Ну ужь теперь сомнѣнія нѣтъ и не можетъ быть: онъ нашелъ золото.
Всего одну минуту назадъ оно мелькнуло передъ нимъ въ видѣ неуклюжаго куска темнаго кварца съ желтыми, металлическими жилками; минеральная порода была настолько мягка, что его остроконечная кирка могла пробить ея золотоносную сердцевину, но настолько тяжела, что не удержалась на кончикѣ кирки, когда онъ пытался приподнять кварцъ съ красной земли.
Все это онъ ясно видѣлъ теперь, хотя и очутился, самъ не понимая, какимъ образомъ, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ мѣста своего открытія, съ сердцемъ безумно бьющимся, съ тяжело вздымающеюся грудью. Онъ медленно и безсознательно пошелъ прочь, по временамъ останавливаясь и безсмысленно озираясь. Онъ надѣялся, что инстинктъ или сила привычки поможетъ ему опомниться и, однако, увидавъ сосѣда, работавшаго на смежномъ пріискѣ, попятился назадъ и затѣмъ повернулся къ нему спиной.
И однако всего лишь мгновеніе тому назадъ онъ готовъ былъ бѣжать къ нему и закричать: -- провалиться мнѣ на этомъ мѣстѣ! а вѣдь я нашелъ! Но это мгновеніе прошло, и теперь ему казалось, что онъ не въ силахъ крикнуть, а еслибы и крикнулъ, то восклицаніе вышло бы принужденнымъ и искусственнымъ. Не могъ онъ также спокойно подойти къ сосѣду и хладнокровно объявить о своей находкѣ: и вотъ частію по какой-то диковинной застѣнчивости, частію въ надеждѣ, что если еще разъ взглянетъ на свое сокровище, то придетъ въ нормальное состояніе, онъ вернулся къ своей шахтѣ.
Да, вотъ она! вотъ та жила, которую онъ такъ долго искалъ. Вотъ она тугъ передъ нимъ, наперекоръ насмѣшливымъ отрицаніямъ враговъ; вотъ практическія доказательства его теорій, награда его упорнаго труда. Тутъ, тутъ она! Но почему-то онъ не только не могъ припомнитъ первой радости открытія, а испытывалъ какое-то смутное сознаніе отвѣтственности и тревогу. Для человѣка въ его положеніи находка равнялась огромному богатству: быть можетъ нѣсколькимъ сотнямъ тысячъ долларовъ, если жилу разработать какъ слѣдуетъ!
Съ рѣшительной тревогой снова вышелъ онъ изъ шахты на солнечный свѣтъ и просторъ. Сосѣдъ все еще виднѣлся на смежномъ пріискѣ; но онъ, очевидно, пересталъ работать и задумчиво курилъ трубку подъ большой сосной. На секунду онъ позавидовалъ его наружному довольству. Въ немъ проснулось даже и необъяснимое желаніе бѣжать къ нему и смутить его безпечную бѣдность сообщеніемъ о найденномъ кладѣ. Но и это ощущеніе быстро прошло, и онъ снова безсмысленно уставился на окрестность.
Какъ только-что открытіе его обнародуется, и его цѣнность будетъ опредѣлена, онъ пошлетъ за женой и дѣтьми въ Соединенные Штаты, онъ выстроитъ прекрасный домъ на противоположномъ холмѣ, если она на это согласится, если она не предпочтетъ, ради дѣтей, поселиться въ Сан-Франциско.
Сознаніе потери независимости, перемѣны въ обстоятельствахъ, лишающей его свободы дѣйствія, начинало тяготить его среди веселыхъ проектовъ. Связь съ другими членами семьи, ослабѣвшая отъ разлуки и его личнаго ничтожества, должна вновь окрѣпнуть. Онъ долженъ помочь сестрѣ Джэнъ, брату Уильяму, бѣднымъ родственникамъ жены. Было бы несправедливо сказать, что онъ думалъ объ этихъ вещахъ съ чувствомъ, чуждымъ великодушія: но все же онъ испытывалъ смущеніе и растерянность,
Тѣмъ временемъ, однако, сосѣдъ докурилъ трубку, выколотилъ изъ нея золу, внезапно всталъ и положилъ конецъ его нерѣшительности, направясь къ нему. Владѣтель клада пошелъ было ему навстрѣчу, но затѣмъ нерѣшительно остановился.
-- Эй, Слиннъ! закричалъ сосѣдь довѣрчиво.
-- Я самый, Мастерсъ, отвѣтилъ слабо Слиннъ.
-- Чего вы тамъ застряли? Въ чемъ дѣло?
И вдругъ, замѣтивъ блѣдное и встревоженное лицо Слинна, прибавилъ:
-- Вы больны?
Слиннъ готовъ былъ сказать ему о своей удачѣ, но промолчалъ. Тревожный вопросъ подтвердилъ его сознаніе о своемъ физическомъ и умственномъ разстройствѣ, и онъ побоялся показаться смѣшнымъ въ глазахъ товарища. Онъ сообщитъ ему позднѣе. Мастерсу не зачѣмъ знать,-- кслда онъ нашелъ золото. Кромѣ того, въ томъ состояніи смущенія и безпокойства, въ какомъ онъ находился, онъ путался торопливыхъ, практическихъ разспросовъ, если сообщить это такому человѣку какъ Мастерсъ.
-- У меня голова кружится, сказалъ онъ, прикладывая руку во лбу.
Мастерсъ пристально оглядѣлъ его сѣрыми, зоркими глазами.
-- Знаете, что я вамъ скажу, дружище! если вы не бросите эту, Богомъ проклятую, шахту, то рехнетесь! Говорю вамъ, что вы идете на гибель.
Вотъ удобный случай сообщить ему все и оправдать вѣрность своихъ теорій!
Но онъ опять промолчалъ, и къ смущенію его примѣшивалась какая-то странная боязнь умственнаго напряженія, связаннаго съ объясненіемъ. Онъ страдальчески улыбнулся я пошелъ прочь.
-- Послушайте-ка, дружище! сказалъ Мастерсъ наставительно, вамъ слѣдуетъ пропустить рюмочку виски для ободренія. Пойдемте со мной! Чортъ побери! выпьемъ вмѣстѣ въ послѣдній разъ! Не глядите такъ растерянно! Я хочу сказать... я порѣшилъ десять минутъ назадъ бросить эту чортову шахту и взяться за новый участокъ. Мнѣ надоѣло попусту терять время и трудъ. Потому-то я и говорю, что мы выпьемъ въ послѣдній разъ. Вы знаете мою манеру: сказано, сдѣлано.
Это была правда. Слиннъ часто завидовалъ быстротѣ и рѣшительности Мастерса. Но теперь онъ съ чувствомъ облегченія поглядѣлъ ему въ лицо. Онъ уходитъ! И ему, Слинну, незачѣмъ объясняться.
Онъ пробормоталъ что-то о недосугѣ. Онъ боялся, что Мастерсъ захочетъ идти въ его шахту.
-- Вы, вѣроятно, хотите отправить это на почту, сухо проговорилъ Мастерсъ. Почта отходитъ только завтра утромъ, и вы успѣете до тѣхъ поръ дописать письмо и вложить его въ конвертъ.
Слѣдуя за глазами Мастерса, Слиннъ въ крайнему своему удивленію, увидѣлъ, что держитъ въ рукѣ недописанное письмо. Откуда оно взялось, когда онъ написалъ это, онъ рѣшительно не могъ сказать; онъ смутно помнилъ, что однимъ изъ его первыхъ движеній было написать женѣ; но что онъ это уже сдѣлалъ, объ этомъ онъ совсѣмъ позабылъ. Онъ поспѣшно спряталъ письмо въ карманъ жилета съ безсмысленной улыбкой. Мастерсъ глядѣлъ на него полупрезрительно, полусострадательно.
-- Не положите въ разсѣянности письма въ древесное дупло, замѣтилъ онъ. Ну-съ, а затѣмъ... такъ какъ вы не желаете со мной выпить... счастливо оставаться.
И повернувшись Мастерсъ ушелъ.
Слиннъ наблюдалъ за нимъ, пока онъ не скрылся изъ вида, а затѣмъ съ облегченнымъ сердцемъ пошелъ своей дорогой.
Онъ былъ теперь одинъ съ самимъ собой и съ своимъ сокровищемъ. Единственный человѣкъ въ мірѣ, знавшій въ точности положеніе его шахты, уходитъ навсегда. Врядъ ли этотъ случайный товарищъ послѣднихъ двухъ или трехъ недѣль, вернется въ эту мѣстность. Онъ остается теперь самъ-другъ съ своимъ кладомъ, пока не составитъ плана или не отыщетъ друга, которому могъ бы довѣриться. Замкнутая жизнь, привычка углубляться въ самого себя создали вокругъ него пустыню. А хотя онъ усидчиво выработалъ теорію нахожденія золота, но никогда не занимался методомъ и способомъ его обработки. И теперь, когда онъ всего болѣе нуждался въ своемъ умѣ, откуда такое странное помраченіе его умственныхъ способностей!
Терпѣніе! ему нужно только немного отдохнуть, чтобы совсѣмъ оправиться. На большой дорогѣ у поселка стоитъ широкая каменная скамья подъ большимъ деревомъ -- тѣнистое убѣжище, гдѣ онъ часто дожидался прибытія почтовой кареты. Онъ пойдетъ туда и когда совсѣмъ отдохнетъ, вернется домой.
Но по дорогѣ онъ завернулъ въ рощу и безъ всякой другой цѣли, повидимому, какъ найти дупло въ деревѣ.
"Дупло въ деревѣ!" Да! объ этомъ говорилъ Мастерсъ; онъ ясно это помнилъ; но что такое надо было сдѣлать съ дупломъ -- этого онъ не помнилъ. Однако онъ сдѣлалъ это -- положилъ туда письмо -- и какъ разъ во-время, такъ какъ, дойдя до скамьи, повалился на нее какъ пластъ.
И теперь, странно сказать, смущеніе и безпокойство, овладѣвшія имъ съ той самой минуты, какъ онъ открылъ свое сокровище, оставили его, точно бремя, которое ему удалось свалить съ плечъ. Безграничное спокойствіе овладѣло имъ и сквозь него проносились чудныя видѣнія о найденномъ богатствѣ, и они больше не тревожили его, а радовали; онъ создастъ счастіе и благосостояніе кругомъ себя. Не только жену, дѣтей, близкихъ и дальнихъ родственниковъ, но всѣхъ знакомыхъ облагодѣтельствуетъ онъ.
Солнце заходило какъ будто въ розовыхъ лучахъ его счастія. Затѣмъ наступили сумерки и смѣнились ночнымъ мракомъ. Онъ терпѣливо сидѣлъ, какъ бы не замѣчая этого.
Но когда на другое утро, при яркомъ свѣтѣ солнца, показалась почтовая карета, при шумѣ проснувшейся жизни кучеръ неожиданно остановилъ свою рѣзвую четверку около укромной скамьи подъ деревомъ. Почтальонъ слѣзъ съ козелъ и подошелъ къ тому, что казалось какой-то кучею платья.
-- Онъ, кажется, не пьянъ, отвѣтилъ онъ на сварливый вопросъ пассажировъ. Не понимаю, что съ нимъ. Глава у него открыты; но онъ не говоритъ и не шевелится. Взгляните-ка, докторъ.
Грубый, совсѣмъ не профессіональнаго вида, человѣкъ вылѣзъ изъ кареты и, безпечно растолкавъ другихъ пассажировъ, наклонился надъ грудой платья.
-- Онъ умеръ? спросилъ одинъ изъ пассажировъ.
Грубый человѣкъ мягко опустилъ обратно безжизненную голову.
-- Нѣтъ, къ несчастію для него, онъ не умеръ, проговорилъ онъ коротко. Его хватилъ параличъ... и знатный. Хитро будетъ, коли онъ когда-нибудь теперь пошевелится или заговоритъ.