Вдова Скаррон жила все в том же сереньком домике на улице Тиксерандери и имела все тот же строгий вид. Но она уже больше не попрошайничала и не толкалась по передним знатных лиц. Ее платье хотя и незатейливо, но сшито из хорошей материи. Во всем проглядывает тонкий вкус и даже некоторая кокетливость. После аудиенции у короля она приняла за обыкновение делать в лифе узкий разрез спереди, который впоследствии был метко назван "Секретом для слепцов". В настоящую минуту, вечером, у нее сидят гости -- патер Лашез и его помощник Летелье, брат павшего министра.
В камине весело горел огонь, свечи в канделябрах ярко освещали комнату, и общество сидело за ужином, который, несмотря на свою простоту, тем не менее казался очень вкусным.
-- Итак, "Тартюф" будет дан? -- спросила Франсуаза.
-- Да, завтра вечером, при дворе, -- вздохнул Лашез.
-- Наша партия, разумеется, одержала бы верх, если бы не вмешательство Тюренна, Конде и Конти, -- прибавил Летелье.
-- О! Теперь мне все понятно! -- вскричала Скаррон. -- Король не мог отказать просьбе своих героев, потому что в скором времени он сам будет нуждаться в их помощи. Но я убеждена, что его величество останется недоволен "Тартюфом".
-- Ваша догадка совершенно справедлива, -- заметил Лувуа, -- мой племянник сообщил мне под величайшим секретом, что король тайно готовится к войне. Но вот странность: Анна Орлеанская и Кольбер, которые действовали до сих пор чрезвычайно согласно, совершенно разошлись в этом вопросе. Кольбер хочет мира, а Анна стоит за войну.
-- Ну король, конечно, сделает то, чего желает Анна. А вот что важно, -- Скаррон ближе придвинулась к патеру Лашезу, -- кажется, из Мадрида пришли нехорошие вести.
-- Даже очень нехорошие, -- мрачно произнес провинциал. -- Отец Терезии, король Филипп Четвертый, безнадежно болен -- его дни сочтены. После его смерти на престол должен вступить несовершеннолетний инфант дон Карлос. Разумеется, будет назначено регентство и при таком соседе, как Франция, это поставит Испанию в самое затруднительное положение.
-- Верно ли это известие? -- с живостью спросила вдова.
-- Не подлежит никакому сомнению, потому что оно получено от нашего генерала, который вместе с тем приказывает нам поддерживать всеми силами испанскую партию и препятствовать всякому враждебному действию Людовика против семейства его жены. Конечно, положение Филиппа должно оставаться тайным как можно дольше.
-- Но в таком случае нам нужно поддерживать Кольбера и стараться продлить мир!
-- Не совсем так, -- возразил Лашез, -- следует действовать против герцогини Орлеанской!
-- Боюсь, что вы потерпите в этом случае полную неудачу. Женщину может низвергнуть только женщина же.
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Значение Анны может быть только тогда подорвано, когда вместо добродушной Лавальер ей противопоставят другую любовницу, которая была бы предана королеве и нам и вместе с тем настолько обладала бы умом, красотой и страстностью, что могла бы стать достойной соперницей прекрасной герцогини. Такую госпожу нашла сама королева Терезия, и я буду руководить ее действиями!
Оба патера с удивлением взглянули на Скаррон.
-- Вчера я уже имела по этому поводу тайную аудиенцию у королевы.
-- Но кто же та, которая так неожиданно явится к нам на помощь? -- спросили в один голос Летелье и Лашез.
-- Маркиза де Монтеспан!
Последовала продолжительная пауза. Первый заговорил Лашез.
-- Понравится ли она королю?
-- Король уже заметил ее!..
-- Каким же путем вы надеетесь получить влияние на маркизу?
-- Она обещала мне место своей первой камер-фрау, как только Лавальер уедет из Версаля!..
Лашез бросил на вдову взгляд, полный восторга и удивления.
-- Я предвижу, что близка та минута, когда созреют наши планы. Другая партия станет во главе государства, а с ней вместе и другой образ правления. Одна только особа стоит у нас на дороге, покорившая всю душу короля...
-- Анна Орлеанская?
-- Да, и она должна погибнуть, если вы хотите, чтобы ваша звезда взошла когда-нибудь!.. Святой отец благословляет вас на это великое дело! А чтобы вы при выборе средств не останавливались страхом греха, его святейшество шлет вам заранее свое отпущение!..
Патер вынул из кармана длинный кожаный футляр и, благоговейно поцеловав его, подал Франсуазе.
Молодая женщина вскочила с пылающим лицом, перекрестилась, преклонила колени и дрожащими руками взяла драгоценный документ.
Когда патеры ушли, госпожа Скаррон заперлась в своем кабинете и долго с сияющим лицом осматривала пергамент из Рима, с его печатями и гербами. Потом тщательно свернула его и, спрятав в футляр, достала лист бумаги и написала следующее письмо:
"Ваше величество!
Считаю священной для себя обязанностью сообщить вам, что король испанский Филипп IV безнадежно болен и что ревностно хлопочут о назначении регентства после его смерти. Это известие только что получено из Рима от генерала иезуитского ордена здешним Главным провинциалом. Счастливой возможностью оказать услугу вашему величеству я имею честь быть вашей всепокорнейшей слугой.
Франсуаза Скаррон".
Она с улыбкой сложила письмо и проговорила:
-- Вы все еще воображаете, глупцы, что увядшее древо Рима способно дать жизнь новому земному отпрыску! О, какое заблуждение! Рим упал с своей сияющей высоты и никогда более не восстанет. Настоящая, живая церковь, новая повелительница мира, может возродиться только во Франции!..
На другой день Скаррон отправилась в Лувр и собственноручно вручила свое письмо Мараметту, который немедленно передал его по назначению.
В тот же день, 29 сентября, в присутствии всего двора был представлен "Тартюф", о котором Лашез говорил накануне с таким неудовольствием. Людовик XIV предвидел, что эта пьеса сильно раздражит духовенство, но он поддался увещаниям покровителей автора, а также своему любопытству посмотреть новую комедию. Однако пьеса превзошла все его ожидания. Сцена, разыгравшаяся в доме Лонгевиль, была целиком вставлена в комедию и окончательно раздражила короля. Он велел позвать Мольера.
-- Вы зашли слишком далеко! -- гневно воскликнул он. -- Ваша комедия уже не смешит, а оскорбляет! Мы не желаем, чтобы ненависть и несогласие царствовали между нашими подданными! Увеселяйте нас, но не берите на себя роль судьи!
-- Ваше величество, я думал, что театр не должен быть одной праздной забавой, но школой нравов, верным зеркалом человеческой жизни. Только поставленный в такие условия он может, содействовать нравственному развитию общества!
-- Мы не станем спорить с вами о значении театра, -- нетерпеливо перебил его король, -- но объявляем вам, что "Тартюф" никогда более не появится на сцене! Пишите шутки сколько хотите, но не позволяйте себе затрагивать такие серьезные вопросы!
-- Это невозможно! -- воскликнул Мольер со слезами на глазах. -- Я слишком серьезен, чтобы ограничиваться одними шутками! Если вы приказываете молчать тем святым голосам, которые раздаются во мне... Бурзольт и Скамаруш лучше послужат вашему величеству, чем я!..
-- Мы сами того же мнения, -- холодно ответил король, -- и потому вы избавляетесь от службы при нас, а также от пенсии, пока не станете рассудительнее!
В то самое время, когда слава Мольера, казалось, меркла среди мрачных, грозных туч, на горизонте появилась новая блестящая звезда -- Расин.
После представления его первой комедии, просмотренной и одобренной Мольером, он разом поднялся до уровня Корнеля и стал его опасным соперником.
В самом тяжелом настроении духа, униженный, оскорбленный Мольер написал свой грозный памфлет на дворянство, в котором представил ужасную картину человеческих пороков и бесчестия. Он назвал это новое произведение "Дон Жуан, или Каменный гость".
В лице Дон Жуана Мольер представил своего непримиримого врага Лорена. Портрет был так верен и жизнен, так метко были схвачены все характерные особенности всем известного шевалье де Лорена, что, когда де Круасси появился на сцене, подражая его голосу и манерам, по всему театру пронесся неудержимый хохот и со всех сторон раздались возгласы: "Лорен! Лорен".
"Дон Жуан" показал, как Мольер умел мстить своим врагам, и в то же время оказал неоценимую услугу самому поэту -- он вернул ему милость короля. Людовик XIV пришел в такой восторг от идеи Мольера публично осмеять Лорена, к которому он давно уже питал глубочайшую антипатию, что собственноручно написал поэту письмо, в котором объявлял ему свое полное прощение и предлагал место директора придворной труппы.
-- О! -- воскликнул растроганный Мольер, прочитав королевское письмо. -- Я узнал, что у Людовика великая душа!
Когда Лорен увидел "Дон Жуана", он, несомненно, был раздосадован этой злой насмешкой, но не настолько, как можно было ожидать от столь самолюбивого человека.
Он был так поглощен своими делами с принцессой Орлеанской, что решительно не имел времени обратить внимание на что-либо постороннее. Для него весь мир заключался в одном Версале, где он дышал одним воздухом со страстно любимой женщиной. В глазах своей партии он был не более, как шпион, приставленный к герцогине, чтобы следить за каждым ее действием, но подобная роль была слишком ничтожна для такого честолюбца, как Лорен. Он смеялся в душе над простаками, которые воображали, что сделали его своим слепым орудием, и с злобной радостью представлял себе ужас и смятение своих сообщников, когда они узнают наконец, что были одурачены ловким интриганом, который воспользовался ими для достижения своих личных целей. С того дня, как герцог Орлеанский отменил свой кровавый замысел против жены, Лорен окончательно возненавидел его. Погубить Филиппа тайно и овладеть прекрасной Анной -- сделалось его idee fixe.
Между тем герцог Орлеанский все теснее сближался с королем и своей супругой, принимал участие в совете, и чем больше он посвящал себя серьезным делам, тем больше приобретал расположение герцогини.
Отношения между Анной и Лореном сложились чрезвычайно странно. Хитрая герцогиня заключила с влюбленным молодым человеком нечто вроде компромисса. Она обещала ему свое безграничное доверие и исполнение всех его желаний, если он даст ей несомненные доказательства своей верности и преданности. Два года длилось испытание. Лорен с удивительным терпением переносил насмешки и капризы своей своенравной повелительницы. Ее порицание приводило его в уныние, одного взгляда ее было достаточно, чтобы развеселить или опечалить его. Со своей стороны, герцогиня, казалось, так привыкла к Лорену, что, если несколько часов не видела его, то уже посланный отправлялся за ним. Всех поражало то обстоятельство, что король будто не замечал этой интимности и не слышал тех намеков, которые шепотом передавались при дворе. Боялся ли Людовик возбудить ревность Лавальер? Или он совсем охладел к Анне? Или наконец его мысли были слишком заняты прекрасной Монтеспан?
Вот вопросы, которые с разными вариациями занимали умы парижских кружков. В конце концов утвердилось мнение, что отношения герцогини и Лорена весьма близки, так что некоторые смельчаки решались даже поздравить счастливца с его блестящей победой, но тот был скромен, как молодая девушка, и нем как рыба.
К концу лета все пришло в движение. Войска стягивались к северу и главнокомандующими северной армией были назначены Конде и Тюренн. Корпус маршала Омона расположился у подножия Пиренеев, а обсервационный корпус под командой графа Сен-Роша -- у берегов Рейна. Не оставалось сомнения, что предполагалась война, но с кем -- вот вопрос, который занимал все умы и на который никто не мог ответить. Всякий тревожно всматривался в короля, герцога Филиппа, Анну Орлеанскую, которые одни только знали тайну предстоящих дней, а может, даже часов -- но их веселые улыбки и наружное спокойствие не выдавали ничего.
Утром девятнадцатого октября курьер из Испании привез королю очень важную депешу. Час спустя маршал Фейльад явился к герцогине Орлеанской с поручением от короля.
-- Его величество приказал передать вам эту депешу и ждать вашего ответа.
Анна быстро прочитала письмо, щеки ее зарумянились, глаза засверкали.
-- Скажите его величеству, что я прошу созвать военный совет, но не приглашать Кольбера, -- прибавила она, понизив голос.
Маршал молча поклонился и вышел.
Несколько минут герцогиня находилась в глубоком раздумье, вдруг она быстро встала и позвонила. Вошел Лорен.
-- Заприте плотнее двери, шевалье, и сядьте возле меня, -- сказала Анна.
Молодой человек поспешил исполнить ее приказание.
-- Послушайте, Лорен, -- начала герцогиня тихим, задушевным голосом, -- я давно уже хотела сказать вам, что вы блистательно выдержали все те испытания, которым я вас подвергла. Еще одно последнее доказательство вашей преданности и... -- Она остановилась и, краснея, опустила свои темные ресницы. -- И вы будете вправе требовать исполнения моих обещаний...
Вся кровь бросилась в голову молодого человека.
-- Анна! -- проговорил он, едва переводя дыхание. -- Вы знаете, что за один ваш поцелуй я готов отдать свою жизнь!.. Говорите, что я должен делать!
-- Вы сейчас узнаете! Но прежде я сама хочу дать вам очевидное доказательство моего доверия и любви. Прочтите!
Она подала ему записку короля. Лорен быстро пробежал ее глазами.
-- Король испанский скончался!
-- Эта тайна известна только королю и мне. Чем дольше она не будет узнана в Версале, тем больше надежды на успех наших планов. Если вы выдадите меня -- все пропало! Король никогда не простит мне этой измены, и я навсегда лишусь его милости! Можете ли вы требовать от меня еще большего доказательства моей любви?
-- О, чудная, божественная женщина! -- воскликнул Лорен, страстно сжимая ее руки. -- Я не хочу отстать от тебя в великодушии! Я также отдамся в твои руки!.. Слушай, Анна! Человек, с которым ты связана брачными узами, чьим рабом я был долгие годы, этот человек -- чудовище! Не умея добиться твоей любви, ревнуя тебя к своему родному брату, он решился убить тебя!..
-- Лорен! -- воскликнула Анна в ужасе.
-- Да, убить! Он хотел отравить тебя медленным ядом, и я должен был служить ему орудием! Взгляни на этот почерк, узнаешь ли ты его?
Он подал герцогине записку Филиппа Орлеанского, в которой тот приказывал отравить жену.
-- Теперь выслушай другое открытие! -- продолжал он с каким-то лихорадочным жаром. -- Помнишь ли ты тот вечер, когда мы гуляли с тобой в парке Сен-Клу?
-- О! Конечно!..
-- Я сказал тебе, что я не то, чем кажусь, и я нисколько не рисовался, говоря это. Я не шевалье Лорен, как все полагают, а законный сын Гастона Орлеанского!.. Я был скрыт от преследований Мазарини и отдан на воспитание графине Сен-Марсан, которая одна только знала тайну моего рождения!
-- Боже! Какое счастье! Но есть ли у тебя доказательства?
-- Как же, все документы в моих руках.
-- О, мой возлюбленный Гастон, с каким восторгом я надену на тебя герцогскую корону! Но прежде всего нам нужно устранить Филиппа!
-- Говори, что я должен сделать, я на все готов!
-- Филипп умрет!.. -- прошептала она.
Глаза Лорена засверкали, он молча сжал ее руку.
-- Я упрошу короля, чтобы он отправил Филиппа в армию.
-- Ты, Лорен, -- она коварно улыбнулась, -- будешь сопровождать герцога ради моего спокойствия. А там, во время сражения какой-нибудь неосторожный выстрел -- и мы свободны! Вечером, как только смеркнется, принеси мне твои документы. Если они вполне законны -- я твоя!..
Через несколько минут Лорен как угорелый летел в Париж за своими бумагами.
В то же утро Анна имела продолжительный тайный разговор с королем, потом они вместе отправились в военный совет, где после долгих споров и пререканий было решено объявить войну Испании. Немедленно были разосланы гонцы во все стороны с приказами к различным главнокомандующим. Но решение совета должно было оставаться некоторое время тайной, так что все придворные по-прежнему оставались в величайшем недоумении. Королева Терезия, предчувствуя что-то недоброе, просила аудиенции у короля; тот отговорился недостатком времени. Король оставил у себя на обеде герцога Орлеанского и еще двух-трех самых приближенных особ.
Это маленькое общество оставалось у него до вечера. Разговор, разумеется, все время вертелся вокруг войны. Когда подали свечи, король предложил Филиппу отправиться к герцогине... чтобы выпить у нее шоколад, тот немедленно согласился. Остальные лица также получили приглашение и последовали за королем и его братом.
В это самое время шевалье Лорен входил к Анне, которая ждала его с лихорадочным нетерпением.
-- Ну что, все ли с вами? -- бросилась она к нему навстречу.
-- Все, все, обожаемая женщина! -- отвечал тот страстным шепотом. Он весь дрожал.
-- Покажите же мне скорее ваши бумаги!
Лорен поставил на стол небольшой ящик из слоновой кости и вынул оттуда несколько бумаг.
-- Вот завещание Гастона Орлеанского, а вот свидетельство о моем рождении!
-- Все верно! -- воскликнула она громким, радостным голосом. -- Приветствую вас как настоящего законного сына герцога Орлеанского и как кровного родственника его величества короля Франции!
-- А я вместо поздравления приказываю арестовать его! -- прогремел сзади чей-то громовой голос.
Лорен обернулся и увидел короля! Взглянув на Анну -- та смотрела на него с насмешливой, торжествующей улыбкой, -- он все понял.
Обезумев от отчаяния, он бросился к герцогине, чтобы вырвать у нее свои бумаги, но та уже успела запереть их в бюро. К нему подошли два маршала и взяли у него шпагу. Комната наполнилась солдатами.
Филипп Орлеанский смущенно оглядывался вокруг.
-- Что все это значит? -- спросил он наконец.
-- Это последнее действие комедии Мольера "Дон Жуан", -- отвечал король. -- К несчастью, и вы играете в ней довольно значительную роль!
-- Я?!
-- Да, месье! Узнаете ли вы этот почерк?
-- Да... нет... нет! Это подлог! Мое письмо было сожжено! Я собственноручно сжег его в присутствии Лорена! Я не писал этого письма!..
Злобная усмешка искривила губы Лорена:
-- Нет, герцог, это ваша собственная записка, потому что вы сожгли только копию!
-- Боже праведный! -- Филипп пошатнулся.
-- Его высочеству дурно, подайте кресло! -- холодно сказал король. -- Дайте мне бумаги, милая Анна!
Герцогиня передала ему документы Лорена, король внимательно рассмотрел их один за другим и сжег на канделябре. Лорен тихо застонал.
-- С этим дымом улетают все ваши надежды, шевалье, -- сказал король. -- Вы теперь беднее и презреннее, чем были когда-либо. Если бы мы предали вас в руки закона, вы бы, несомненно, сложили свою голову на Гревской площади, но мы предпочитаем подарить вам вашу жалкую жизнь! Вы и графиня Сен-Марсан навсегда изгоняетесь из Франции, и, если вы решитесь когда-нибудь перешагнуть границы нашего королевства, с вами будет поступлено по всей строгости закона. Герцог де Гиш заключается в Бастилию на пять лет. Уведите пленника!
Солдаты немедленно увели Лорена.
-- Что касается вас, Филипп, то мы теряемся, в каких выражениях высказать вам наше негодование. Вы оставите двор и отправитесь в Кресси, в действующую армию! Только тогда, когда вы вернетесь с поля чести, покрытый лаврами, мы отнесемся к вам с большей мягкостью. Пусть этот суровый путь наведет вас на сознание вашего долга и обязанностей! До отъезда в армию вы будете находиться под арестом.
Король и Анна остались вдвоем. Он крепко сжал ее руку:
-- Дорогая Анна, буду ли я когда-нибудь в состоянии вознаградить вас за вашу безграничную преданность?
-- Вы уже сделали меня бесконечно счастливой -- вы отдали мне ваше сердце!.. -- отвечала она.
Он страстно обнял ее.
Анна посмотрела в его лучезарные глаза и прошептала:
-- Вот моя лучшая награда!..