. Вдруг он сделал усилие, чтобы подняться.
Я помогла ему. Он встал, обернулся и увидел свой разбитый аппарат.
«Я еще полечу! Полечу!» сказал он тихо и упрямо.
Низко над нами, шумя крыльями, легко пронеслась чайка.
«Как эта птица», и я указала ему на чайку.
«Птица?» переспросил он.
«Как эта чайка», повторила я.
Он долго молчал, точно справляясь с какими-то своими мыслями.
«Нет! Нет! — вдруг резко крикнул он. — Лучше птицы! Как муха! Не только летать в небе, но и стоять в небе! Стоять в воздухе так же твердо, как человек на земле!»
Я испугалась: не помешался ли он? И спросила:
«Какая муха? Что вы! Разве муха стоит в воздухе?»
Он ничего не ответил. Потом тихо прибавил:
«Я научусь всему этому не здесь! А там… только гам!»
«Где?» спросила я.
Но он ничего не ответил.
Мне стало страшно. Извозчика еще не было видно. Медленно, опираясь на мою руку, он пошел в город.
У моря остался разбитый аппарат. Уже темнело. Я помогала идти этому странному человеку…
Рядом с ним я по-иному, по-новому теперь услышала шум моря, по-новому увидела, какие косые лучи бывают у заходящего солнца. Да! С этого часа я полюбила на всю жизнь Думчева.
А он шел рядом со мной, опустив голову. На меня он ни разу не посмотрел. И все шептал: «Выхода нет! Выхода нет! Только у них! У них учиться!»
Я слышала эти слова, но ничего не понимала и ни о чем его не спрашивала. А солнце уходило в море.