Глава I.-- Наслѣдникъ.
Снѣгъ валилъ густыми хлопьями, вся окрестность представляла видъ безформенной бѣлой массы, когда Джонъ Тревертонъ мчался въ глухую полночь съ поѣздомъ юго-западной желѣзной дороги. Въ эту мрачную ночь на поѣздѣ было мало пассажировъ, а потому на долю мистера Тревертона досталось цѣлое куп е второго класса. Онъ пытался-было заснуть, но попытка эта оказалась безуспѣшной; продремавъ минутъ пять, онъ внезапно пробуждался, и затѣмъ бодрствовалъ въ теченіи добраго часа времени, размышляя о затрудненіяхъ, встрѣчавшихся ему въ жизни и ненавидя самого себя за безуміе, сдѣлавшее его жизнь такою, какою она стала. За послѣднее время жизнь не легко давалась нашему герою. Вообще говоря, Джону Тревертону -- что называется -- "не повезло". Карьеру свою онъ началъ службой въ одномъ изъ блестящихъ полковъ, причемъ обладалъ небольшимъ состояніемъ, но растратилъ все, что имѣлъ, вышелъ изъ полка и въ настоящее время кое-какъ перебивался, причемъ никто, кромѣ его самого, не съумѣлъ бы рѣшить вопросъ: чѣмъ онъ, собственно говоря, живетъ?
Направлялся онъ въ одну изъ мирныхъ деревенекъ Девоншира,-- тихій уголокъ, пріютившійся подъ сѣнью Дартмора, откуда Тревертонъ только-что получилъ телеграмму съ извѣстіемъ, что одинъ изъ его богатыхъ родственниковъ умираетъ и зоветъ его къ своему смертному одру. Было время, когда онъ надѣялся унаслѣдовать состояніе этого родственника, не потому, чтобы старикъ особенно имъ интересовался, но потому собственно, что Джонъ былъ единственнымъ родственникомъ Джаспера Тревертона; но и эта надежда улетучилась, когда одинокій холостякъ взялъ къ себѣ въ домъ пріемыша, дѣвочку сиротку, къ которой, по слухамъ, сильно привязался. Бывшій капитанъ никогда этой молодой особы не видалъ, и трудно предположить, чтобы онъ питалъ къ ней особенно нѣжныя чувства. Онъ вбилъ себѣ въ голову, что она непремѣнно интригантка, которая, конечно, съумѣетъ повести дѣло такъ, чтобы заставить старика завѣщать ей все свое имѣніе.
"Никогда не благоволилъ онъ особенно ко мнѣ или къ моимъ,-- говорилъ себѣ Джонъ Тревертонъ,-- но не будь этой дѣвушки, можетъ быть и оставилъ бы мнѣ свои деньги, за неимѣніемъ другихъ наслѣдниковъ".
Въ теченіи своего скучнаго ночного путешествія, онъ почти безпрерывно размышлялъ объ этомъ предметѣ, и почти готовъ былъ досадовать на себя за то, что подвергъ себя такому безпокойству ради человѣка, который, чего добраго, и полушки ему не оставить. Впрочемъ, Джонъ Тревертонъ не былъ совершенно дурнымъ человѣкомъ, хотя его лучшія, чистѣйшія чувства значительно притупились отъ грубаго соприкосновенія со свѣтомъ. У него были пріятныя, откровенныя манеры и красивое лицо, благодаря которому многія женщины его любили, хотя пользы ему отъ того было немного. Онъ не отличался особой строгостью принциповъ; напротивъ, былъ снисходителенъ къ собственнымъ слабостямъ, каковое свойство его природы, за послѣдущіе десять лѣтъ его жизни, нерѣдко вовлекало его въ проступки. Характеръ у него былъ уживчивый, онъ имѣлъ привычку смотрѣть лишь на пріятную сторону предметовъ, пока въ нихъ оставалась хоть какая-нибудь пріятность, и хронически избѣгалъ какихъ серьёзныхъ размышленій; подобныя свойства, какъ извѣстно, не присущи вообще сильнымъ личностямъ. Тѣмъ не менѣе привлекательность его манеръ не страдала отъ этой, таившейся въ немъ безхарактерности, и онъ нравился болѣе многихъ людей, стоявшихъ гораздо выше его въ нравственномъ отношеніи.
Въ часъ пополуночи поѣздъ остановился у маленькой станціи, въ сорока миляхъ на западъ отъ Экзетера, печальное зданіе возвышалось надъ открытой платформой, дулъ сильный вѣтеръ, снѣгъ валилъ по-прежнему, когда Джонъ Тревертонъ вышелъ изъ вагона; онъ былъ единственный пассажиръ, ѣхавшій до этого уединеннаго мѣста. Онъ зналъ, что домъ, куда ему приходилось отправляться, находится въ нѣсколькихъ миляхъ отъ станціи и прямо обратился къ сонному начальнику станціи съ вопросомъ, возможно ли, въ такое позднее время, добыть хотя какой-нибудь экипажъ?
-- Экипажъ ожидаетъ джентльмена изъ Лондона,-- былъ отвѣтъ, сопровождаемый подавленнымъ зѣвкомъ:-- вѣроятно вы и есть этотъ джентльменъ, сэръ.
-- Экипажъ изъ тревертонскаго замка?
-- Да, сэръ.
-- Благодарю васъ; да, я тотъ, кого ожидаютъ.
"Вѣжливо, по крайней мѣрѣ", пробормоталъ Джонъ Тревертонъ, направляясь къ экипажу, завернувшись до самыхъ глазъ въ широкое пальто, съ дорожнымъ одѣяломъ на плечѣ.
Его ожидалъ гигъ, съ человѣкомъ, скорѣе похожимъ на садовника, въ должности кучера.
-- Вотъ и я, голубчикъ,-- весело закричалъ онъ:-- а, ты давно дожидаешься?
-- Нѣтъ, сэръ, миссъ Малькольмъ сказала, что вы пріѣдете съ этимъ поѣздомъ.
-- Такъ это миссъ Малькольмъ прислала тебя?
-- Да, сэръ.
-- А каковъ ныньче мистеръ Тревертонъ?
-- Больно плохъ, сэръ. Доктора говорятъ, что старому джентльмену остается жить всего нѣсколько часовъ. Миссъ Малькольмъ сказала мнѣ:-- Яковъ, ты поѣдешь со станціи такъ скоро, какъ только лошадь бѣжать можетъ, папа очень желаетъ видѣть мистера Джона передъ смертью. Она всегда называетъ старика отцомъ, сэръ, такъ какъ онъ усыновилъ ее десять лѣтъ тому назадъ, и съ тѣхъ поръ воспитывалъ какъ родную дочь.
Во время этого разговора путники тряслись по неровной мостовой узкой улицы, главной улицы небольшого поселка, очевидно величавшаго себя городомъ, такъ какъ на площади, отъ которой расходились въ разныя стороны двѣ дороги, возвышалось полуразрушенное, старое зданіе, напоминавшее ратушу, и виднѣлся подъ навѣсомъ рынокъ, окруженный желѣзной рѣшеткой. Джонъ Тревертонъ уловилъ въ темнотѣ контуръ старой каменной церкви, и по крайней мѣрѣ трехъ методистскихъ часовенъ. Затѣмъ, въ одну минуту, городъ исчезъ, и экипажъ загремѣлъ по обыкновенной девонширской дорогѣ, окаймленной высокими изгородями, а которыми виднѣлись горы, съ таявшими на темномъ фонѣ ночного неба очертаніями.
-- А твой господинъ очень любитъ эту миссъ Малькольмъ?-- спросилъ Джонъ Тревертонъ, когда лошадь, промчавшись мили полторы въ карьеръ, стала медленно взбираться на гору, которая, казалось, никуда вести не могла, такъ какъ трудно было вообразить, чтобы дорога, извивавшаяся среди горъ, подобно змѣѣ, могла имѣть опредѣленное назначеніе.
-- Ужасно, сэръ?-- Кромѣ ея, онъ, кажется, никого и не любитъ-то.
-- Ну, а другіе, также ее любятъ?
-- Какъ сказать, сэръ; да, миссъ Малькольмъ, ничего, любятъ, хотя нѣкоторые и считаютъ ее гордой, думаютъ, что она чванится, видя, какъ мистеръ Тревертонъ ее балуетъ. Она не легко знакомится; молодыя барышни наши, какъ дочки сквайра Баррю и другія не сошлись съ ней, какъ этого можно было бы ожидать. Я это много разъ слыхалъ отъ жены своей, а она уже двадцать лѣтъ служитъ горничной въ замкѣ. Но все же миссъ Малькольмъ добрая барышня, ласковая со всѣми, кто ей по душѣ, и моя Сусанна ничего противъ нея сказать не можетъ. Каждый изъ насъ имѣетъ свои странности, сэръ; нельзя же и миссъ Малькольмъ обойтись безъ нихъ,-- заключилъ возница философскимъ тономъ.
"Гмъ", пробормоталъ Джонъ Тревертонъ: "поди -- напыщенная барышня, да и вдобавокъ интригантка".
-- Не слыхалъ ли ты, чѣмъ она была, каково было ея общественное положеніе и т. д., когда мой двоюродный братъ Джасперъ усыновилъ ее?-- спросилъ онъ громко.
-- Нѣтъ, сэръ. Мистеръ Тревертонъ все это держалъ въ тайнѣ. Онъ уѣзжалъ изъ замка на цѣлый годъ, и привезъ ее съ собой изъ этого путешествія, ни единымъ словомъ не предупредивъ о томъ своихъ домашнихъ. Онъ сказалъ только старушкѣ ключницѣ, что взялъ къ себѣ пріемной дочерью эту дѣвочку, сиротку, дочь своего стариннаго друга, и съ этой минуты по сей часъ болѣе этого предмета не касался. Миссъ Малькольмъ тогда было лѣтъ семь, восемь, она была прехорошенькой дѣвочкой, а выросши стала настоящей красавицей.
"Красавицей!-- вотъ оно что! такъ эта ловкая особа вдобавокъ и хороша собой". Джонъ Тревертонъ порѣшилъ, что ея красота не будетъ имѣть вліянія на его о ней мнѣніе.
Возница готовъ былъ продолжать разговоръ, но спутникъ его пересталъ предлагать ему вопросы; онъ и безъ того сознавалъ, что задалъ ихъ больше, чѣмъ бы слѣдовало; ему было нѣсколько совѣстно за свою болтливость; а потому конецъ путешествія прошелъ въ молчаніи. Поѣздка показалась Джону Тревертону крайне продолжительной, частью вслѣдствіе ощущаемаго имъ нетерпѣнія, частью вслѣдствіе изгибовъ безконечной дороги, то подымавшейся въ гору, то спускавшейся въ долину, но въ сущности со времени отъѣзда со станціи прошло немногимъ болѣе получаса, когда наши путники въѣхали на деревенскую улицу, вдоль которой въ столь поздній часъ не виднѣлось ни единаго огонька, кромѣ слабо мигавшей лампы надъ дверью почтовой конторы. То была деревня Газльгёрстъ, близь которой находился газльгёрстскій замокъ. Доѣхавъ до конца этой мирной улицы, путешественники свернули на большую дорогу, окаймленную высокими вязами, казавшимися совершенно черными на темномъ фонѣ ночного неба, и остановились передъ большими желѣзными воротами.
Кучеръ передалъ возжи своему спутнику, а самъ сошелъ съ козелъ и отворилъ ворота. Джонъ Тревертонъ медленно въѣхалъ въ извилистую аллею, ведшую къ дому, большому зданію изъ краснаго кирпича, съ многочисленными узкими окнами и массивной каменной, съ рѣзьбою, раковиной надъ дверью, въ которой вела широкая, каменная лѣстница подковой.
Джонъ Тревертонъ разсмотрѣлъ все это при свѣтѣ звѣздъ, въ то время, какъ онъ шагомъ подъѣзжалъ ко входной двери. Его очевидно ждали съ нетерпѣніемъ, такъ какъ дверь отворилась, прежде чѣмъ онъ успѣлъ выдти изъ экипажа, и старикъ-слуга выглянулъ изъ нея. Увидавъ Джона Тревертона, онъ широко распахнулъ передъ нимъ входную дверь. Садовникъ или грумъ повелъ лошадь, запряженную въ гигъ, къ калиткѣ, приходившейся сбоку отъ дома, и очевидно ведшей на конюшню. Джонъ Тревертонъ вошелъ въ залу, показавшуюся ему, послѣ его скучной поѣздки, необыкновенно красивой и веселой: то была большая четырехъ-угольная комната, со стѣнами, увѣшанными фамильными портретами и стариннымъ оружіемъ, съ поломъ изъ бѣлаго и чернаго мрамора, устланнымъ шкурами различныхъ дикихъ звѣрей... Съ одной стороны валы находился большой, старинный каминъ, съ ярко-пылавшимъ въ немъ пламенемъ, одинъ видъ котораго былъ пріятнѣе путнику въ эту холодную ночь, чѣмъ пища или питье. Комната была наполнена большими стульями изъ рѣзного дуба, съ темно-красными бархатными подушками, стульями, смотрѣвшими удобнѣе и лучше, казалось, приспособленными для отдохновенія человѣческаго тѣла, чѣмъ большинство подобныхъ сѣдалищъ; на самомъ концѣ залы красовался большой, античный буфетъ, украшенный оригинальными сосудами и бутылко-образными вазами изъ настоящаго китайскаго фарфора.
Джонъ Тревертонъ успѣлъ разсмотрѣть всѣ эти предметы, сидя у камина съ протянутыми на рѣшетку его длинными ногами, пока старикъ-слуга ходилъ доложить миссъ Малькольмъ о пріѣздѣ гостя.
"Славный домикъ,-- разсуждалъ онъ самъ съ собою:-- подумать только, что я, никогда здѣсь не бывалъ, благодаря безумію отца моего, который поссорился со старымъ Джасперомъ Тревертономъ и никогда не потрудился даже попытаться поправить дѣло, что бы для него, конечно, особыхъ трудностей не представило,-- стоило только пустить въ ходъ небольшую дозу дипломатіи. Желалъ бы я знать очень-ли богатъ старикъ? Такой домъ можно поддерживать, имѣя въ годъ тысячи двѣ фунтовъ, но мнѣ помнится, что у Джаспера Тревертона вшестеро больше этого".
Старикъ дворецкій вернулся минутъ черезъ пять съ извѣстіемъ, что миссъ Малькольмъ будетъ очень рада видѣть мистера Тревертона, если онъ пожалуетъ къ ней. Что касается до стараго барина, то онъ уснулъ, и спитъ спокойнѣе, чѣмъ вообще сталъ за послѣднее время.
Джонъ Тревертонъ поднялся, вслѣдъ за своимъ проводникомъ, по широкой лѣстницѣ съ массивными, дубовыми перилами. Здѣсь, какъ и въ залѣ, были фамильные портреты по стѣнамъ; старинное оружіе и старый фарфоръ наполняли всѣ свободные уголки. На верху лѣстницы была галлерея, освѣщенная сверху; изъ нея выходило множество дверей. Дворецкій отворилъ одну изъ нихъ и ввелъ Джона Тревертона въ веселенькую, освѣщенную лампой гостиную. Тяжелая, зеленая шелковая портьера, висѣвшая надъ дверью, ведшей въ сосѣднюю комнату, была спущена. На высокой каминной доскѣ, украшенной необыкновенно-изящной рѣзьбой, изображавшей цвѣты и купидоновъ, виднѣлся цѣлый рядъ прозрачныхъ, какъ яичная скорлупа, чашечекъ съ таковыми же блюдцами, и оригинальнѣйшій чайникъ. Комната смотрѣла уютно, казалась чисто домашнимъ уголкомъ; уютность эта тѣмъ пріятнѣе поразила Джона Тревертона, что у него, съ самой юности, не было своего, родного угла.
У камина сидѣла дама, одѣтая въ темно-синее платье, рѣзко, но очень красиво оттѣнявшее ея каштановые волосы и прозрачную блѣдность ея лица. Когда она встала и повернулась къ Джону Тревертону, онъ тотчасъ замѣтилъ, что она дѣйствительно красавица; кромѣ того, въ ея красотѣ было нѣчто, чего онъ не ожидалъ, несмотря на всѣ росказни его возницы.
-- Слава-Богу, что вы пріѣхали во-время, мистеръ Тревертонъ,-- проговорила она серьёзно, такъ серьёзно, что Джонъ Тревертонъ тутъ же, въ душѣ, обозвалъ ее лицемѣркой. Что ей за дѣло до его пріѣзда? Какія чувства могутъ они питать другъ къ другу, кромѣ ревности?
"Чего добраго, она такъ спокойна на счетъ духовной старика, что можетъ позволить себѣ роскошь", подумалъ онъ, усаживаясь противъ нея у камина, послѣ того какъ они обмѣнялись нѣсколькими вѣжливыми, но стереотипными замѣчаніями относительно его путешествія.
-- Неужели нѣтъ надежды на выздоровленіе моего двоюроднаго брата?-- вскорѣ рѣшился спросить онъ.
-- Ни малѣйшей,-- печально проговорила Лора Малькольмъ.-- Лондонскій докторъ былъ здѣсь сегодня въ послѣдній разъ; онъ бывалъ каждую недѣлю въ теченіи двухъ мѣсяцевъ, а сегодня объявилъ, что больше ему пріѣзжать не придется; онъ не думаетъ, чтобы пап а,-- я всегда называла вашего двоюроднаго брата этимъ именемъ,-- пережилъ ночь. По отъѣздѣ доктора онъ какъ-то утихъ, успокоился, и теперь спитъ очень мирнымъ сномъ. Можетъ быть, онъ и протянетъ нѣсколько долѣе чѣмъ предполагалъ докторъ, но тѣмъ не менѣе я никакой надежды не имѣю.
Все это она проговорила спокойно, сдержанно, но въ этомъ спокойствіи, въ этой сдержанности было болѣе скорби, чѣмъ обыкновенно заключается въ шумныхъ воздыханіяхъ. Въ выраженіи лица, въ тонѣ молодой дѣвушки проглядывало нѣчто похожее на отчаяніе, какая-то мрачная безнадежность; она, казалось, думала, что жизнь ея утратитъ всякій смыслъ со смертью друга и покровителя ея молодости.
Джонъ Тревертонъ пристально разсматривалъ ее, а она сидѣла у камина съ опущенными глазами, причемъ ясно обнаруживалась красота ея длинныхъ рѣсницъ. Да, она точно прекрасна. Это фактъ,-- сомнѣніе немыслимо. Одни эти темные глаза скрасили бы любое некрасивое лицо, а въ этомъ лицѣ не было ни единаго недостатка, который имъ приходилось бы выкупать.
-- Вы, кажется, очень привязаны къ моему двоюродному брату, миссъ Малькольмъ?-- вскорѣ замѣтилъ мистеръ Тревертонъ.
-- Я горячо люблю его,-- отвѣчала она, поднявъ на него свои глубокіе, темные глаза, въ которыхъ отражалась грусть.-- Мнѣ, съ самаго дѣтства, кромѣ его некого было любить; къ тому же, онъ былъ такъ добръ ко мнѣ. Я была бы болѣе чѣмъ неблагодарна, еслибъ не любила его такъ, какъ люблю.
-- А все же жизнь ваша вѣрно была не легкая, вы постоянно были съ глазу на глазъ со старымъ чудакомъ; я сужу о Джасперѣ Тревертонѣ по разсказамъ моего отца; я увѣренъ, что вамъ съ нимъ, по временамъ, бывало тяжело.
-- Я очень скоро научилась понимать его и сносить всѣ маленькія колебанія въ его расположеніи духа. Я знала, что сердце его благородно.
"Гмъ", подумалъ Джонъ Тревертонъ: "женщинамъ эти вещи удаются лучше, чѣмъ мужчинамъ. Я бы не въ силахъ былъ просидѣть взаперти со старымъ брюзгой хотя бы одну недѣлю".
Когда эта мысль промелькнула въ умѣ его, онъ порѣшилъ, что миссъ Малькольмъ конечно подходитъ подъ общій типъ льстецовъ, способныхъ вынести что угодно въ настоящемъ, ради надежды на значительную выгоду въ будущемъ.
"Горе ея, конечно, притворное", говорилъ онъ самъ себѣ. "Не стану же я о ней лучшаго мнѣнія, только потому, что у нея прекрасные глаза".
Они нѣкоторое время просидѣли молча другъ противъ друга; Лора Малькольмъ казалась совершенно погруженной въ собственныя мысли; присутствіе Джона Тревертона ее, повидимому, ни мало не стѣсняло. Отъ времени до времени онъ бросалъ задумчивые взгляды на ея гордое и, несмотря на всю его красоту, несимпатичное лицо. Наружность миссъ Малькольмъ выражала холодность, вся фигура ея дышала самоувѣренностью, и за это новый знакомый ея готовъ былъ не взлюбить ее. Онъ вошелъ въ этотъ домъ предубѣжденнымъ противъ нея, болѣе того -- съ установившейся къ ней антипатіей.
-- Я, конечно, вамъ обязанъ присылкой телеграммы, вызвавшей меня сюда?-- спустя нѣсколько времени, проговорилъ онъ.
-- О нѣтъ, не непосредственно мнѣ. Вашъ двоюродный братъ пожелалъ, чтобы за вами послали, но желаніе это онъ выразилъ только въ понедѣльникъ, хотя я много разъ его спрашивала: не хочетъ-ли онъ повидаться съ вами, единственнымъ, оставшимся въ живыхъ, родственникомъ его. Еслибъ я знала вашъ адресъ, я бы, быть можетъ, рискнула попросить васъ пріѣхать и безъ его разрѣшенія, но я понятія не имѣла: куда писать.
-- Значитъ, двоюродный братъ впервые заговорилъ обо мнѣ, только третьяго дня?
-- Только третьяго-дня. До того, онъ на всѣ мои вопросы давалъ короткіе, нетерпѣливые отвѣты, прося меня не докучать ему, увѣряя, что онъ никого видѣть не хочетъ, но въ понедѣльникъ заговорилъ о васъ, и сказалъ мнѣ, что желалъ бы васъ повидать. Онъ не имѣлъ понятія о вашемъ мѣстопребываніи, но думалъ, что телеграмма, адресованная на имя старика стряпчаго, завѣдывавшаго дѣлами вашего отца, будетъ вамъ доставлена. Я послала депешу по продиктованному имъ адресу.
-- Стряпчему было не легко розыскать меня, но, получивъ вашу телеграмму, я времени не терялъ. Я, конечно, не стану увѣрятъ васъ, что питаю привязанность къ человѣку, котораго отъ роду не видалъ, но тѣмъ не менѣе мнѣ пріятно, что Джасперъ Тревертонъ вспомнилъ обо мнѣ въ послѣднія минуты своей жизни. Я пріѣхалъ изъ уваженія къ нему, какъ человѣкъ совершенно независимый, ибо вовсе не разсчитываю унаслѣдовать хотя бы одинъ шиллингъ изъ всего его состоянія.
-- Я не вижу, почему бы вамъ не разсчитывать унаслѣдовать его имѣніе, мистеръ Тревертонъ,-- спокойно отвѣтила Лора Малькольмъ.-- Кому же ему и оставить его, если не вамъ?
Джонъ Тревертонъ счелъ этотъ вопросъ новымъ образчикомъ ея безцѣльнаго лицемѣрія.
-- Разумѣется, вамъ,-- отвѣчалъ онъ,-- его пріемной дочери, заслужившей его привязанность цѣлыми годами терпѣливой покорности всяческимъ его капризамъ и фантазіямъ. Вамъ, конечно, отлично извѣстны его намѣренія по этому вопросу, миссъ Малькольмъ, и ваше притворное невѣдѣніе имѣетъ одну цѣль -- ввести меня въ заблужденіе.
-- Мнѣ очень жаль, что вы такого дурного обо мнѣ мнѣнія, мистеръ Тревертонъ. Я не знаю, вашъ двоюродный братъ распорядился своими деньгами, но знаю одно: мнѣ онъ изъ нихъ ничего не оставилъ.
-- Почему же вы это знаете?
-- Онъ мнѣ самъ говорилъ это, и не одинъ разъ. Взявъ меня къ себѣ пріемной дочерью онъ далъ обѣтъ, что не оставитъ мнѣ ничего изъ своего состоянія. Люди, которыхъ онъ любилъ, выказали по отношенію къ нему большую лживость и неблагодарность; онъ увидѣлъ все своекорыстіе ихъ чувствъ къ нему. Это его сильно раздражило, и когда онъ принялъ меня подъ свое покровительство, побуждаемый къ тому чувствами чистаго милосердія, онъ рѣшилъ, что подлѣ него будетъ хоть одно существо, которое будетъ любить его ради его самого, или не станетъ притворяться, что питаетъ къ нему какое-нибудь чувство. Онъ поклялся въ этомъ въ первый же вечеръ по пріѣздѣ нашемъ въ этотъ домъ, и обстоятельно объяснилъ мнѣ значеніе этой клятвы, хотя я въ то время была совершеннымъ ребенкомъ.
-- "Меня, въ мою жизнь, окружало столько льстецовъ, Лора, сказалъ онъ, что каждое улыбающееся лицо возбуждаетъ во мнѣ недовѣріе. Твоя улыбка будетъ искренней, голубка моя, у тебя не будетъ никакихъ причинъ лгать". Когда мнѣ минуло восьмнадцать лѣтъ, онъ положилъ на мое имя шесть тысячъ фунтовъ, съ тѣмъ, чтобы я, по его смерти, не осталась безъ всякихъ средствъ въ существованію, но воспользовался этимъ случаемъ чтобы напомнить мнѣ, что кромѣ этого подарка я ничего не должна ожидать отъ него.
По мѣрѣ того, какъ Джонъ Тревертонъ слушалъ, дыханіе его становилось все учащеннѣе, а выраженіе лица оживлялось. Положеніе дѣлъ совершенно видоизмѣнялось, въ силу клятвы, произнесенной много лѣтъ тому назалъ, старымъ чудакомъ. Долженъ же онъ, въ самомъ дѣлѣ, кому-нибудь оставить свои деньги. Что, если и вправду онъ оставитъ ихъ ему, Джону Тревертону?
Въ теченіи нѣсколькихъ минутъ сердце его сильно билось, окрыленное надеждой, но потомъ вдругъ упало. "Не гораздо-ли болѣе вѣроятно", подумалъ онъ, "что Джасперъ Тревертонъ найдетъ какой-нибудь способъ обойти букву своей клятвы, въ пользу возлюбленной пріемной дочери, чѣмъ завѣщать все свое достояніе родственнику, который для него въ сущности посторонній человѣкъ?"
"Нечего мнѣ себя дурачить", сказалъ себѣ Джонъ Тревертонъ, "у меня нѣтъ и тѣни надежды на подобное счастіе, и я увѣренъ, что эта молодая дѣвица прекрасно это знаетъ, хоть и достаточно хитра, чтобы прикидываться неимѣющей никакого понятія о намѣреніяхъ старика".
Вскорѣ явился дворецкій съ извѣстіемъ, что ужинъ для мистера Тревертона поданъ въ столовой нижняго этажа: въ отвѣтъ на это приглашеніе, Джонъ спустился съ лѣстницы, попросивъ предварительно миссъ Малькольмъ послать за нимъ, какъ только больной проснется.
Столовая была роскошно меблирована массивнымъ, открытымъ буфетомъ и стульями изъ рѣзного дуба; длинныя узкія окна ея были драпированы темно-краснымъ бархатомъ. Надъ буфетомъ красовалось старинное венеціанское зеркало; другое, круглое, нѣсколько поменьше, висѣло надъ стариннымъ же бюро съ инкрустаціей, занимавшимъ весь простѣнокъ между окнами, на противоположномъ концѣ комнаты. На стѣнахъ виднѣлось нѣсколько хорошихъ картинъ голландской школы, на высокой каминной доскѣ изъ рѣзного дуба возвышались двѣ красивыя фарфоровыя вазы, голубыя съ бѣлымъ. Дрова весело трещали въ широкомъ каминѣ, небольшой круглый столъ съ разставленными на немъ блюдами былъ придвинутъ къ самому краю турецкаго ковра, разостланнаго предъ каминомъ, и смотрѣлъ очень хорошо, по крайней мѣрѣ на глаза мистера Джона Тревертона, усѣвшагося на одномъ изъ широкихъ дубовыхъ стульевъ.
Онъ былъ очень взволнованъ, а потому и ѣсть ему не хотѣлось, хотя поваръ и приготовилъ ужинъ, которымъ могъ бы соблазниться любой анахоретъ; за то онъ отдалъ должную дань справедливости бутылкѣ отличнаго вина, и просидѣлъ нѣсколько времени неподвижно, то прихлебывая изъ стакана и задумчиво опираясь по сторонамъ, то разсматривая оригинальные, старинные серебряные кубки, и таковыя же блюда на буфетѣ, то любуясь произведеніями Ванъ-Куина и Остада, рѣзко выдѣлявшимися за стѣнахъ изъ темнаго дуба. Кому достанется все это, когда Джаспера Тревертона не станетъ? Вся обстановка цѣлаго дома говорила о богатствѣ, возбуждавшемъ въ душѣ нашего героя какую-то странную, почти свирѣпую жажду этого богатства. Какъ измѣнилась бы вся жизнь его, еслибъ ему было суждено унаслѣдовать хотя-бы половину всего имущества его двоюроднаго брата. Онъ думалъ о томъ несчастномъ существованіи изо-дня въ день, какое влачилъ за послѣдніе годы, утомленно вздыхалъ и снова принимался думать о томъ, что онъ сдѣлаетъ, если получитъ хотя какую-нибудь долю изъ состоянія старика. Онъ просидѣлъ, погруженный въ раздумье, до самаго прихода слуги, явившагося доложить ему, что мистеръ Тревертонъ проснулся и желаетъ его видѣть. Онъ послѣдовалъ за этимъ человѣкомъ до гостиной, въ которой только-что видѣлъ миссъ Малькольмъ. Она была теперь пуста, но занавѣска, висѣвшая передъ дверью въ сосѣднюю комнату, была отдернута, и черезъ эту-то дверь Джонъ вошелъ въ спальню Джаспера Тревертона.
Лора Малькольмъ сидѣла у кровати; когда Джонъ вошелъ, она поднялась съ мѣста, и тихонько выскользнула въ другую дверь, оставивъ его наединѣ съ его двоюроднымъ братомъ.
-- Садитесь, Джонъ,-- сказалъ старикъ слабымъ голосомъ,-- указывая на пустой стулъ у своего изголовья.
-- Поздвенько мы встрѣчаемся,-- продолжалъ онъ послѣ небольшой паузы,-- но, можетъ быть, вамъ обоимъ не мѣшаетъ повидаться одинъ разъ, передъ моей смертью. Не стану говоритъ о ссорѣ отца вашего со мной. Вамъ это вѣроятно все извѣстно. Очень можетъ быть, что мы оба были виноваты, но уже со вчерашняго дня этому горю помочь нельзя. Богъ видитъ, что я когда-то любилъ его; да, было время, когда я горячо любилъ Ричарда Тревертона.
-- То же самое и онъ говаривалъ мнѣ, сэръ,-- тихо отвѣтилъ Джонъ:-- мнѣ очень прискорбно, что онъ поссорился съ вами, а еще прискорбнѣе, что онъ не искалъ примиренія.
-- Отецъ вашъ всегда былъ гордецомъ, Джонъ. Можетъ быть, я его за это еще больше любилъ. Большинство людей, находящихся въ его условіяхъ, стали бы ухаживать за мной ради моихъ денегъ. Онъ этого никогда не дѣлалъ.
-- Это не было въ его характерѣ, сэръ. У него, безъ сомнѣнія, были свои недостатки, но корысть не имѣла между ними мѣста.
-- Я это знаю,-- отвѣтилъ Джасперъ Тревертонъ,-- вы также, Джонъ, ни разу не навѣстили меня, не пытались вкрасться въ мое довѣріе. А между тѣмъ, вамъ, я полагаю, извѣстно, что вы единственный изъ моихъ родственниковъ, оставшійся въ живыхъ?
-- Да, сэръ, мнѣ это извѣстно.
-- И вы оставили меня въ покоѣ и все предоставили судьбѣ. Что-жъ, вы не раскаетесь въ томъ, что вели себя съ достоинствомъ, и не докучали мнѣ?
Лицо Джона Тревертона вспыхнуло, сердце его забилось такъ же сильно, какъ билось въ ту минуту, когда Лора Малькольмъ говорила ему объ обѣтѣ, данномъ его родственникомъ.
-- Смерть моя превратитъ васъ въ богатаго человѣка,-- замѣтилъ Джасперъ; онъ по прежнему говорилъ съ усиліемъ и такъ тихо, что Джону приходилось склоняться въ самой подушкѣ его, чтобы слышать, что онъ говорить: -- подъ однимъ только условіемъ; но этому условію вы, я полагаю, легко подчинитесь.
-- Вы очень добры, сэръ,-- пробормоталъ молодой человѣкъ, слишкомъ взволнованный, чтобы говорить связно.-- Повѣрьте, что я этого вовсе не ожидалъ.
-- Вѣрю,-- отвѣтилъ тотъ и продолжалъ:-- нѣсколько лѣтъ тому назадъ я произнесъ глупую клятву, обязался не оставлять своего состоянія единственному существу, которое истинно люблю. Кому же мнѣ оставить его, если не вамъ, моему ближайшему родственнику? Я ничего не знаю, что бы говорило противъ васъ. Я жилъ вдали отъ свѣта, скандалы его не доходили до ушей моихъ; я не знаю, хорошую или дурную репутацію заслужили вы среди своихъ согражданъ; но я знаю, что вы сынъ человѣка, котораго я нѣкогда любилъ, и что въ вашей власти будетъ осуществить мои желанія, не буквально можетъ быть, но все-таки въ указанномъ вамъ духѣ. Остальное я предоставляю Провидѣнію.
Проговоривъ эти словѣ, умирающій откинулся на подушки, и молчалъ въ теченіи нѣсколькихъ минутъ, словно отдыхая отъ утомленія, сопряженнаго съ произнесеніемъ такой длинной рѣчи. Джонъ Тревертонъ ждалъ, чтобы онъ снова заговорилъ, ждалъ -- и сердце его переполнялось бурнымъ чувствомъ радости,-- и онъ по временамъ оглядывалъ комнату, въ которой находился. То былъ обширный покой, съ великолѣпной старинной мебелью, со старинными же картинами по стѣнамъ, такими же, какія украшали стѣны столовой. Темно-зеленыя бархатныя занавѣски, висѣвшія у трехъ высокихъ оконъ, были вздернуты; въ промежуткахъ между ними виднѣлись старинные шкапики изъ чернаго дерева, съ рѣзьбой и серебряной инкрустаціей. Джонъ Тревертонъ разсматривалъ всѣ эти предметы и видѣлъ уже въ нихъ, послѣ вышеприведенныхъ словъ умирающаго, свою собственность. Какая разница съ только-что покинутой имъ, мизерно-претенціозной лондонской квартирой, съ ея убогой роскошью и ветхими стульями и столами.
-- Что мы думаете о моей пріемной дочери, Джонъ Тревертонъ?-- вскорѣ спросилъ старикъ, устремивъ свои мутные глаза на двоюроднаго брата.
Молодой человѣкъ нѣсколько колебался, не зная, что отвѣтить. Вопросъ засталъ его врасплохъ. Мысли его бродили далеко отъ Лоры Малькольмъ.
-- Я нахожу, сэръ, что она замѣчательно хороша собой,-- отвѣтилъ онъ,-- и полагаю, что она очень любезна, но, право, я не имѣлъ еще возможности составить себѣ опредѣленнаго мнѣнія объ этой молодой особѣ.
-- Конечно, вы о ней никакого понятія имѣть не можете; она понравится вамъ больше, когда вы ближе ознакомитесь съ ней; въ этомъ я не сомнѣваюсь. Мы съ ея отцомъ нѣкогда были близкими друзьями. Мы были вмѣстѣ въ Оксфордскомъ университетѣ, совершили продолжительное путешествіе по Испаніи и Италіи, и оставались въ хорошихъ отношеніяхъ, пока обстоятельства не разлучили насъ. Теперь мнѣ уже не совѣстно говорю о причинѣ нашей ссоры. Мы любили одну и ту же женщину, и она отвѣчала Стефену Малькольму. Мнѣ тогда казалось -- не знаю, справедливо или нѣтъ, что со мной поступили, въ данномъ случаѣ, не такъ какъ бы слѣдовало; мы со Стефеномъ разстались, чтобы больше не встрѣчатьса друзьями, до той самой минуты, когда я нашелъ его на смертномъ одрѣ. Наша общая страсть однако измѣнила ему, и онъ женился лишь нѣсколько лѣтъ спустя. Затѣмъ я узналъ, что онъ находится въ очень затруднительныхъ обстоятельствахъ. Я розыскалъ его, нашелъ точно въ самомъ жалкомъ положеніи, и принялъ въ себѣ его единственную дочь -- круглую сироту. Не могу вамъ выразить, какъ дорога она мнѣ стала, но я поклялся, что ничего ей не оставлю и не нарушилъ клятвы, хотя нѣжно люблю ее.
-- Но вы все же, хотя сколько-нибудь, обезпечили ея будущность, сэръ?
-- Да, я старался обезпечить ея будущность; дай Богъ, чтобы она была счастлива. А теперь позовите пожалуйста моего слугу, Джонъ. Я и такъ уже слишкомъ много говорилъ.
-- Одно только слово, прежде чѣмъ я позову этого человѣка, сзрь. Позвольте мнѣ сказать вамъ, что я неблагодарный,-- проговорилъ Джонъ Тревертонъ, опускаясь на колѣни у кровати и сжимая въ своихъ рукахъ исхудалую руку старика.
-- Докажите это, когда меня не станетъ, Джонъ, постаравшись осуществить всѣ мои желанія. А теперь покойной ночи,-- вамъ всего лучше лечь спать.
-- Не позволите-ли вы мнѣ провести остатокъ ночи подлѣ васъ, сэръ? я вовсе не хочу спать.
-- Нѣтъ, нѣтъ, вамъ совершенно не къ чему дежурить. Если завтра утромъ я буду въ силахъ повидаться съ вами еще разъ, то мы свидимся, а до тѣхъ поръ прощайте.
Тонъ старика былъ рѣшительный. Джонъ Тревертонъ вышелъ изъ комнаты въ боковую дверь, выходившую на галлерею. Здѣсь онъ нашелъ камердинера Джаспера Тревертона, серьёзнаго на видъ, сѣдовласаго человѣка, дремавшаго на подоконникѣ. Джонъ сказалъ ему, что онъ нуженъ въ комнатѣ больного, а самъ отправился въ кабинетикъ. Миссъ Малькольмъ все еще сидѣла тамъ, въ задумчивой позѣ, и глядѣла на огонь.
-- Какъ вы нашли его?-- спросила она, быстро поднявъ голову, какъ только Джонъ Тревертонъ вошелъ въ комнату.
-- Онъ не показался мнѣ такимъ слабымъ, какимъ я ожидалъ увидѣть его, судя по вашимъ словамъ. Онъ говорилъ со мной вполнѣ сознательно.
-- Я очень этому рада. Ему какъ будто стало лучше послѣ этого продолжительнаго сна. Я позвоню Триммера; онъ укажетъ вамъ вашу комнату, мистеръ Тревертонъ.
-- Неужели ви сами не ляжете спать, миссъ Малькольмъ? Теперь скоро три часа.
-- Нѣтъ. Я не въ силахъ спать въ такое тревожное время. Кромѣ того, я каждую минуту могу ему понадобиться. Я, можетъ быть, прилягу на этомъ диванѣ, не задолго до разсвѣта.
-- И вы такъ уже нѣсколько ночей дежурите?
-- Болѣе недѣли, но я не утомилась. Я думаю, что когда душа такъ истомлена, то тѣло неспособно ощущать усталость.
-- Я боюсь, какъ бы со временемъ ви не почувствовали тяжелой реакціи,-- возразилъ мистеръ Тревертонъ, и такъ какъ Триммеръ, старикъ дворецкій, во время ихъ разговора, уже появился въ комнатѣ со свѣчой въ рукѣ, то онъ пожелалъ миссъ Малькольмъ покойной ночи.
Комната, въ которую Триммеръ привелъ Джона Тревертона, находилась на другомъ концѣ дома; яркій огонь пылалъ въ каминѣ ея. Несмотря на поздній часъ мистеръ Тревертонъ еще долго сидѣлъ въ раздумьѣ у камина, прежде чѣмъ легъ спать, и даже когда онъ улегся подъ сѣнью шелковыхъ занавѣсей, окружавшихъ мрачную кровать съ колоннами, то сонъ бѣжалъ отъ глазъ его. Голову его наполняли радостныя мысли. Безчисленные планы на будущее, по большей части эгоистическіе -- тѣснились, перегоняя другъ друга, въ мозгу его. Всю ночь провелъ онъ въ такомъ лихорадочномъ состояніи, и когда, наконецъ, холодный свѣтъ зимняго утра проникъ сквозь занавѣси на окнахъ, а стѣнные часы пробили восемь, онъ почувствовалъ, что за ночь нисколько не освѣжился.
Простоватый на видъ, похожій на деревенскаго парня, молодой человѣкъ, подчиненный дворецкаго, принесъ гостю теплой воды для бритья и на разспросы его отвѣчалъ, что мистеръ Тревертонъ-старшій провелъ тревожную ночь и ныньче утромъ чувствуетъ себя хуже.
Джонъ Тревертонъ быстро одѣлся и прямо направился въ кабинетамъ, рядомъ съ комнатой больного. Здѣсь онъ засталъ Лору Малькольмъ, казавшуюся очень блѣдной и исхудалой послѣ своего ночного дежурства. Она подтвердила слова молодого слуги. Джасперу Тревертону было гораздо хуже. Къ утру онъ началъ бредить, и теперь никого не узнаетъ. Его старый другъ викарій преходилъ въ нему, читалъ надъ нимъ молитвы за болящихъ, но умирающій не былъ въ состояніи принять въ нихъ никакого участія. Лора боялась, что конецъ очень близокъ.
Мистеръ Тревертонъ пробылъ нѣсколько времени съ миссъ Малькольмъ, а затѣмъ спустился въ столовую, гдѣ нашелъ отличный ранній завтракъ, торжественно разставленный для него одного. Ему показалось, что старикъ дворецкій какъ-то особенно почтительно обращается съ нимъ, точно знаетъ, что онъ -- будущій владѣтель Тревертовскаго замка. Позавтракавъ, онъ вышелъ въ садъ, очень обширный, но разбитый по старинному, съ прямыми дорожками, вытянутыми въ струнку, лужайками и цвѣточными куртинами, имѣющими форму геометрическихъ фигуръ. Здѣсь Джонъ Тревертонъ расхаживалъ нѣсколько времени, куря сигару, и задумчиво поглядывая на большой домъ изъ краснаго кирпича, многочисленныя окна котораго сверкали на холодномъ январьскомъ солнцѣ, и отъ котораго, казалось, такъ и вѣяло отдыхомъ.
-- Это будетъ начало новой жизни,-- говорилъ онъ себѣ;-- я чувствую себя на десять лѣтъ моложе со времени моего вчерашняго свиданія со старикомъ. Мнѣ въ нынѣшнемъ году минетъ тридцать лѣтъ. Я довольно молодъ, чтобы начинать жизнь съизнова, и довольно старъ, чтобы разумно распорядиться своимъ богатствомъ.