ЧЕЛОВЕК СПАСАЕТ ЧЕЛОВЕК!
Лук звенит, стрела трепещет, И клубясь издох Пифон. А. Пушкин
Резкая трескотня оглушила меня.
Что за диковинный зверь? Крылья длинные и зеленые. Задние ноги длиннее передних. Это он производит треск. Ноги его покрыты твердыми шипами. Кузнечик!
Подальше, подальше от этого оглушительного треска и звона! Один шаг — я уже в чаще леса среди странных деревьев. Корни, желтовато-белые, тесно переплетаясь, уходили в почву, а стволы, все ярко-зеленые, одни улетали стрелами в небо, другие, пригнувшись к земле, переплетались своими вершинами и узкими длинными листьями. Но и в чаще все слышится этот звон и треск кузнечика. Я оглянулся.
Там совсем рядом с кузнечиком вырастает, то сливаясь и пропадая в этой чаще, то выделяясь из нее, какое-то другое существо.
Солнце всходит. И это существо смотрит на восходящее солнце. Зверь вытянулся и сложил свои «лапки».
Не его ли называют в народе «богомолом»? Ну конечно, это богомол!
Я залюбовался им. Как спокойно и величественно он поворачивает свою голову, точно хочет внимательно прислушаться к треску кузнечика!
Не надоел ли ему кузнечик своим треском? Богомол то выступает вперед, то вновь исчезает в чаще.
Пуф! Пуф! — раздается рядом с кузнечиком.
Точно резкое царапание ногтем по стеклу. Стук, треск.
Занятно!
Богомол, нежно-зеленый, едва заметный в траве, изящный и стройный, поворачивается к кузнечику.
Да, действительно, кузнечик, видно, ему порядком надоел.
Но как пластичны движения богомола! Вот он выставил вперед переднюю ногу — приготовился к какому-то незамысловатому танцу.
Презабавно! С этой ноги глядят черные пятна с белыми точками внутри. Нарисованные глаза! А на бедре — двойной ряд острых шипов, точно пила.
Шипы разного цвета и разной длины. Одни черные, другие зеленые, одни подлиннее, другие покороче.
И вдруг кузнечик повис на пиле. Кузнечик рванулся. Богомол отставил ногу, и я увидел на бедре у богомола еще одну пилу — с более мелкими и гуще расположенными зубьями.
Пилы сомкнулись и держат кузнечика. Кузнечик бьется в этих тисках. Тщетно: удары его ножек бьют в пустоту — по воздуху. Еще мгновение, и все кончено. Кузнечик затрепетал, замер и стих. Богомол расправляется с кузнечиком: одна нога держит на зубьях своей пилы жертву за туловище; другая давит голову кузнечику.
Богомол кусает, рвет на части, жует голову своей жертвы.
Богомол завтракает.
Солнце все выше. И теперь богомол с трогательным смирением снова сложил «руки» и обратил голову к солнцу.
Вот ханжа!
Но голова его то обращена на восток — к солнцу, то поворачивается в другую сторону.
Я подхожу ближе: как бы не упустить ни одного движения богомола! Все это презанимательно. Я забыл всякий страх.
Цепляясь за корни деревьев, я пробираюсь все ближе и ближе к богомолу — надо получше рассмотреть его.
Одно неловкое движение — и, зацепившись за корень, торчащий из земли, я упал.
Пуф! Пуф!
Вскочил. Поздно! Передние хватательные ноги богомола, так странно сложенные на груди, раскрылись во всю длину.
Богомол кинулся на меня. Я отчаянно вскрикнул и все же успел взмахнуть тросточкой, которую держал в руках. Она трещит, сломалась. Я прыгнул в сторону. Нет, поздно! Вот-вот пилы богомола сомкнутся. Я погиб!
Но что это? Богомол падает.
Я не могу устоять на ногах и падаю рядом с ним.
Явь ли это или все только снится мне? Кто-то бережно и осторожно вытирает сухой, теплой, человеческой рукой пот с моего лба, приподнимает меня. Я слышу человеческую речь:
— Эх вы, батенька, батенька! Разве можно? Разве можно доверять этому злодею? Здесь кругом война. Война всех против всех, каждого против каждого. А вы — человек!
— Это вы? Вы спасли меня! — кричу я. — Думчев? Доктор Думчев?!
Человечек кланяется:
— Да, я Сергей Сергеевич Думчев.
Я смотрю и не знаю, что сказать. Я озадачен до крайности. Будь у Думчева какой-то необыкновенный вид, невообразимые, причудливые жесты и позы, я бы меньше удивился. Но как не удивиться тому, что предо мной стоит самый обыкновенный человек?! Просто Сергей Сергеевич Думчев. На плечах у него несколько плащей самой разнообразной окраски. Под плащами — бумажная жилетка из плотной бумаги.
— Всю ночь за вами следую, — говорит Думчев. — Побывал и в лабиринте крота. Звал вас, а вы от меня прочь. И знаки огнем вам подавал. А вы то идете на мой огонь, то в сторону шарахаетесь, то совсем прочь от него бежите.
— Сергей Сергеевич… — шепчу я. — Я видел вас вчера… совсем близко… догонял… звал… но потерял. И ночью искал!.. И вот здесь… здесь вдруг вы спасли меня от этого зверя…
— Пустое! Совсем пустое! Я у них, у этих же зверей, научился. Видите, в руке у меня жало осы? Пришлось вскочить на спину богомола, чтобы ударить в грудные нервные узлы. А у кого учился? Слышали ли вы о каликурге и помпиле? Это сфексы, то есть особые осы. У них учился!
— Сергей Сергеевич! Вы писали, звали, и я пришел за вами в эту Страну Дремучих Трав.
— Повторите! Как названа вами эта страна?
— Страна Дремучих Трав.
— Правильное название… Страна… Дремучих… Трав… Продолжайте!
— Сергей Сергеевич, — начинаю я, — вот пилюля…
— Одна?
— Осталась всего одна!
— Одна пилюля… — сказал тихо Думчев, глядя куда-то вдаль. — Одна пилюля… возвращает лишь одному человеку его прежний рост…