Разбитъ параличомъ.
Въ первыхъ числахъ марта сэръ Обри оставилъ свою комнату. Докторъ рѣшилъ, что онъ настолько здоровъ, что можетъ проводить нѣсколько часовъ въ гостиной и даже прокатиться въ желтой коляскѣ въ солнечный день, когда не будетъ вѣтра.
Онъ былъ очень радъ воспользоваться этимъ позволеніемъ и поспѣшно снялъ костюмъ больного, одѣлся съ обычной тщательностью и появился въ салонѣ съ тѣмъ изящнымъ и аристократическимъ видомъ, который придавалъ ему сходство съ портретомъ Вандейка въ современномъ костюмѣ.
Онъ вѣжливо поблагодарилъ Сильвію за вниманіе, которое она оказывала ему во время его болѣзни, и былъ добрѣе съ ней, чѣмъ обыкновенно, не критиковалъ ея поведеніе въ мелочахъ и не читалъ ей нравоученій.
-- Душа моя, сказалъ онъ, я ничего не дарилъ тебѣ послѣ того, какъ надѣлъ на твою руку брильянтовое кольцо моей матери. Оно принадлежало, какъ тебѣ извѣстно, моей бабушкѣ, и скорѣе дорого по воспоминаніямъ, связаннымъ съ нимъ, чѣмъ по жаменьямъ, которыя хотя и чистой воды, но не велики.
Сильвія вздохнула съ сожалѣніемъ. Она когда-то воображала, что брильянтовое кольцо лишь предвозвѣстникъ цѣлаго града подарковъ, болѣе роскошныхъ, чѣмъ золотой дождь, сошедшій на Данаю.
-- Я не дарилъ тебѣ драгоцѣнностей, Сильвія, частію потому, что не люблю, когда женщина увѣшана украшеніями, но еще больше потому, что не желалъ бытъ связаннымъ въ твоемъ умѣ съ богатыми дарами. Когда я умру, ты будешь богата... настолько богата, чтобы выдти замужъ за какого-нибудь авантюриста, если только ты будешь такъ безразсудна, чтобы выдти замужъ вторично.
Тутъ сэръ Обри открылъ овальный сафьянный футляръ, въ которомъ покоилось на черномъ бархатѣ ожерелье изъ брильянтовъ, величиною съ крупный горохъ. Серебряная отдѣлка была, такъ тонка, что едва примѣтна. Ожерелье казалось цѣпью изъ яркой росы.
Глаза Сильвіи засверкали, она перевела духъ отъ удивленія и восторга.
-- Какая прелесть! вскричала она.
-- Оно твое, моя радость, возразилъ баронетъ своимъ спокойнымъ тономъ. Я купилъ это ожерелье для дочери герцога, но смерть похитила мою невѣсту -- теперь я дарю его своей вѣрной и доброй женѣ.
Лэди Перріамъ, которую не легко было тронуть, прослезилась.
-- Помоги мнѣ, Боже, быть тебѣ вѣрной дѣломъ и мыслью, закричала она пылко. Но я недостойна твоей доброты.
-- Ты была моей терпѣливой сидѣлкой, моимъ вѣрнымъ собесѣдникомъ, отвѣчалъ сэръ Обри ласково. Осуши свои слезы, душа моя. Не стоитъ плакать изъ-за брильянтоваго ожерелья.
-- Я очень горжусь твоимъ подаркомъ; я и представить, себѣ не могла такого великолѣпія. Но меня трогаетъ твоя доброта, сказала Сильвія.
Она вспомнила, какимъ низкимъ считала она его за то, что онъ назначилъ ей ничтожную сумму на карманные расходы, какъ она объясняла скупостью ихъ скучный образъ жизни; и вотъ, вдругъ, онъ бросаетъ ей подарокъ въ нѣсколько тысячъ, фунтовъ, такъ же безпечно, какъ если бы то былъ пучокъ цвѣтовъ.
"Когда-то придется мнѣ надѣть эти брильянты? вопрошала она самоё себя -- или, лучше сказать, судьбу,-- застегивая ожерелье передъ зеркаломъ въ своей уборной. Быть можетъ, если сэръ Обри вздумаетъ, то повезетъ меня въ Лондонъ этотъ годъ и покажетъ мнѣ свѣтъ. Тяжко быть богатой, имѣть драгоцѣнности и титулъ, и молодость, и красоту, и быть между тѣмъ за-живо схороненной въ Перріамъ-Плэсѣ.
На слѣдующій день выпало самое ясное утро въ году, но сэръ Обри протестовалъ противъ желтой коляски, когда м-ръ Стимпсонъ, все еще навѣщавшій его, предложилъ ему прокататься.
-- Я терпѣть не могу ѣзды въ экипажѣ, сказалъ онъ. Я лучше погуляю немного въ саду съ лэди Перріамъ.
-- Хорошо, отвѣчалъ докторъ, желавшій угодить такому выгодному паціенту. Быть можетъ, это будетъ еще лучше, чѣмъ катанье. Но только вы отнюдь не должны утомлять себя. Пройдитесь взадъ и впередъ по этой дивной террасѣ, опираясь на руку лэди Перріамъ.
Было около трехъ часовъ пополудни, когда сэръ Обри съ женой отправился гулять. Стояло ясное, тихое, совсѣмъ весеннее время; лишь легкій западный вѣтерокъ колыхалъ хвойныя деревья; небо было голубое и по немъ пробѣгали легкія, бѣлыя облачка, а солнце мягкимъ свѣтомъ заливало весь ландшафтъ. Только-что прошелъ дождь и луга зеленѣли, какъ изумрудъ возлѣ темныхъ вспаханныхъ полей, между тѣмъ какъ первая зелень появлялась тамъ-и-сямъ на живыхъ изгородяхъ, обращенныхъ къ югу.
-- Красивый видъ, душа моя, замѣтилъ сэръ Обри, наблюдая за разнообразіемъ красокъ. Я видалъ многое въ свою жизнь, но ничего не находилъ краше Перріама.
-- Перріамъ очень красивъ, возразила Сильвія, кротко, но со временемъ ты дашь мнѣ поглядѣть на бѣлый свѣтъ; неправда ли?
-- Да, моя радость, мы покатаемся немножко, когда силы мои окрѣпнутъ. Я желаю, чтобы ты была счастлива. Тебѣ пришлось провести довольно скучную зиму: но, къ счастію, ты не привыкла въ обществу.
-- Нѣтъ, отвѣчала Сильвія; быть можетъ, потому самому оно и интересуетъ меня больше, чѣмъ другихъ.
-- Правда, неизвѣстное всегда привлекательно. Помнишь, что говоритъ Попе: "Человѣкъ никогда не доволенъ настоящимъ".
-- Я ненавижу Попе, возразила Сильвія нетерпѣливо, на что сэръ Обри прочиталъ ей краткую нотацію о неблагоразуміи ненавидѣть поэта, философія котораго такъ же разумна, какъ стихъ блестящъ.
Усиліе, повидимому, истощило его, потому что онъ остановился, сдѣлавъ одинъ туръ по террасѣ.
-- Я не такъ силенъ, какъ вообразилъ сегодня утромъ, проговорилъ онъ: я чувствую, что усталъ, хотя и опирался на твою руку. Я пойду домой послѣ этой прогулки.
Они постояли немножко на томъ самомъ мѣстѣ, на которомъ сэръ Обри попросилъ Сильвію быть его женой. Сэръ Обри задумчиво глядѣлъ на маленькое, зеленое кладбище. Казалось, духъ мира и тишины носился надъ всей сценой. Сѣрая старая церковная колокольня отчетливо вырѣзалась на ясномъ небѣ. Смерть облеклась въ самую привлекательную форму въ этой спокойной долинѣ.
Какъ ни тепло было на дворѣ, однако больного пробрала дрожь.
-- Я пойду въ комнаты, сказалъ онъ: я еще не достаточно силенъ для прогулокъ.
Они пошли домой; сэръ Обри довольно сильно опирался на руку Сильвіи и разъ или два вздохнулъ, точно ему было очень трудно идти. Больной улегся на кушеткѣ у камина въ салонѣ, и Сильвія подала ему его книгу, одинъ томъ листы котораго онъ разсѣянно переворачивалъ, слабо улыбаясь знакомымъ мѣстамъ. Она привела все въ порядокъ на маленькомъ столикѣ, на которомъ лежало двѣ-три книги, газета, и стоялъ стаканъ съ водой, разбавленный хересомъ, и готовилась занять свое мѣсто на другомъ концѣ камина, гдѣ обыкновенно сиживала, стараясь убить время вышиваніемъ. Сэръ Обри былъ противъ романовъ и вообще противъ современной легкой литературы; это любимое женское развлеченіе было воспрещено лэди Перріамъ.
Но баронетъ пригласилъ жену воспользоваться хорошей погодой.
-- Погуляй еще, моя душа, сказалъ онъ ласково: ты придешь во мнѣ, когда устанешь ходить по террасѣ. Я всегда радъ, когда ты со мной, но ты слишкомъ засидѣлась въ комнатахъ.
Сильвія повиновалась. Ей очень надоѣлъ этотъ громадный салонъ съ его однообразнымъ великолѣпіемъ... креслами и столами, вѣчно выстроенными въ неизмѣнномъ порядкѣ, съ его отсутствіемъ разнообразія, жизни и движенія. Она рада была побыть наединѣ съ своими мыслямй, которыя въ послѣднее время приняли направленіе, смущавшее ее. Разстроенное здоровье сэра Обри подавало поводъ въ различнымъ соображеніямъ безпокойнаго свойства. Она знала, какъ много преступнаго было въ этихъ сообрагеніяхъ, въ этихъ мечтахъ о возможномъ будущемъ, но тѣмъ не менѣе не въ силахъ была управлять своими мыслями; она предоставляла имъ бродить на свободѣ, и образъ, чаще всего наполнявшій ея душу, былъ образъ того, кого главнѣйшій долгъ ея жизни повелѣвалъ ей забыть.
Она прохаживалась вэадъ и впередъ около часа, и уже собиралась вернуться на свой постъ у камина и къ своимъ обязанностямъ сидѣлки, какъ вдругъ услышала вдали на аллеѣ, убитой пескомъ, шаги, твердые, легкіе и быстрые... шаги, напомнившіе ой шаги Эдмонда Стендена. Она знала, что эти шаги не могли быть его шагами; присутствіе м-ра Стендена въ здѣшнихъ мѣстахъ было вещью немыслимой; со всѣмъ тѣмъ сердце ея сильно забилось -- такъ слабо было это непокорное сердце.
Она пошла на другой конецъ террасы и увидѣла хорошо знакомую фигуру м-ра Бэна, стряпчаго. Онъ находился около мѣсяца въ отсутствіи, на югѣ Франціи, съ своей больной женой, которой доктора предписали жить на берегахъ Средиземнаго моря, какъ единственное средство для нея пережить суровую зиму. Какъ ни затруднительно было для Шадрака Бэна бросать дѣла, онъ исполнилъ свой супружескій долгъ, проводилъ свою жену въ Каннъ, гдѣ и оставался съ ней, пока здоровье ея сравнительно не поправилось. Монкгемптонъ разсыпался въ похвалахъ его супружеской доблести, хотя нѣкоторые изъ его кліентовъ ворчали себѣ подъ-носъ на то, что лишились своего хитроумнаго совѣтчика.
Для Сильвіи было не малымъ облегченіемъ временное отсутствіе проницательнаго взгляда этихъ зоркихъ глазъ. Съ перваго начала своего знакомства съ Шадракомъ Бэномъ, Сильвія почувствовала, что передъ ней человѣкъ, который привыкъ заглядывать глубже въ людей и не судить по внѣшности, и что ей слѣдуетъ остерегаться, какъ бы не выдать ему своихъ сокровенныхъ мыслей. Онъ всегда былъ съ нею вѣжливъ, мало того: выказывалъ глубочайшее почтеніе въ словахъ и поступкахъ. Несмотря на то, зная его лишь какъ хорошаго дѣльца и довѣреннаго агента сэра Обри, она чувствовала неопредѣленный страхъ къ нему. Словомъ, ей казалось, что онъ отлично понимаетъ ее.
Онъ подошелъ въ ней съ обычной, серьёзной вѣжливостью,-- не церемонной, но почтительной.
-- Добраго утра, лэди Перріамъ. Я только-что видѣлся съ сэромъ Обри. Онъ былъ такъ добръ, что пригласилъ меня обѣдать... и такъ какъ роса падаетъ, то поручилъ попросить васъ вернуться домой.
-- Никакой росы еще нѣтъ, отвѣчала Сильвія, нѣсколько нетерпѣливо.
Сэръ Обри сердилъ ее, когда приказывалъ ей что-нибудь черезъ этого несноснаго м-ра Бэна.
-- Я еще погуляю немного.
-- Могу я быть вашимъ собесѣдникомъ? спросилъ м-ръ Бэнъ.
-- Я ничего противъ этого не имѣю, возразила Сильвія холодно.
Она много бы дала, чтобы удалить навсегда м-ра Бэна изъ Перріама.... но, не взирая на его почтительность, сознавала, что это такой человѣкъ, который можетъ заставить ее дорого поплатиться за малѣйшую невѣжливость.
-- Ваше позволеніе звучитъ, какъ отказъ, сказалъ агентъ, однако я позволю себѣ остаться. Сэръ Обри должно быть былъ очень боленъ, когда я находился во Франціи.
-- Не сильнѣе, чѣмъ вообще этой зимою.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Однако, я нашелъ въ немъ замѣтную перемѣну. Я не знаю, какъ объяснить это, но она поразила меня съ перваго же взгляда, и я очень огорчился, увидя перемѣну,
-- Развѣ вы полагаете, что онъ опасно боленъ? спросила Сильвія, поворачиваясь къ нему съ быстрымъ и оживленнымъ взглядомъ.
-- Нѣтъ, лэди Перріамъ. Я не думаю, чтобы вы рисковали въ скоромъ времени сдѣлаться вдовой, отвѣчалъ м-ръ Бэнъ съ невозмутимой серьёзностью.
-- Вы право пугаете меня, говоря о перемѣнѣ, замѣченной вами въ сэрѣ Обри. Я сама не вижу въ немъ никакой перемѣны... и м-ръ Стимпсонъ говоритъ, что здоровье его улучшается съ каждымъ днемъ... что теплая погода совсѣмъ поставитъ его на ноги.
-- Радъ слышать, что м-ръ Стимпсонъ говоритъ такія успокоительныя вещи. Перемѣна, такъ непріятно поразившая меня, заключается болѣе въ манерахъ, чѣмъ въ наружности сэра Обри... у него не тотъ тонъ... голосъ сталъ слабѣе... какая-то нерѣшительность во всемъ, что онъ говоритъ. Я говорилъ съ нимъ около часа о дѣлахъ, и мнѣ было удобно наблюдать за нимъ. Словомъ, онъ не тотъ человѣкъ, какимъ я его оставилъ мѣсяцъ тому назадъ.
Сильвія молчала. Она припоминала, что сама находила, что память измѣняетъ сэру Обри... что у него явилась какая-то дѣтская привычка повторять слова. Неужели смерть наложила свою печать на него и медленно убивала его способности? Сэръ Обриивовсе не былъ старикомъ. Еще не наступила та пора, когда память должна была измѣнить ему.
-- Вернемтесь домой, проговорила лэди Перріамъ.-- Разъ сэръ Обри заберетъ себѣ въ голову, что на дворѣ роса, то не успокоится, пока не увидитъ меня въ комнатахъ.
-- Вы должны гордиться такой заботливостью съ его стороны, замѣтилъ м-ръ Бэнъ.
-- Да, это очень любезно, но немного скучно, отвѣчала Сильвія, которая была откровеннѣе въ бездѣлицахъ съ м-ромъ Бэномъ, чѣмъ съ другими людьми, потому что внутренно была убѣждена, что онъ насквозь видитъ всѣ маленькія хитрости.
Она пошла въ салонъ, прежде чѣмъ идти одѣваться наверхъ къ обѣду,-- какъ и подобаетъ заботливой женѣ,-- чтобы поглядѣть, не нужны ли ея услуга мужу. Хотя въ итальянскомъ саду было свѣтло, но здѣсь въ салонѣ царствовалъ полу-мракъ. l'yстыя драпировки пропускали мало свѣта, а огонь въ каминѣ еле теплился и бросалъ самый слабый отблескъ.
Лэди Перріамъ остановилась въ дверяхъ комнаты и заглянула въ нее; м-ръ Бэнъ стоялъ позади нея. Сэръ Обри сидѣлъ, свѣсивъ руку съ ручки креселъ, голова его покоилась на подушкѣ, открытая книга валялась у его ногъ. Онъ, должно быть, заснулъ.
-- Я не стану тревожить его, сказала Сильвія.-- М-ръ Стимпсонъ говоритъ, что отдыхъ всего важнѣе.
-- Я полагаю, что надо подложить дровъ въ каминъ, а не то онъ сейчасъ потухнетъ, замѣтилъ м-ръ Бэнъ.
Онъ тихонько подошелъ въ камину, а Сильвія осталась у двери и ждала: проснется сэръ Обри или нѣтъ.
М-ръ Бэнъ сталъ на колѣни передъ каминомъ и осторожно подложилъ полѣна два въ золу. Сухое дерево немедленно загорѣлось и затрещало. Высокій и широкій бронзовый экранъ предохранялъ больного отъ искръ.
Сэръ Обри не шевелился. Агентъ, все еще стоя на колѣняхъ, оглянулся на своего кліента. Сухое полѣно вдругъ вспыхнуло яркимъ пламенемъ, озарившемъ всю комнату и лицо сэра Обри. Одинъ быстрый, изумленный взглядъ -- и агентъ былъ уже на ногахъ и повисъ на ручкѣ колокольчика, проведеннаго въ отдаленныя людскія; колокольчикъ рѣзко прозвенѣлъ на весь домъ. Агентъ наклонился надъ безжизненной фигурой, развязалъ галстухъ, поднялъ голову, все это довольно спокойно, между тѣмъ какъ лэди Перріамъ съ невыразимымъ ужасомъ на блѣдномъ лицѣ глядѣла на все это. Она подбѣжала къ камину, пока м-ръ Бэнъ звонилъ.
-- Какъ вы полагаете, онъ умеръ? спросила она страшнымъ шопотомъ.
-- Нѣтъ, я слышу, какъ бьется его сердце. Пошлите нарочнаго къ м-ру Стимпсону на лучшей лошади, продолжалъ м-ръ Бэнъ, обращаясь къ слугѣ, явившемуся на звонъ колокольчика.-- Если м-ра Стимпсона нѣтъ дома, то пошлите за м-ромъ Кэрдроссомъ... если и того нѣтъ дома, пусть позоветъ м-ра Бейфилъда. Пусть скачетъ во весь опоръ, не теряя ни минуты. Пошлите другого нарочнаго -- Джона Бетѳа, онъ толковый малый -- въ д-ру Тапсалю въ Гедингемъ. Сэра Обри, боюсь, схватилъ параличъ. Пришлите сюда Гаплэна.
Гаплэнъ, камердинеръ, услышалъ рѣзкій звонокъ колокольчика и очутился возлѣ своего господина, прежде чѣмъ другой слуга успѣлъ выйти изъ комнаты. Времени не теряли. М-ръ Бэнъ и камердинеръ положили сэра Обри на диванъ, въ самой покойной позѣ, и послѣ этого оставалось только дожидаться медицинской помощи. Перріамъ-Плэсъ находился на полъ-пути между Монкгемптономъ и Гедингемомъ. Въ обѣ стороны нарочнымъ приходилось сдѣлать три мили, за докторомъ столько же.
-- Нельзя надѣяться, чтобы кто-нибудь изъ нихъ пріѣхалъ раньше часа, сказалъ м-ръ Бэнъ, сохранявшій все время удивительное присутствіе духа.
Лэди Перріамъ сидѣла, какъ статуя, и была бѣла, какъ мраморъ. Только въ глазахъ ея виднѣлась жизнь, и они безпокойно перебѣгали съ неподвижной фигуры мужа въ встревоженнымъ лицамъ камердинера и агента.
-- Есть опасность? спросила она, постоянно думая о той одной, послѣдней и страшной опасности смерти. Она желала, чтобы мужъ ея умеръ, но это желаніе было смутно. Ее пугало кажущееся осуществленіе этого смутнаго желанія. Есть что-то особенно ужасное въ преступномъ желаніи, за которымъ внезапно слѣдуетъ осуществленіе. Кажется, какъ будто самъ сатана вмѣшался въ дѣло.
-- Первый припадокъ рѣдко бываетъ смертеленъ, отвѣчалъ м-ръ Бэнъ, такъ спокойно, какъ будто онъ былъ давно практикующимъ врачемъ.-- Есть всѣ основанія надѣяться, что сэръ Обри поправится черезъ нѣсколько дней. Но, конечно, его состояніе довольно опасно, пока это продолжается.
-- Довольно опасно! повторила лэди Перріамъ.-- Оно ужасно. Какъ вы думаете, онъ ничего не чувствуетъ?
-- Не знаю. Онъ какъ будто спитъ. Я боюсь, что эта рука отнялась. Она виситъ такъ безжизненно.
-- И такъ холодна, прибавилъ камердинеръ, стоя на колѣняхъ у дивана и стараясь отогрѣть безпомощную руку.
Мучительный часъ ожиданія протекъ; Сильвія сидѣла молча и неподвижно, между тѣмъ какъ м-ръ Бэнъ и камердинеръ прибѣгали къ различнымъ мѣрамъ, опасаясь однако, какъ бы не сдѣлать чего-нибудь лишняго.
Стукъ часовъ, стоявшихъ на каминѣ, какъ-то страшно раздавался среди этой тишины. Зола тихо падала сквозь рѣшетку въ каминѣ. Слышно было тяжелое дыханіе сэра Обри.
Наконецъ, послѣ получасового ожиданія, показавшагося безконечно долгимъ тремъ сторожамъ больного, ихъ поразили слабые, едва внятные звуки. Они исходили изъ блѣдныхъ устъ сэра Обри, мучительно старавшагося говорить.
Когда ему удалось, наконецъ, произнести нѣсколько словъ, послѣ всѣхъ усилій, голосъ его звучалъ глухо. Такъ долженъ былъ говорить Лазарь, когда вышелъ изъ гробницы по повелѣнію Христа. Сильвіи эти странные звуки показались голосомъ воскресшаго мертвеца.
-- Я спалъ? спросилъ сэръ Обри едва внятно, не взирая на всѣ свои усилія, точно ребенокъ, старающійся подражать словамъ, которыя онъ слышитъ.
-- Да, сэръ Обри.
-- Долго.
-- Нѣсколько времени.
Тусклые, сѣрые глаза удивленно поглядѣли вокругъ.
-- Какъ, уже стемнѣло? Почему не зажигаютъ лампы?
-- Мы думали, что сумерки пріятнѣе для васъ, сэръ Обри.
-- Пріятнѣе для меня! Я не больной.... не хочу быть больше больнымъ, бормоталъ баронетъ съ тѣми же усиліями и тою же невнятностью.
Они употребили всѣ средства, чтобы помѣшать ему много говорить и волноваться; но, стараясь приподняться, онъ открылъ, что одна сторона его тѣла отнялась.
-- Что это такое? спросилъ онъ, явственнѣе, чѣмъ говорилъ до сихъ поръ, точно страхъ придалъ силы его голосу.
-- Я не могу двигаться; у меня отнялась половина тѣла. Что это значитъ?
Ни агентъ, ни камердинеръ не отвѣчали на этотъ тревожный вопросъ. Они глядѣли другъ на друга съ смущеніемъ. Камердиверъ пробормоталъ какія-то успокоительныя слова на своемъ обычномъ языкѣ.
-- Я знаю, что это значитъ, проговорилъ сэръ Обри: это параличъ, единственная болѣзнь, которой я опасался съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ видѣлъ, какъ возили моего дѣдушку вокругъ Перріама въ креслѣ на колесахъ, и какъ голова свѣшивалась у него на бокъ; я былъ тогда еще маленькимъ мальчикомъ. И все-таки я не вѣрилъ, чтобы параличъ разбилъ меня. Я думахъ, что Мордредъ можетъ его опасаться; онъ всегда былъ слабымъ, болѣзненнымъ созданіемъ. Я никогда не думалъ, что параличъ грозитъ мнѣ самому.