Когда Эльвинъ Мольреди вернулся домой, онъ уже не думалъ о своемъ одиночествѣ. Разговоръ съ старикомъ Слинномъ вытѣснилъ воспоминаніе объ этомъ изъ его ума и замѣнилъ новыми размышленіями.
Подъ вліяніемъ этихъ размышленій, онъ опять отправился на чердакъ въ кладовую, гдѣ хранились реликвіи его прошлой жизни. Теперь онъ посмотрѣлъ на нихъ совсѣмъ иными глазами. Неужели возможно, чтобы эти реликвіи снова вышли изъ забвенія на Божій свѣтъ? Практическій смыслъ говорилъ ему: нѣтъ! хотя бы онъ этого и пожелалъ. Внезапный холодъ охватилъ его. Жена и дочь никогда не подчинятся! Онѣ уѣдутъ отсюда далеко, далеко, гдѣ бы ничто не напоминало имъ ни прежней бѣдности, ни прежняго богатства. Меми -- его Меми -- ни за что не согласится переступить за порогъ дома послѣ дочерей Слипна и занять ихъ мѣсто. Нѣтъ! Да и зачѣмъ ей это дѣлать? Затѣмъ, что нашелся старый, полоумный, злопамятный старикъ!
Онъ вдругъ вздрогнулъ. Переворачивая кипу стараго, заплеснѣвѣвшаго платья, онъ увидѣлъ старую кирку, ту самую, которую онъ нашелъ въ шахтѣ и про которую совсѣмъ было позабылъ! Почему онъ о ней не вспомнили. раньше? Почему онъ не подумалъ о ней, когда старикъ Слиннъ передавалъ ему свою исторію? Ему стало стыдно, точно онъ намѣренно обманулъ старика. Онъ собирался уходить, какъ вдругъ снова вздрогнулъ...
На этотъ разъ потому, что его окликнулъ какой-то голосъ -- голосъ Слинна. Какъ этотъ искалѣченный человѣкъ добрался сюда и что ему нужно? Онъ торопливо отбросилъ кирку, которую въ первую минуту захватилъ было съ собой и спустился съ лѣстницы.
Старикъ ждалъ его у дверей конторы.
Когда Мольреди подошелъ ближе, то увидѣлъ, что Слиннъ весь дрожитъ и цѣпляется за дверь, чтобы не упасть.
-- Я пришелъ, Мольреди, заговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ, просить васъ забыть все, что я вамъ говорилъ. Выкиньте это изъ головы и побожитесь, что никому о томъ не скажете. Все это не стоитъ счастія, какое я нашелъ въ вашей дружбѣ -- дружбѣ хорошаго человѣка -- и я почувствовалъ это въ послѣдніе полчаса, когда имѣлъ несчастіе ея лишиться.
-- Пойдемъ со мной, отвѣтилъ Мольреди, помогая старику взбираться по лѣстницѣ.
-- Узнаете ли вы эту кирку?
-- Да, кажется; однако...
-- Это ваша кирка?
-- Нѣтъ.
-- Почему вы въ томъ увѣрены?
-- У нея не такая ручка.
-- Значитъ, эта кирка не ваша?
-- Нѣтъ; у моей ручка была сломана, но мнѣ не на что было купить новую кирку.
-- Значитъ, вы положительно утверждаете, что кирка, которую я нашелъ въ моей шахтѣ, не ваша?
-- Да.
-- Слиннъ!
Старикъ провелъ рукою по лбу, поглядѣлъ на Мольреди и опустилъ глаза.
-- Нѣтъ, не моя, просто отвѣтилъ онъ.
-- Ладно.
-- И вы не будете больше говорить объ этомъ? робко спросилъ старикъ.
-- Хорошо; обѣщаю вамъ.
Онъ сдержалъ слово, но не прежде какъ заставилъ Слинна описать ему Мастерса такъ подробно, какъ только тотъ могъ это сдѣлать.
Это описаніе вмѣстѣ съ большой суммой денегъ и обѣщаніемъ еще болѣе щедраго вознагражденія, Мольреди передалъ въ руки своего стряпчаго. Послѣ того старыя отношенія съ Слинномъ возобновились; въ одномъ только произошла разница: переписка отца съ женой и дочерью не проходила больше черезъ руки частнаго секретаря.
Протекло три мѣсяца; дождливый сезонъ прекратился, и скаты холмовъ вокругъ шахты Мольреди запестрѣли цвѣтами. Въ воздухѣ носились слухи о фешенебельномъ бракѣ, и въ "Извѣстіяхъ" глухо упоминалось, что, быть можетъ, именитый капиталистъ будетъ вскорѣ вызванъ заграницу. Но лицо этого именитаго капиталиста, во всякомъ случаѣ, совсѣмъ не выражало довольства; напротивъ того въ послѣднія нѣсколько недѣль казалось встревоженнымъ и озабоченнымъ и совсѣмъ утратило свое обычное спокойствіе. Люди качали головой; нѣкоторые говорили про спекуляціи; всѣ толковали про расточительность его семьи.
Въ одно утро, послѣ нѣсколькихъ часовъ работы, Слиннъ, глядя на озабоченное лицо хозяина, всталъ и заковылялъ въ его сторону.
-- Мы обѣщали другъ другу никогда не возобновлять святочнаго разговора, если только я не добуду доказательства тому, что говорилъ. У меня ихъ нѣтъ и не будетъ; да и не надо мнѣ ихъ вовсе, и если я нарушаю обѣщаніе, то потому только, что не могу видѣть васъ такимъ несчастнымъ и не знать, что тому причиной.
Мольреди сдѣлалъ жестъ отрицанія, но старикъ продолжалъ:
-- Вы несчастны, Эльвинъ Мольреди, вы несчастны, потому, что хотите дать за дочерью двѣсти пятьдесятъ тысячъ долларовъ приданаго и не рѣшаетесь тратить деньги, которыя считаете не своими, а моими.
-- Кто говоритъ о приданомъ? спросилъ Мольреди съ гнѣвнымъ румянцемъ въ лицѣ.
-- Донъ Цезаръ Альваредо сказалъ объ этомъ моей дочери.
-- Я вамъ скажу вотъ что, старина. Я былъ бы радъ дать это приданое за дочерью и пусть Меми будетъ княгиней; я былъ бы радъ заткнуть глотку испанцу, но не трону этихъ денегъ... если только вы не дадите мнѣ ихъ взаймы... а я вамъ выдамъ вексель.
-- А если я разорву вексель, то это уже не ваше дѣло, замѣтилъ старикъ.
Въ эту минуту слуга пришелъ доложить о приходѣ дона Цезара Альваредо, который желаетъ переговорить о дѣлѣ.
-- Просите, сказалъ Мольреди коротко.
Дверь отворилась и вошелъ донъ Цезаръ -- прямой какъ тополь, серьезный и важный.
Мольреди не видѣлъ испанца со времени возвращенія его изъ Европы, но даже его неопытный глазъ не могъ не замѣтить, съ какой граціей и ловкостью усвоилъ себѣ юный креолъ стиль и моды старѣйшей цивилизаціи. Можно было скорѣе сказать, что онъ вернулся къ прежнему состоянію, нежели усвоилъ новое.
-- Садитесь, пригласилъ Мольреди.
Молодой человѣкъ значительно поглядѣлъ на старика Слинна.
-- Говорите при немъ, продолжалъ Мольреди, онъ мой личный секретарь.
-- Въ такомъ случаѣ я могу придти въ другой разъ, надменно отвѣтилъ донъ Цезаръ. Долженъ ли я понять ваши слова такъ, что вамъ теперь некогда и я пришелъ не во время?
Мольреди колебался. Онъ привыкъ уважать дона Рамона Альваредо и считать его выше себя по общественному положенію. Теперь очевидно и сынъ претендовалъ на такое же преимущество, хотя чуть было не сталъ его зятемъ. Онъ всталъ, не говоря ни слова, и повелъ дона Цезара въ гостиную.
-- Я надѣялся, что синьора Мольреди избавитъ меня отъ необходимости этого свиданія или по крайней мѣрѣ предупредитъ васъ объ его цѣли. Но изъ того, что вы предложили мнѣ объясняться въ присутствіи несчастнаго синьора Эсслина, я заключаю, что она этого не сдѣлала.
-- Не знаю, на что вы намекаете и какое дѣло м-съ Мольреди до васъ или до Слинна.
-- Долженъ ли я понять, что м-съ Мольреди не писала вамъ ничего про то, что я довѣрилъ въ ея руки весьма важное для м-ра Эслинна письмо?
-- Письмо? у моей жены есть письмо Слинна?
Донъ Цезаръ внимательно посмотрѣлъ на милліонера.
-- Такъ, такъ. Я этого какъ разъ опасался. Она уничтожила письмо, ни слова не сказавъ вамъ про него. Я бы тоже сохранилъ тайну, но я ищу руки дочери синьора Эсслина и считаю себя обязаннымъ выпросить сперва у нея прощенія за ущербъ, причиненный ея отцу.
-- Вы знаете содержаніе этого письма?
-- Я снялъ съ него копію.
-- Пойдемте, сказалъ Мольреди.
И повелъ дона Цезара назадъ въ контору.
-- Донъ Цезаръ нашелъ ваше письмо, сказалъ онъ Слинну и я вамъ его прочитаю вслухъ, чтобы вамъ легче было слѣдить за его содержаніемъ.
"Милая жена, я только-что нашелъ золото въ своемъ туннелѣ, и ты должна тотчасъ же ѣхать сюда съ дѣтьми. Я полгода трудился какъ волъ и теперь очень слабъ... пріѣзжай немедленно... мы теперь богаты. Мы были бы богаты, еслибы даже это была жила, идущая на западъ къ ближайшему туннелю, а не на востокъ, согласно моей теоріи...
-- Постойте! закричалъ Слиннъ громовымъ голосомъ.
Мольреди взглянулъ на него.
-- Невѣрно, что ли? спросилъ онъ тревожно. Надо было сказать на востокъ къ ближайшему туннелю?
-- Нѣтъ, вѣрно! Но я ошибся, мы всѣ ошиблись!
Слиннъ вскочилъ на ноги и выпрямился, точно здоровый.
-- Развѣ вы не понимаете, что вы нашли туннель Мастерса? Не мой, а Мастерса! это его и кирка, я теперь ее призналъ.
-- А вашъ туннель? а ваша кирка?
-- Все тамъ же, гдѣ и были.
И вслѣдъ за тѣмъ Слиннъ бросился вонъ изъ комнаты; за нимъ послѣдовали остальные. Дорога вела мимо шахты Мольреди, и Слиннъ вырвалъ изъ рукъ изумленнаго китайца, рывшаго тамъ землю, заступъ и бросился дальше. Пройдя четверть мили, онъ остановился передъ углубленіемъ въ холмѣ.
-- Вамъ нельзя сунуться туда безъ огня, остановилъ его за руку Мольреди.
-- Я знаю тамъ каждое мѣстечко наизусть и могу ходить въ потьмахъ, какъ днемъ.
И онъ исчезъ въ черное отверстіе. Вскорѣ онъ вернулся назадъ, прижимая что-то къ груди. Они хотѣли поддержать его. Но и самъ онъ и ноша его -- неровный кусокъ золота съ кварцемъ -- упали на землю. Слиннъ нашелъ въ себѣ настолько силы, чтобы обратить взоръ на другаго милліонера, въ Савименто, наклонившагося надъ нимъ.
-- Вы видите, проговорилъ онъ прерывистымъ голосомъ,-- я не... сумасшедшій...
Нѣтъ! Онъ не былъ сумасшедшимъ. Но онъ былъ мертвъ.
"Русскій Вѣстникъ ", NoNo 6--7, 1888