Когда человек с таким благородным именем, а в особенности с таким богатством, как сэр Руперт Лисль, становится совершеннолетним, даже самые бедные и ничтожные люди ломают себе головы над вопросом, как бы извлечь из этого великого события какую-нибудь выгоду.
-- Молодой человек двадцати одного года, красивый, богатый, да еще баронет! -- без устали твердили молодые женщины на двадцать миль в округе, когда сэр Руперт проезжал мимо на своей чудной лошадке.
"Женится ли он? И на кого падет выбор богатого жениха?" -- спрашивали себя местные девушки, когда поутихли бесчисленные толки об истории возвращения Руперта. В конце октября всех взбудоражила страшная весть о том, что баронет без ума влюбился в одну из дочерей полковника Мармэдюка, жившего в Бокаже, близ Лисльвуда.
Полковник Мармэдюк был человеком лет пятидесяти, очень бедным, но чрезвычайно гордым. На вид суровый, волосы и бакенбарды с сильной проседью, застегнут на все пуговицы. Торговцы, с которыми он имел дело, называли его ужасным скрягой и говорили, что из-за полутора фунтов бараньих котлет он производит больше шуму, чем управляющий замка, покупавший мясо пудами. Он был крайне взыскателен относительно всех своих пятерых дочерей и самым неумолимым образом наказывал их за малейший проступок; рассказывали даже, что он бил палкой старшую дочь, уже совсем взрослую девушку.
Бокаж был весьма непривлекательным местом; большой неуклюжий красный дом был окружен высокими и мрачными стенами.
На долю дочерей сурового полковника, оставшихся без матери, выпадало мало счастливых минут. Они не знали в жизни ничего, кроме бедности, а гордость их отца не позволяла им принимать участие в развлечениях, которые нередко устраивали в Лисльвуд-Парке: он не желал, чтобы дочери его появлялись на балах, потому что не мог привезти их туда в собственном экипаже. Соседи предлагали брать их с собою, но полковник бледнел при мысли быть обязанным им или кому бы то ни было.
-- Нет, им нечего надеть, кроме старых кисейных платьев, и поэтому они останутся дома, -- отвечал он угрюмо. -- Да девушкам и вообще не следует бегать по балам!
Таким образом, его дочерям приходилось лишь вязать или читать книги о путешествиях, а также биографии и автобиографии из Лисльвудской библиотеки, а Лаура, старшая из сестер, которой было уже под тридцать, развлекалась тем, что пела баллады Теннисона.
Четыре старшие девушки были чрезвычайно схожи между собой -- как в физическом, так и в нравственном отношении, зато младшая, мисс Оливия, сильно отличалась от них. У сестер ее, как у покойной их матери, были белокурые волосы и маловыразительные лица; Оливия же была брюнеткой с большими умными глазами, сверкавшими, когда она сердилась. Она была стройной, высокого роста, как и ее отец, держала себя прямо, смотрела надменно и силой воли могла поспорить с полковником. Не раз случалось, что, когда ее сестры дрожали перед ним, пугаясь его громкого голоса, мисс Оливия смело подходила к отцу и просила его умерить свой пыл.
Полковник краснел, щипал свои усы и бормотал что-то себе под нос, но не смел возражать мисс Оливии, которая была его любимой дочерью.
-- У меня никогда не было сыновей, -- сказал он однажды своему сослуживцу, -- хотя, видит Бог, я желал иметь их, чтобы не угасло древнее благородное имя Мармэдюков; но зато у меня есть моя Оливия, а она стоит сына, черт возьми! Вы бы только послушали, как она говорит со мною! Это единственное существо, которого я боялся в жизни! Клянусь честью, иногда я просто трепещу перед нею.
Мисс Оливия Мармэдюк великолепно ездила верхом; в Бокаже не было лошадей, и трудно понять, каким образом она выучилась этому искусству. Рассказывали, что, когда она была еще маленькой девочкой, то ездила на молодых жеребятах, пасшихся на равнинах, -- а это, как вы понимаете, не так-то легко. Когда ей исполнилось девятнадцать лет и приличие уже не позволяло скакать на необъезженных лошадках, она велела лисльвудскому портному перешить старую зеленую амазонку, оставшуюся после матери, и с жеребенка пересела на серую лошадь, на которой и начала разъезжать по лесам и полям. Во время одной из таких прогулок она встретилась с сэром Рупертом Лислем, о котором слышала уже несколько раз. Вернувшись домой, Оливия рассказала отцу о встрече с молодым человеком.
-- Он въезжал на косогор, -- говорила она, -- так осторожно, будто перебирался через натянутую веревку. А увидев меня, так испугался, словно перед ним появилось привидение; моя собака, Бокс, бросилась к его лошади -- у нее белые ноги, а Бокс терпеть не может лошадей этой масти. Верите ли, папа, баронет побледнел. "Лошадь моя пуглива, мисс, -- начал он (ты знаешь, я терпеть не могу людей, которые называют меня мисс), -- потрудитесь забрать вашу собаку". У него был такой глупый и перепуганный вид, что я расхохоталась, но он снова закричал: "Черт возьми, отзовите же проклятую собаку!" -- Дочери полковника Мармэдюка слышат такие выражения только от одного отца! -- Я выпрямилась, взглянула баронету в лицо, позвала Бокса таким голосом, которого сэр Руперт никогда не забудет, и галопом спустилась с холма. Выехав на дорогу, я оглянулась: баронет не двигался с места и, сдвинув шляпу на затылок, смотрел на меня, как будто бы я не в себе.
-- Быть может, он сражен вашей красотой, Оливия, -- заметила старшая сестра. -- Вы напрасно не воспользовались удобным случаем. Отчего бы вам не выйти замуж за сэра Руперта! В графстве нет жениха завиднее него!
Мисс Лаура любила дразнить сестру замужеством, так как ее собственные шансы на успех в этом предприятии уменьшались изо дня в день.
-- Выйти за него замуж?! -- воскликнула молодая девушка. -- Да если бы я только захотела, я за одну неделю прибрала бы его к рукам. Я бы заставила его плясать под мою дудку, как тот лисльвудский фокусник с волшебным фонарем, который заставляет своих марионеток выделывать разные штуки.
Молодая девушка сделала своими маленькими белыми ручками движение, будто дергает за нитки картонных танцоров.
-- Выйти замуж за этого простака! -- повторила она. -- Лучше сделай это сама, Лаура, если у тебя хватит на это храбрости, хотя волосы твои уже не такие густые, и сама ты приближаешься к...
Мисс Оливия закончила свою фразу старческим кашлем.
-- Благодарю тебя, Оливия! -- ответила ей Лаура. -- Предоставляю его тебе. Я не настолько умна и хороша и, слава Богу, не тщеславна, чтобы мечтать завлечь... -- мисс Лаура налегла на последнее слово, -- баронета с десятками тысяч годового дохода. Предоставляю это тебе, Оливия; я же с удовольствием приду к тебе на свадьбу в Лисльвуд, если ты будешь настолько снисходительна, что пригласишь меня... А так как я только бедная родственница, вы можете поместить меня в одну из маленьких комнат на втором этаже.
Полковник, сидевший с газетой в руках, украдкой поглядывал на своих дочерей и посмеивался над колкостями, которыми они обменивались.
-- Ты совершенно права, Оливия, дочь моя, -- сказал он, -- если бы ты жила в прошлом столетии, то могла бы выйти замуж за какого-нибудь влиятельного князя. Нет в мире человека, который мог бы противостоять тебе, если бы тебе пришла в голову мысль его очаровать!
Оливия подошла к нему и принялась гладить седые волосы старика.
-- Если я когда-либо и выйду замуж за богача, то сделаю это только для вас, папа, -- сказала она, бросая на своих сестер взгляд, говоривший: а для вас я ничего не сделаю!
Между тем не было ни малейшего основания думать, что сэр Руперт собирается бороться против обольстительной Оливии Мармэдюк, поскольку на следующее же утро он приехал в Бокаж, чтобы извиниться за свое вчерашнее поведение. Он пожаловал очень рано, сразу же после завтрака, который только что убрали из столовой, куда слуга и провел баронета. На госте был изящный щегольской костюм, большое количество дорогих безделушек и от него за версту несло "Букетом Жокей-клуба".
-- Я знаю, что явился не вовремя, так что как мне и было предсказано, застал всех вас в утренних костюмах, -- начал сэр Руперт. -- Меня предупреждали, что лучше приехать не раньше часа, но у меня не было сил ждать. Я бы приехал к вам еще вчера вечером, если бы меня не удержали мои домашние.
Произнося эту странную речь, баронет краснел все больше и больше, вертелся на стуле и нервно играл хлыстиком с золотым украшением.
Мисс Оливия рассмеялась ему в лицо.
-- Нам совершенно безразлично, что вы застали нас в утренних платьях, сэр Руперт, -- сказала она. -- Однако очень хорошо, что вас об этом предупредили.
Баронет покраснел еще сильнее прежнего.
-- Я говорю, собственно, о майоре Гранвиле, -- произнес он со смущением, -- вы его знаете?
-- Нет, не имею чести, но я уверена, что он очень мил.
И Оливия преспокойно отошла к окну, предоставив отцу и сестрам занимать лорда Лисля.
-- Гранвиль Варней? -- сказал полковник Мармэдюк. -- Я видел его в замке. Он говорил, если не ошибаюсь, что служил где-то в Индии.
Сэр Руперт, не сводивший глаз с прекрасной Оливии, которая стояла у окна, обрывая листочки цветущей герани, казалось, не слышал, что говорит полковник.
-- Как вы думаете, она сердится на меня? -- спросил он неожиданно.
-- Она?.. -- удивленно повторил старик.
-- Да, она... мисс Оливия, хотел я сказать; я знаю, что вчера я был крайне невежлив... но у меня такая пугливая лошадь, черт бы ее побрал! Я с большим трудом удержался в седле. Я рассказал об этом майору, и он решил, что я выказал непростительную грубость... поэтому-то я и приехал извиниться. Надеюсь, мисс не будет помнить зла. А я никогда не забуду взгляда, который она при этом бросила на меня: он пронзил меня насквозь, как пуля... Простите ли вы меня. -- Сэр Руперт умоляюще посмотрел на Оливию.
-- Почему бы нет? -- ответила она. -- Прощать совсем нетрудно. Я думаю, что вы, вероятно, привыкли произносить проклятия; в этом нет ничего удивительного... Но у меня нет подобной привычки, а когда папа иногда позволяет себе что-либо подобное, я прошу его впредь быть осторожнее!
-- Мне кажется, что мисс может приказывать всем, кому только захочет, полковник Мармэдюк! -- заметил Руперт Лисль, играя хлыстиком. -- Едва ли кто-то откажется ей повиноваться.
Оливия продолжала безразлично обрывать листы герани, словно не замечая присутствия сэра Руперта, зато он не спускал с нее глаз, невпопад отвечая на вопросы сурового полковника. Наконец он догадался, что пора удалиться. Пожав руку полковнику и старшим дочерям, он приблизился к мисс Оливии и коснулся ее пальцев, что подействовали на него так же, как горячие уголья.
-- Прощаете ли вы меня? -- снова спросил он.
-- Ну конечно, ведь я же вам сказала! -- ответила она с нетерпением.
Эти несколько слов осчастливили баронета. Он ушел, по дороге опрокинув один из соломенных стульев, и через несколько минут раздался топот копыт удалявшейся лошади.
-- Ах Оливия, ты была слишком нелюбезна с сэром Рупертом Лислем! -- заметил полковник. -- Положим, он несколько неловок в обращении, но на это ведь были причины!
Мисс Оливия не обратила ни малейшего внимания на это замечание.
-- В каких комнатах будете вы жить, папа, когда переедете ко мне в Лисльвуд-Парк? -- спросила она, немного помолчав. -- Когда мы несколько лет назад были в замке и управляющий показывал нам комнаты отца сэра Руперта Лисля, мне особенно понравилась дубовая комната на южной стороне. Из нее легко можно пройти в парк через лестницу или подземный ход. Это хороший замок, как раз для героев романа.
-- Ты надеешься стать хозяйкой этого замка? -- спросила колко Лаура.
-- Надеюсь, -- невозмутимо ответила девушка. -- И пусть это тебя не смущает: как только я стану леди Лисль, тотчас же найду тебе жениха!