Филипп Орлеанский был, без сомнения, человек малодушный, слабый, истративший последний остаток энергии в порочных удовольствиях, которым он чрезмерно предавался, но тем не менее, когда Лорен открыл ему глаза на отношения Анны и короля, вся бурбонская кровь герцога вскипела. В первую минуту он хотел сделать жене и брату самый грубый скандал, но Лорен, д'Эфиа и де Гиш успели удержать его от такой безумной выходки, которая при настоящем расположении духа короля могла кончиться самой трагической развязкой. Герцог выслушал советы своих приятелей, решился терпеливо ожидать лета и тогда, отправившись в Сен-Клу, на свободе отомстить своей преступной жене.
В конце мая члены королевской фамилии начали разъезжаться. Королева Генриетта вернулась в Сен-Коломбо, королева-мать -- в Мезон-Мениль, их величества переехали в Сен-Жермен, а герцог Филипп отправился в Сен-Клу, объявив Анне, которая оставалась еще в Париже, что он надеется видеть ее не позже, как через неделю. В августе все королевское семейство должно было собраться в Версале, который предполагали открыть к этому времени перед взорами изумленной Франции.
Анна отправилась в Сен-Клу, не имея ни малейшего подозрения о злобных замыслах герцога. С ней поехали Лавальер, леди Мертон и секретарь Лафонтен. Герцогиня была слишком уверена в своем могуществе, чтобы опасаться каких-нибудь неприятных действий со стороны своего супруга. Кроме того, Анна уговорилась с королем, что два раза в неделю она и Лавальер будут иметь с ним свидание в замке Марли, а если какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешает дамам явиться в условленный день, то его величество должен сам прийти в тот же день вечером в павильон, находящийся в парке Сен-Клу. Однако с первой минуты приезда герцогиню неприятно поразили два обстоятельства: во-первых, к ней никто не вышел навстречу -- ни сам герцог, ни один из кавалеров из свиты; во-вторых, двор и парк были наполнены солдатами, так что замок казался цитаделью, в которой содержался какой-нибудь важный преступник. Войдя в свой салон, она была крайне удивлена, увидев там Филиппа и его кавалеров. Герцог Орлеанский не потрудился даже встать, чтобы приветствовать свою супругу.
-- Благодарю вас за любезную встречу, -- холодно сказала Анна, -- я очень устала после дороги и потому прошу извинения, что не могу провести сегодняшний вечер в вашем обществе.
-- Ах, как это противоречит моим желаниям! Мне так хотелось поговорить с вами. Но надеюсь, вы не настолько утомлены, чтобы не подарить мне какого-нибудь часа. Дамы, оставьте нас.
Анна вспыхнула:
-- Я полагаю, что право отпускать моих дам принадлежит только мне одной! Во всяком случае они не уйдут отсюда раньше ваших кавалеров!
-- В таком случае прошу вас уйти.
Придворные вышли из комнаты. Дамы -- в величайшем смущении, кавалеры -- с насмешливыми улыбками. Анна села в кресло.
-- Что вам угодно от меня?
-- Я ничего не желаю от вас, мадам, я хочу судить вас и имею на это право, как муж и как дворянин, которому вы нанесли самое тяжкое оскорбление!..
-- Ваши слова были бы смешны, месье, если бы не были так жалки!
-- Мадам, не раздражайте меня! Вы играете в опасную игру!
-- Я не имею ни малейшего желания раздражать вас, напротив, я даже рада, что вы затеяли этот разговор, так как мне давно уже хотелось выяснить наши отношения. Посмотрим, кто прав: вы или я!
-- Вот это мило! Вы, кажется, намерены обвинять меня?
-- Я сейчас докажу вам, что имею на это полное право. Помните ли вы, месье, ваш первый визит в Мезон-Мениль и разговор, который мы вели, оставшись наедине?
-- Помню.
-- Стало быть, вы не забыли также и моих слов, что если вы выдадите когда-нибудь тайну вверяемых вам планов, то я сделаюсь вашим непримиримым врагом. Вы торжественно поклялись мне сохранить все в величайшем секрете -- и как же вы сдержали ваше слово? В тот же день вы выболтали весь наш разговор одному из самых негодных мальчишек, окружавших вас!..
-- И нисколько не раскаиваюсь в своей болтливости! Ваши планы, мадам, были такого рода, что мне нельзя было согласиться на них очертя голову, и я поступил чрезвычайно благоразумно, посоветовавшись с Лореном.
-- Не стану говорить, как я глубоко раскаиваюсь, что стала женой подобного человека, не стану говорить о моем глубоком презрении к вам, скажу только одно: вы нарушили клятву, данную мне, и потому все отношения между нами должны быть прерваны; я считаю себя свободной от всяких обязательств относительно вас. Единственная связь, существующая между нами, -- это уважение к имени, которое мы оба носим!
-- Короче говоря, вы желаете возвратить себе полную свободу, которой можно располагать тем с большим удобством, что она будет прикрыта герцогской мантией Орлеанов!
Филипп злобно засмеялся.
-- Чтобы делать такие непозволительные намеки, нужно иметь веские доказательства!..
-- О, за ними дело не станет! После того вечера, когда вы, гуляя с Лореном, в первый раз вкусили сладость измены, вы имели тайное свидание с королем! Не так ли?
-- Герцог, -- воскликнула Анна, вне себя от негодования, -- если в вас осталась хоть капля совести, то скажите мне: неужели Лорен осмелился сказать вам, что я позволила ему что-нибудь больше обыкновенной беседы?..
-- Конечно! Он в таких красках описывал мне вашу красоту, что я имел даже глупость приревновать его.
-- Ваше подозрение так чудовищно, что я считаю унизительным для себя оправдываться! Его величество защитит меня от подобных оскорблений!
Анна быстро встала и хотела уйти, но Филипп схватил ее за руку и силой усадил в кресло.
-- Позвольте, мадам, -- сказал он, -- вы еще останетесь!
Вы напрасно надеетесь, что король может спасти вас. Теперь никто не вырвет вас из моих рук! Я не могу заставить вас полюбить меня, не могу внушить вам уважение к себе, но могу сломить вашу гордость, высокомерие и принудить повиноваться. Вы будете играть ту же жалкую роль, которую хотели навязать мне. С этой минуты вы сделаетесь игрушкой, куклой в моих руках... и уж потешусь же я над вами!.. Я хочу, могу и исполню мои угрозы, хотя бы ради этого мне пришлось явиться в Версаль вдовцом!..
В начале этого разговора герцогиня чувствовала только непреодолимое отвращение к мужу, но последние слова навели на нее ужас: не оставалось сомнения, что против нее составлен целый заговор, душой которого должен был быть Лорен, а она знала, что этот человек способен на все, даже на злодейство. Чувство самосохранения заговорило в ней. Анна поняла, что единственное спасение для нее -- прибегнуть к хитрости.
-- Знаете ли, герцог, несмотря на всю грубость ваших слов, меня радует, что я снова вижу в вас мужчину, и я, признаюсь, начинаю чувствовать к вам нечто похожее на уважение.
Герцог покраснел от удовольствия, но отвечал с кажущимся равнодушием:
-- Не думайте поддеть меня этими льстивыми фразами.
-- Можете верить или не верить -- как вам угодно! Но я обещаю вам полную покорность до тех пор, пока вы сумеете сохранить это импонирующее влияние на меня.
-- О, в энергии недостатка не будет!
-- Чего же, однако, вы от меня хотите?
-- Начиная с этого дня, вы будете пленницей в Сен-Клу. Если вы пожелаете погулять в парке, то не иначе, как в сопровождении одного из моих кавалеров. Не делайте бесполезных попыток к побегу, весь замок и парк охраняются бесчисленной стражей и... я не могу ручаться за всякую шальную пулю!
Анна побледнела.
-- Я готова исполнить ваши приказания, месье, но должна предупредить вас, что король будет приходить инкогнито в парк для свидания с девицей Лавальер, и я боюсь, что при подобных условиях жизнь его величества может подвергнуться опасности.
-- Ну что же делать! -- злобно прошептал Филипп. -- Браконьера и переодетого короля трудно различить в темноте!..
-- Неужели вы не остановитесь даже перед братоубийством?.. Послушайте, я знаю, что этот адский план внушен вам Лореном, который успел убедить вас, что таким образом вам откроются ступени трона, а вы были настолько слепы, что поверили ему! Разве вы не видите, что этот обманщик смотрит на вас только как на орудие, чтобы самому занять первое место в государстве! Ведь недаром же он выдает себя за сына Гастона Орлеанского!.. Верьте моему слову: если король погибнет от пули какого-нибудь стрелка в вашем парке, Лорен первый выдаст вас как убийцу и собственными руками приготовит для вас вторую пулю. Боже, как вы ослеплены! Вам расставляют самую гнусную ловушку, а вы воображаете, что это гениальный план, который сделает вас повелителем Франции!.. Остановитесь, пока еще не поздно! Лорен уже привел вас на край пропасти!
Герцог был потрясен словами Анны. Страшная картина, нарисованная ею, разрослась в его воображении до невероятных размеров.
-- Анна, -- проговорил он глухим голосом, -- это невозможно, невероятно... вы нарочно пугаете меня несуществующими ужасами...
-- Несчастный! Вы вспомните мои предостережения, когда события покажут вам их справедливость!..
-- Хорошо, Анна, я готов последовать вашим советам, готов снова верить вам, но с одним условием -- докажите вашу невиновность!
-- Каким образом?
-- Исключите Лавальер из числа ваших придворных дам. Тогда вы будете избавлены от необходимости стоять ширмой любовной интриги короля.
Сердце Анны замерло, она смотрела на Филиппа безумными, широко раскрытыми глазами.
-- Хорошо, -- прошептала она побелевшими губами, -- ваше желание будет исполнено...
-- Это единственное средство, которым вы можете вернуть мое расположение и доверие! -- проговорил герцог и вышел из комнаты.
Когда придворные дамы, узнав, что супруги расстались, поспешили к Анне Орлеанской, они нашли ее в глубоком обмороке.
-- Ну что, ваше высочество, -- спросил Лорен герцога, -- она кротка теперь как ягненок?
Свирепый взгляд был единственным ему ответом.
-- Следуйте за мной, господа, -- сказал Филипп резким тоном.
Три любимца переглянулись с изумлением и молча последовали за Филиппом. Придя в свой кабинет, герцог обратился к Лорену с невыразимым бешенством:
-- Если ты еще когда-нибудь осмелишься вмешиваться в мои семейные дела, то я прогоню тебя как последнего лакея и сделаю тем же самым нищим, каким ты был до той минуты, когда я бросил на тебя свой благосклонный взгляд. Берегись! Двух герцогов Орлеанских слишком много для Франции!
Де Гиш, вы будете исполнять обязанности Лорена, пока его кровь не поостынет в обществе конюхов и егерей!
Все стояли, точно пораженные громом. Первый опомнился д'Эфиа, он схватил за руку Лорена и вытащил его в соседнюю комнату.
-- Ступайте к себе и не попадайтесь ему на глаза. Он так взбешен, что способен убить вас!
-- Ага, -- пробормотал сквозь зубы Лорен, -- так один из нас лишний -- и твой бараний мозг сообразил это! Хорошо же, ты сам произнес свой приговор!
На другой день герцогиня Орлеанская в присутствии мужа объявила девице Лавальер, что она освобождает ее от обязанности статс-дамы.
-- Мое спокойствие так же, как и мои обязанности по отношению к супругу, запрещают пользоваться дольше вашим обществом, -- сказала она грустно, но холодно.
Не позже, чем через час, Лавальер, разгоряченная, вся в слезах, уже сидела в карете, которая должна была отвезти ее в Сен-Жермен.
Герцог был в восторге от послушания жены и в самом отличном расположении духа уселся играть в ландскнехт.
Едва наступили сумерки, как к замку прискакала целая толпа всадников.
-- Его величество! -- воскликнул д'Эфиа, сидевший на террасе, и бросился со всех ног в комнаты, чтобы известить об этом герцога.
-- Король?! -- проговорил Филипп, сильно бледнея. -- Что бы это значило?.. Где герцогиня, позовите, отыщите ее... Вы, де Гиш и д'Эфиа, ступайте встречать короля, а я побегу отыскивать герцогиню. -- И он, как безумный, бросился в комнаты Анны.
-- Король приехал! -- закричал Филипп, найдя ее наконец. -- Это не предвещает ничего доброго!.. Пожалуйста, объясните каким-нибудь благовидным предлогом отъезд Лавальер!..
-- Предоставляю эту заботу вам, месье.
Прежде чем Филипп успел сказать что-нибудь в ответ, двери отворились настежь и в комнату вошел маршал де Брезе.
-- Его величество требует вас к себе!
Филипп и Анна молча последовали за маршалом.
Людовик XIV, окруженный своими кавалерами, стоял в той самой комнате, которую только что оставил герцог Орлеанский, и нетерпеливо разбрасывал хлыстиком карты и золотые монеты.
-- Простите, ваше величество, -- проговорил Филипп нетвердым голосом, -- ваш внезапный приезд лишил нас возможности с должным почтением...
Страшный удар кулаком по столу, от которого червонцы и карты разлетелись во все стороны, заставил герцога внезапно умолкнуть.
-- Вы смеете еще толковать о почтении! В Сен-Клу забыли, кажется, самые простые правила вежливости! Господа, -- обратился он к своей свите, -- оставьте нас одних!
-- Будьте так добры, герцогиня, объяснить мне, на каком основании вы изгнали из вашего общества девицу Лавальер, которая, как вам хорошо известно, пользуется нашим особенным расположением?
-- Я сделала это по требованию моего супруга.
-- Мы так и думали! Ну-с, месье, мы ждем вашего ответа.
Отчаяние, злоба и ревность вдохнули в Филиппа небывалое мужество, и он гордо ответил:
-- Я хочу, чтобы моя жена принадлежала только мне одному -- и на этом основании считал нужным удалить Лавальер!
-- Грубость вашего ответа может быть извинена только откровенностью, с какою он сделан... Вы ревнуете герцогиню, это открытие почти оправдывает в наших глазах ваши невежливые выходки. Чтобы успокоить вас, мы не будем более скрывать наших чувств к девице Лавальер, но взамен этой жертвы мы приказываем вам прекратить ваш позорный образ жизни и оказывать вашей супруге величайшее внимание, предупредительность, быть рабом всех ее желаний и стараться снискать вновь ее расположение.
-- Никто не имеет права контролировать мои поступки! Я такой же сын короля, как и вы, сир, и не намерен жить по вашей программе!
-- А, так вот как ты ценишь нашу доброту! -- вспылил король. -- Хорошо, ты увидишь, можем ли мы контролировать твои действия. Слушай же наше последнее слово! Если ты ослушаешься наших приказаний, то мы, нашей королевской властью, расторгнем твой союз с Анной Стюарт и отнимем у тебя герцогство Орлеанское. Если и эти меры не образумят тебя, то тогда королева-мать расскажет тебе, как мы поступаем с лишними братьями!
Король взял под руку герцогиню и вышел в соседнюю комнату, где его ожидала вся свита. Филипп следовал за ним совершенно уничтоженный.
-- Мы узнали сию минуту весьма неприятное известие, -- сказал король, -- что наше расположение к девице Лавальер возбуждает самое превратное толкование. Во избежание этого на будущее время мы публично объявляем, что любим девицу Лавальер, возводим ее в герцогское достоинство и делаем ее госпожой. До нашего переезда в Версаль, -- обратился он к герцогине, -- мы желаем, чтобы она была под вашим покровительством в Сен-Клу. До свидания, любезный брат, надеемся, что теперь все недоразумения между нами устранены!
Через несколько минут король и вся его свита уже были далеко.
В прелестном загородном домике, окруженном тенистым садом, Мольер упивался блаженством своего медового месяца. Его заветное желание было наконец исполнено -- он женился на страстно любимой Арманде. Все улыбались теперь счастливому поэту: король осыпал его своими милостями, слава его гремела, деньги лились на него как золотой дождь. На лето Мольер освободился от всех театральных занятий. Пользуясь полной свободой, он начал писать свое величайшее творение -- "Тартюф", в котором хотел выставить ханжество и лицемерие патеров и, между прочим, поместить сцену, разыгравшуюся в доме Лонгевилей. Арманда уехала на неделю в Париж, а Мольер, ожидая с нетерпением ее возвращения, усердно работал. Вдруг он получает письмо, которое, как ураган, налетело на его мирное жилище и поселило в нем страшный хаос и смятение.
Письмо было следующего содержания:
"Любезный Сганарель!
С особенным удовольствием извещаю вас, что мои ухаживания, упорно отклоняемые Армандой Бежар, увенчались самым полным успехом у Арманды Мольер. В доказательство прилагаю вам записку вашей очаровательной супруги".
И действительно, в конверте находилась записка, писанная рукой Арманды, которая приглашала шевалье де Лорена на тайное свидание.
Мольер был вне себя от бешенства и отчаяния. Он бросился в конюшню и приказал наскоро заложить экипаж. Через четверть часа он уже летел в Париж.
Вот его дом. Арманда сидит у окна и шьет. Мольер, как безумный, вбегает в комнату.
-- Ты писала эту записку? -- закричал он громовым голосом.
Она вспыхнула, но отвечала довольно бойко:
-- Что за глупый вопрос! Ведь ты знаешь мой почерк!
-- Так это правда!..
-- Из-за чего ты так взбеленился? В моем поступке нет ничего дурного. Я молода, хороша собой и хочу пользоваться всеми наслаждениями жизни!
-- Презренная!..
-- А с какой радости я стала бы добродетельной? Разве меня воспитывали как порядочную девушку? Разве вы все не давали мне самых безнравственных примеров, а теперь удивляетесь, что я следую им?
-- О чудовище! -- воскликнул пораженный Мольер. -- Так вот какую змею я отогрел на своей груди!.. Ступай же прочь от меня: я не могу жить с такой порочной женщиной.
Мольер схватил жену за плечи, и не успела она опомниться, как очутилась на улице. Дверь за ней захлопнулась...
Полночь. Весь Париж спит глубоким сном. Только в домике Мольера светится огонь. Ему не до сна. Он сидит за письменным столом, и наболевшее, истерзанное сердце поэта изливается в шутках и остротах его произведения -- "Школа жен"!..