На четвертый день после этих событий майор сидел с женой за завтраком в столовой дома в Кенсингтон-Горе. Щеки миссис Варней заметно поблекли со времени ее отъезда из Лисльвуда, после которого прошло уже четырнадцать лет, но прекрасные волосы лежали на плечах все теми же роскошными волнами. Она была чем-то расстроена и ничего не ела, довольствуясь тем, что быстро крушила блюдо превосходного паштета. На лице ее в эту минуту отражалась почти дикая радость, а стальной ножик в нервно дрожащей ручке, сильно смахивал на кинжал. Должно быть, миссис Варней тоже пришло в голову это сравнение: она начала с особым вниманием следить за сверкающей сталью и вдруг сказала:
-- Как досадно, что я не могу убить кого-нибудь перед началом завтрака! Это бы возбудило аппетит сильнее рейнвейна и сельтерской воды... Гранвиль Варней, мне страшно опротивел подобный образ жизни... Мне бы хотелось снова превратиться в актрису и жить опять в Саутгэмптоне, вызывая восторг тупоумной, полупьяной толпы, хотелось бы вернуть свою молодость и...
-- Невинность! -- закончил майор, подкрутил свои усы и положил сахар в стакан.
-- Повторяю, мне опротивела жизнь, которую я веду; мне надоела эта вечная борьба, это стремление слыть богатыми людьми, эти постоянные уловки!.. Мы начинаем стареть, пора остепениться и довольствоваться тем, что у нас есть.
-- Это разумно, Ада. Вы выражаетесь, как мудрец и философ, и скоро мы в самом деле начнем другую жизнь.
-- Гранвиль, вы забыли, что у вас нет ничего, кроме жалованья?
-- Да, в данную минуту нет, но через месяц будет все. Мне надоела служба, я больше не вернусь в Индию, Ада! Я хотел бы удалиться куда-нибудь в деревню, чтобы провести там с вами, кумир моей души, остаток своих дней... Да, великое счастье, не признавать себя виновным в низких делах! Спокойно живет только тот, кто не замешан ни в каких злых делах!.. Знаешь ли, что мы можем рассчитывать на гостеприимство сэра Руперта Лисля?
В черных глазах миссис Варней отразилось глубочайшее изумление.
-- Сэра... Руперта?.. -- произнесла она.
-- Лисля, -- добавил майор. -- Этот молодой человек, так много страдавший, должен благодарить меня за то, что я верну ему имя и богатство... Несчастный милый мальчик! Он стал жертвой самой недостойной интриги.
-- Но не хотите же вы...
-- Позволить ему оставаться вдали от нежной матери, без имени и звания? Нет, Ада, не хочу! -- произнес майор, крутя свои усы с видом негодования и благородной гордости.
-- Варней, перестаньте разыгрывать комедию, -- сказала она с заметным нетерпением.
-- Разыгрывать комедию? Разве я это делаю? Ведь у меня на совести нет преступления, которое я должен бы скрывать перед вами, моя милая... Я узнал, что один молодой человек с самого детства был жертвой чужой подлости, -- и что же я предпринимаю? Я немедленно стараюсь разузнать все подробности этого преступления. Когда я решу эту задачу, то выведу всех на чистую воду. Нечего и говорить: этот милый мальчик должен будет питать ко мне вечную благодарность; ну а я, разумеется, постараюсь извлечь из подобного чувства всю возможную выгоду.
-- Люди не всегда бывают благодарны! -- сказала миссис Варней.
-- Это правда, не все помнят чужую преданность; вообще неблагодарность очень развита в людях; но от Руперта Лис ля я жду только хорошего.
-- Вы воображаете, что он лучше других? -- спросила миссис Варней с презрительной улыбкой.
-- Повторяю вам, Ада, что не жду от него ничего, кроме добра, и не скажу вам более ни единого слова... Он может быть и лучшим и худшим из людей, я не боюсь ни того, ни другого. А если он окажется настоящим чудовищем, то я буду бояться его еще меньше!
-- Послушайте, Варней, у меня нет ни малейшего желания разгадывать ваши ребусы.
-- Милая моя, да у вас не хватит мозгов для такой работы. Вы, кажется, вообще никогда не ломали свою очаровательно красивую головку над таинственными загадками? Вы созданы единственно для того, чтобы блистать своей чудной прелестью, петь и тратить деньги. И вы это исполнили: вы были хороши, истратили много песен и спели немало денег... Виноват! Я ошибся: вы спели много песен и потратили много денег. Вы выполнили свое предназначение, и вам уже не к чему стремиться... Вот где творческий процесс! -- заключил майор, ударив себя по лбу серебряной ложечкой.
Его красивая собеседница нетерпеливо пожала плечами и взяла "Таймс", уже прочитанный майором.
-- Просмотрите список рожденных, умерших и соединившихся браком...
-- О! Что это такое? -- воскликнула миссис Варней, когда взгляд ее упал на объявление, помещенное в начале газеты.
-- Читайте вслух, Ада, я разъясню, что вам не понятно.
-- "Если эти строчки дойдут до сведения майора Гранвиля Варнея, Г. Е. И. К. С. или кого-либо другого, знающего настоящее местопребывание этого джентльмена, их просят немедленно пожаловать к господам Сельбурн и Сельбурн, стряпчим, в Гроз-Ин-Плас..." Что это такое, Гранвиль?
-- Сказать вам, как я намерен на это ответить? -- спросил майор.
-- Да.
Гранвиль Варней встал и, усевшись к прекрасному дубовому бюро, быстро написал несколько строк и передал их жене, пока сам он надписывал конверт. Его ответ был следующим:
"14, Кенсингтон-Гор, 30 июня 18...
Миссис Вальдзингам!
Вспомнив, что господа Сельбурн и Селъбурн, что в Гроз-Ине -- поверенные вашего семейства, мне пришло в голову, что объявление, помещенное в сегодняшнем номере "Таймс", исходит от вас. Если моя догадка верна, если я могу быть вам полезным в том или ином вопросе, распоряжайтесь мною, как вам будет угодно; в противном случае прошу извинить меня за беспокойство. Я чувствую такую непреодолимую антипатию к адвокатам, что скорее решусь вызвать ваше неудовольствие, чем войти в сношения с подобными людьми.
Честь имею Ваш,
милостивая государыня,
покорнейший слуга Гранвиль Варней".
-- Почему вы думаете, что это объявление миссис Вальдзингам? -- спросила миссис Варней, возвращая письмо мужу.
-- Потому что я ждал этого каждый день с самой смерти Вальдзингама. Я твердо убежден, что перед кончиной он открыл своей жене одну важную тайну. Если он сделал это, то я очень рад -- потому что миссис Вальдзингам будет вынуждена обратиться ко мне, а я уже подготовился к разговору с ней. Если же он умер, не сказав ей ни слова, мне необходимо принять на себя инициативу в этом деле и обратиться к миссис Вальдзингам. Это объявление, которого я ждал с великим нетерпением, убеждает меня, что мой бедный Артур не унес тайну с собою в могилу. Мой дорогой друг не мог поступить иначе: он всегда был верен себе, а мне -- очень полезен. О Ада, жизнь моя! К чему грешить самим, когда знаешь, как без труда извлечь пользу из чужих прегрешений?!
Майору не пришлось томиться в ожидании: на другой же день утром перед квартирой майора остановился экипаж, и через несколько минут Соломон подал своему господину визитную карточку Клэрибелль Вальдзингам.
Майор приказал ему отвести посетительницу в библиотеку; это была небольшая комнатка, выходившая окнами в сад, в котором красовался бассейн с золотыми рыбками. Прежде чем выйти к миссис Вальдзингам, майор вынул из кармана зеркальце и начал машинально расчесывать усы.
"Следовало бы побриться, -- подумал он, -- но усы белокурого цвета придают лицу чрезвычайно кроткий и добродушный вид".
Он нашел миссис Вальдзингам стоящей у окна. Она была бледна, но казалась спокойной, как и в прежнее время.
-- Миссис Вальдзингам, -- проговорил майор, подавая ей руку, -- так это вы напечатали объявление в "Таймс"? И вы пожаловали ко мне, чтобы воспользоваться моими услугами? Это очень похвально с вашей стороны. Я приехал из Индии недавно и день назад, лишь вчера, узнал, что мой несчастный незабвенный друг...
Но миссис Вальдзингам, не в силах скрывать волнение, перебила его:
-- Майор Варней! -- воскликнула она. -- Я приехала к вам по серьезному делу; я разыскала бы вас гораздо раньше, но горе и печаль, вызванные потерей...
Она замялась, и на ее бледных щеках внезапно выступил яркий румянец.
-- Смерть капитана Вальдзингама отняла у меня самую способность думать, -- продолжала она. -- Мои советники очень протестовали против моих переговоров с вами... Они не понимают моего положения! Но я рискнула всем, чтобы задать вам один вопрос. Вы могли быть в прошлом моим злейшим врагом; вы можете им оставаться... Но я не в силах вынести тяжелых сомнений, которые досаждали мне последние три месяца! Майор Варней, умоляю вас именем вашей матери: ответить на мой вопрос с полной откровенностью!
Она кинулась на колени и с мольбой протянула к нему свои нежные руки.
-- Скажите, ради Бога... мой сын... сэр Руперт Лисль... Жив или умер?
Майор так широко вытаращил глаза, что нужно могло возникнуть опасение, как бы они не остались такими навсегда. Он участливо поднял и посадил в кресло взволнованную женщину.
-- Успокойтесь, мадам! -- сказал он приветливо. -- Вы ввели меня в затруднение... Чем вызвана подобная странная мысль?
-- Нет, это не бред воспаленного мозга! -- отвергала она. -- Капитан Вальдзингам хотел открыть мне эту тайну за несколько минут до удара, который свел его в могилу!
-- Хотел открыть тайну? -- поспешно спросил майор.
-- Да, но он, к сожалению, смог только произнести несколько несвязных слов, которых, однако, было вполне достаточно для того, чтобы понять, что мой сын жив и что вам, майор, известна эта тайна.
-- Мадам, все это невероятно. Со времени исчезновения вашего сына я жил в Индии и вернулся сюда только месяц назад... Можно лишь предполагать, что мозг моего бедного друга был не совсем в порядке, так как нет никаких доказательств того, чтобы ваш сын не умер! Какие причины могли побудить капитана Вальдзингама скрывать это от вас, если сэр Руперт жив? И что мог он выиграть, участвуя в таком ужасном преступлении?
-- Ничего, ничего! Его благосостояние должно было погибнуть вместе с моим ребенком! -- сказала Клэрибелль.
-- Ну так что же могло заставить и его, и кого бы то ни было держать в тайне тот факт, что ваш сын жив? Многоуважаемая миссис Вальдзингам, все это странно и непонятно!.. Я едва осмеливаюсь сказать вам, насколько ваш вопрос меня озадачил!
Последние слова майор произнес со смущением, которое проглядывало и в его взгляде.
-- Вы едва осмеливаетесь сказать мне... Объясните мне, что значит эта фраза! -- сказала Клэрибелль. -- Я глубоко убеждена, что вам известно то, о чем вы не хотите говорить.
-- Нет, нет. -- Он принялся ходить взад и вперед по комнате, словно погрузившись в глубокое раздумье. -- Все это так странно и так невероятно, и, по правде сказать, просто невозможно...
-- Сжальтесь надо мной... -- перебила его гостья. -- Если вам известна участь моего сына... если вы поможете мне вернуть ему имя и богатство, то половина этого громадного богатства перейдет к вам.
Майор вздрогнул, как если бы что-то ударило его по голове. Он выпрямился и, обратив взгляд на миссис Вальдзингам, проговорил величественно:
-- Милостивая государыня, советую искренне вам никогда не пытаться подкупать офицера индийской армии; советую вам также не раздавать налево и направо богатства, принадлежащие вашему сыну. Если только он жив, то скоро, как вы знаете сами, будет совершеннолетним и, верно, не захочет никому уступить свои права.
-- Простите меня, майор, я безумная женщина! Простите и расскажите мне все, что вам известно о моем бедном Руперте!
Майор не ответил, он продолжал ходить по комнате, как будто все еще был погружен в глубокое раздумье.
-- Скажите, миссис Вальдзингам, есть ли у вас портрет сэра Руперта Лисля? -- спросил он неожиданно.
Она распахнула шаль и, сняв с шеи золотую цепочку с медальоном, молча подала ее майору. Открыв медальон, он увидел миниатюрный портрет сэра Руперта Лисля, написанный на слоновой кости незадолго до страшной катастрофы.
Майор долго рассматривал его и даже, чтобы лучше видеть, подошел поближе к окну.
-- Мадам, -- сказал он с видимым волнением, -- мне страшно произнести хоть слово, которое могло бы ввести вас в заблуждение... но я думаю, что ваш сын жив!
Лицо миссис Вальдзингам покрылось страшной бледностью, и она без чувств упала на ковер.