ЧАСТЬ I.

I.

Когда учитель школы въ Инджіанъ-Спрингѣ вышелъ изъ сосноваго лѣса на небольшую проталинку, разстилавшуюся передъ школьнымъ домомъ, то остановился, посвистывая, поправилъ шляпу, которая слишкомъ ужь лихо сидѣла на его кудрявой головѣ, бросилъ полевые цвѣты, сорванные имъ по дорогѣ и вообще принялъ строгій видъ, приличный его профессіи и его годамъ: ему было уже двадцать лѣтъ!

Не то, чтобы онъ сознательно драпировался строгостью; нѣтъ, по своему серьезному характеру, онъ твердо былъ увѣренъ, что всѣ другіе считаютъ его, какъ и онъ самъ себя, человѣкомъ суровымъ и даже скучнымъ, благодаря глубокой и всесторонней опытности.

Строеніе, отведенное ему и его питомцамъ департаментомъ народнаго просвѣщенія округа Туоломни въ Калифорніи, служило первоначально церковью. Оно все еще носило слабый отпечатокъ прежняго своего назначенія, къ которому примѣшался позднѣе алькоголическій духъ политическихъ преній,-- результатъ еженедѣльнаго превращенія школы -- съ разрѣшенія департамента, въ трибуну, съ которой излагались принципы различныхъ партій и ихъ преданность народнымъ вольностямъ. На столѣ учителя лежало нѣсколько молитвенниковъ, и черная доска не вполнѣ прикрывала страстное воззваніе къ гражданамъ Инджіанъ-Спринга "стать грудью" за Стеббинса и выбрать его инспекторомъ.

Учителя поразилъ крупный шрифтъ, которымъ было напечатано это объявленіе, и, сообразивъ удобство такой крупной печати для глазъ младшихъ учениковъ, онъ оставилъ его висѣть на стѣнѣ, какъ пріятный образчикъ орѳографіи.

Къ несчастію, хотя дѣти читали каждое слово по складамъ, съ большимъ трудомъ и отчетливостью; но общій смыслъ его вызывалъ неумѣстную смѣшливость.

Вынувъ изъ кармана большой ключъ, учитель отперъ дверь и настежь растворилъ ее, отступивъ изъ предосторожности назадъ, такъ какъ опытъ научилъ его, что онъ можетъ найти у порога небольшую, но очень общительную гремучую змѣйку. Легкое смятеніе, послѣдовавшее за его вторженіемъ, показало, что предосторожность не лишняя и что горница служила для мирныхъ и частныхъ сборищъ различныхъ представителей животнаго царства. Нѣсколько желтыхъ птицъ и бѣлокъ поспѣшно юркнули въ окна и сквозь трещины въ полу, но золотистая ящерица отъ страха внезапно окаменѣла на открытой ариѳметикѣ и такъ сильно тронула сердце учителя своимъ сходствомъ съ наказаннымъ и запертымъ на ключъ ученикомъ, заснувшимъ надъ урокомъ, котораго не могъ одолѣть, что была осторожно высажена въ окно.

Возстановивъ декорумъ и дисциплину въ горницѣ, хлопнувъ руками и произнеся: тсъ! учитель обошелъ пустыя скамейки, положилъ на мѣсто забытую ариѳметику и смахнулъ съ пюпитровъ кусочки штукатурки, свалившіеся съ потолка.

Дойдя до своей конторки, онъ приподнялъ крышку и нѣсколько секундъ глядѣлъ внутрь ящика, не шевелясь. Его серьезная задумчивость объяснялась въ сущности тѣмъ, что онъ глядѣлся въ небольшое карманное зеркальце, спрятанное въ ящикѣ, и спрашивалъ себя: не слѣдуетъ ли ему пожертвовать пушкомъ на верхней губѣ, который онъ серьезно принималъ за усы, ради строгости профессіональной внѣшности.

Но вотъ онъ услышалъ звуки тоненькихъ голосовъ, слабые крики и серебристый смѣхъ въ неопредѣленныхъ и отдаленныхъ разстояніяхъ отъ школы; это напомнило ему птицъ и бѣлокъ, которыхъ онъ только-что разогналъ. Онъ узналъ по этимъ признакамъ, что уже девять часовъ и что его ученики собираются.

Они появились обычнымъ безпорядочнымъ образомъ -- какъ и всѣ деревенскіе школьники въ мірѣ -- неправильно, спазмодически и всегда какъ бы случайно; нѣкоторые приходили, ведя другъ друга за руку; другіе гуськомъ вслѣдъ за старшими; иные цѣлыми кучками, но никогда по-одиночкѣ. При этомъ они всегда бывали озабочены чѣмъ-то постороннимъ, появлялись неожиданно изъ канавъ, изъ овраговъ, сквозь изгороди, всякими окольными путями, куда они забирались для какихъ-то неопредѣленныхъ и непонятныхъ цѣлей, точно они шли всюду, куда угодно, только не въ школу.

И каждый разъ они выростали передъ удивленнымъ учителемъ, точно грибы изъ-подъ земли. Ихъ нравственное отношеніе къ своимъ обязанностямъ было такъ же одинаково: они всегда приходили какъ будто утомленные и не въ духѣ; послѣднее отъ привычки стало, быть можетъ, уже какъ бы притворнымъ. До самой послѣдней минуты, уже стоя на порогѣ школы, они старались какъ будто выгадать время, а усѣвшись на скамейкахъ, поглядывали другъ на друга съ такимъ видомъ, точно никакъ не ожидали здѣсь встрѣтиться и находятъ это очень забавнымъ.

Учитель, чтобы дать время улечься бродяжническому духу въ своей маленькой паствѣ, заставлялъ обыкновенно учениковъ разсказывать какіе-нибудь интересные эпизоды изъ путешествія въ школу; или же, если ему не удавалось побѣдить ихъ неохоту говорить о томъ, что ихъ втайнѣ интересовало, то самъ разсказывалъ о чемъ-нибудь, что случилось съ нимъ въ тотъ промежутокъ времени, когда они не видѣлись. Онъ дѣлалъ это частію для того, чтобы дать имъ освоиться съ болѣе формальной атмосферой школы, частію же,-- боюсь -- потому, что, не смотря на его добросовѣстную серьезность, это чрезвычайно занимало его. Это также отвлекало обычное, беззастѣнчивое, неотступное вниманіе, съ какимъ ученики каждое утро разглядывали круглыми, любопытными глазками его собственную персону, не упуская изъ виду ни малѣйшей подробности въ его туалетѣ и наружности, такъ что малѣйшее уклоненіе или перемѣна въ томъ и другомъ вызывали немедленно комментаріи, сообщаемые на ухо, или же окаменѣлое удивленіе. Онъ зналъ, что они видятъ его насквозь, и боялся проницательности этихъ маленькихъ ясновидцевъ.

-- Ну? произнесъ учитель важно.

За этимъ обыкновенно наступала минута смущеннаго колебанія, готоваго перейти въ нервный смѣхъ или лицемѣрное вниманіе. Впродолженіи цѣлыхъ шести мѣсяцевъ этотъ вопросъ учителя неизмѣнно принимался каждое утро за скрытую шутку, которая можетъ привести къ зловѣщему сообщенію или скрывать какой-нибудь вопросъ изъ страшныхъ книжекъ, лежавшихъ передъ учителемъ.

И однако самый элементъ опасности имѣлъ свое обаяніе.

Джонни Фильджи, маленькій мальчикъ, сильно покраснѣлъ., и, не вставая съ мѣста, торопливо и тоненькимъ голоскомъ залепеталъ:

-- Тигра принесла... и вдругъ перешелъ въ неясный шепотъ.

-- Говори, Джонни, поощрялъ учитель.

-- Извините, сэръ, онъ ничего такого не видѣлъ... это совсѣмъ не настоящая новость, сказалъ Рупертъ Фильджи, старшій братъ, вставая съ видомъ главы семейства и поглядѣвъ, сердито нахмуря брови, на Длсонни,-- это одна глупость съ его стороны; его надо бы за уши отодрать.

И увидя себя неожиданно на ногахъ, онъ тоже покраснѣлъ и торопливо прибавилъ: -- Джимми Снейдеръ... вотъ онъ, такъ, видѣлъ- н ѣ что, спросите его.

И усѣлся, чувствуя себя настоящимъ героемъ.

Глаза всѣхъ, включая и учителя, уставились на Джимми Снейдера. Но этотъ юный наблюдатель немедленно спряталъ голову и плечи въ пюпитръ и оставался тамъ, захлебываясь точно подъ водой. Двое или трое изъ ближайшихъ сосѣдей старались соединенными силами вытащить его снова на свѣтъ Божій. Учитель терпѣливо ждалъ. Джонни Фильджи воспользовался диверсіей и снова запищалъ тоненькимъ голоскомъ:-- Тигра принесла шесть... и опять спасовалъ.

-- Ну, Джимми, произнесъ учитель съ оттѣнкомъ повелительности въ голосѣ. Тутъ уже Джимми Снейдеръ поневолѣ вылѣзъ изъ пюпитра и, весь раскраснѣвшись, началъ разсказывать съ необыкновеннымъ паѳосомъ:-- видѣлъ чернаго медвѣдя; онъ вышелъ изъ Девисова лѣсу. Да прямо на меня и пошелъ! Большой! большой!.. съ лошадь!.. и сопитъ, и фыркаетъ!.. и все на меня, такъ прямехонько и претъ! Думалъ, что сцапаетъ меня! Не сцапалъ! Я кинулъ въ него большущимъ камнемъ, право, кинулъ (въ отвѣтъ на восклицанія и насмѣшливые комментаріи), и онъ удралъ! Еслибы онъ подошелъ ближе, я бы хватилъ его аспидной доской, право-слово, хватилъ бы!

Тутъ учитель нашелъ нужнымъ вмѣшаться и замѣтить, серьезнымъ тономъ, что обычай бить аспидной доской медвѣдей величиной съ лошадь одинаково опасенъ для доски (которая составляетъ собственность округа Туоломни) и для того, кто бьетъ, а глаголы: "сцапать", "удрать" и "хватить" очень вульгарны и не употребляются джентльменами.

Послѣ такого внушенія Джимми Снейдеръ сѣлъ на мѣсто, нисколько не поколебавшись въ вѣрѣ въ собственную храбрость.

Послѣ того наступила небольшая пауза -- юный Фильджи, воспользовавшись ею, пропищалъ-было:-- Тигра принесла... но вниманіе учителя было привлечено пытливыми взглядами Октавіи Денъ, одиннадцати-лѣтней дѣвочки, которая по обычаю своего пола предпочитала, чтобы ее замѣтили, прежде нежели она заговоритъ. Когда ей удалось привлечь взглядъ учителя, она отбросила привычнымъ ловкимъ жестомъ длинные волосы съ плечъ, встала и съ легкимъ румянцемъ проговорила:

-- Кресси Макъ-Кинстри вернулась домой изъ Сакраменто. М-съ Макъ-Кинстри говорила мамѣ, что она опять будетъ ходить въ школу.

Учитель поднялъ голову съ поспѣшностью, быть можетъ, не совмѣстной съ его цинической суровостью. Видя, что дѣвочка съ любопытствомъ слѣдитъ за нимъ съ выжидающей улыбкой, онъ пожалѣлъ, что поторопился. Кресси Макъ-Кинстри, которой уже было шестнадцать лѣтъ, состояла въ числѣ ученищъ, которыхъ онъ нашелъ въ школѣ, когда сюда пріѣхалъ. Но онъ нашелъ также, что она находится въ необыкновенно странномъ для школьницы положеніи, а именно считается "помолвленной" съ нѣкимъ Сетомъ Девисомъ, девятнадцати-лѣтнимъ ученикомъ, при чемъ послѣдній совсѣмъ безцеремонно ухаживаетъ за дамой своего сердца, находясь въ школѣ, и это съ позволенія бывшаго учителя, его предшественника! Новый учитель вынужденъ былъ указать родителямъ влюбленной четы на неудобныя послѣдствія такого порядка вещей для школьной дисциплины. Результатомъ было то, что онъ лишился двоихъ изъ своихъ учениковъ, а можетъ быть съ тѣмъ вмѣстѣ и благоволенія ихъ родителей.

Былъ ли теперь принятъ во вниманіе протестъ учителя или же "помолвка" разстроилась? И то и другое было возможно. Его минутное раздумье послужило къ выгодѣ Джонни Фильджи.

-- Тигра, проговорилъ вдругъ Джонни съ пагубной отчетливостью, принесла шесть щенятокъ... и все желтые.

Хохотъ, послѣдовавшій за этимъ, долго задерживаемымъ, извѣстіемъ о приращеніи въ семьѣ желтаго и безобразнаго сетера Джонни, "Тигры", обычно сопровождавшей его въ школу и лаявшей за дверью, заразилъ и учителя.

Послѣ того онъ съ удвоенной строгостью произнесъ: -- "принимайтесь за книги". Маленькое lev é e кончилось, и начался классъ.

Онъ продолжался два часа, съ короткими вздохами, нахмуренными лбами, жалобными восклицаніями и пискомъ грифелей по аспиднымъ доскамъ и другими признаками тоски со стороны юнѣйшихъ членовъ паствы и болѣе или менѣе частымъ шептаніемъ, движеніемъ губъ и безсознательнымъ бормотаньемъ со стороны старѣйшихъ. Учитель медленно двигался между скамейками, ободряя, объясняя, а порою останавливался, заложивъ руки за спину, и разсѣянно глядѣлъ въ окно, чѣмъ возбуждалъ зависть самыхъ маленькихъ. Слабое жужжаніе точно невидимыхъ насѣкомыхъ мало по малу воцарялось въ школѣ; самый упорный концертъ задавала большая пчела, и ея пѣніе дѣйствовало снотворно. Жаркое, благоуханное дыханіе сосенъ неслось въ окна и въ двери; солнце пекло; потъ выступалъ на личикахъ малютокъ; кудряшки на лбу, длинныя рѣсницы, круглые глазенки -- все стало влажно, а вѣки тяжелѣли. Самъ учитель чуть-было не задремалъ и, вздрогнувъ, увидѣлъ пару чьихъ-то глазъ, уставившихся на него. Нерѣшительная, не то сконфуженная, не то лѣнивая фигура человѣка остановилась передъ крыльцомъ въ открытыхъ дверяхъ. Къ счастію, дѣти, сидя лицомъ къ учителю, а спиною къ двери, не замѣтили ее.

Въ фигурѣ не было впрочемъ ничего зловѣщаго или таинственнаго. Учитель сразу узналъ Бена Добни, или какъ его обычно звали "дядю Бена", добродушнаго, но не особенно умнаго рудокопа, занимавшаго небольшую избушку на неважномъ пріискѣ, на рубежѣ Инджіанъ-Спринга. Увидѣвъ его, учитель съ досадой вспомнилъ, что Бенъ уже цѣлыхъ два дня преслѣдовалъ его, то появляясь, то исчезая на дорогѣ, которая вела въ школу, точно не въ мѣру робкое и застѣнчивое привидѣніе. Это по проницательному заключенію учителя означало, что онъ, подобно большинству привидѣній, собирается сообщить нѣчто безусловно неудобное. Однако когда дана была рекреація, и маленькая паства высыпала отдыхать на площадку вокругъ школы, оказалось, что дядя Бенъ исчезъ. Было ли присутствіе дѣтей несовмѣстимо съ его таинственной миссіей, или у него не хватило храбрости въ послѣднюю минуту -- этого учитель не могъ рѣшить. И совсѣмъ тѣмъ, хотя отложенное свиданіе ничего не сулило ему, кромѣ скуки, однако учитель былъ смутно и непріятно разочарованъ.

Нѣсколько часовъ спустя, когда школьники были отпущены домой, учитель увидѣлъ, что Октавія Денъ вертится у его конторки. Поглядѣвъ въ лукавые глазки дѣвочки, онъ добродушно откликнулся на сообщенную ему по утру вѣсть.

-- Я думалъ, что миссъ Макъ-Кинстри уже вышла замужъ, безпечно сказалъ онъ.

Октавія отвѣчала рѣшительно.

-- О, нѣтъ! Боже мой! нѣтъ!

-- Отчего бы и нѣтъ? замѣтилъ учитель.

-- Я думаю, она никогда и не собиралась замужъ, отвѣчала Октавія, хитро поглядывая изъ-подъ своихъ длинныхъ рѣсницъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?

-- Нѣтъ; она только морочила Сета Девиса; вотъ и все.

-- Морочила?

-- Да, сэръ. Шутя водила за носъ!

-- Шутя водила за носъ?

На минуту учитель почувствовалъ, что профессіональный долгъ требуетъ, чтобы онъ протестовалъ противъ такого въ высшей степени неженственнаго и легкомысленнаго отношенія къ матримоніальнымъ задачамъ, но, при вторичномъ взглядѣ на выразительное лицо юной собесѣдницы, онъ заключилъ, что ея инстинктивное знаніе собственнаго пола надежнѣе его несовершенныхъ теорій. Онъ отвернулся въ конторкѣ, не говоря больше ни слова. Октавія перекинула черезъ плечико свой ранецъ, не безъ кокетства, и направилась къ двери. Въ это самое время малютка Фильджи изъ безопаснаго убѣжища подъ крыльцомъ, куда онъ укрылся, внезапно рѣшился на послѣднюю дерзость! Словно поразясь оригинальной идеей и взывая какъ будто въ пространство, онъ закричалъ:-- Кресси Макъ-Кинстри влюблена въ учителя! и моментально исчезъ.

Сурово презирая всѣ эти инциденты, учитель засѣлъ за приготовленіе прописей на слѣдующій день, когда замолкли голоса его разбѣгавшихся учениковъ. Безмолвіе воцарилось въ школьномъ домикѣ. Чрезъ раскрытую дверь прохладный, успокоительный вѣтерокъ тихо пробирался въ горницу, какъ будто природа опять украдкой вступала во владѣніе своей собственностью. Бѣлка смѣло перебѣжала черезъ крыльцо, нѣсколько щебечущихъ птицъ подлетѣли-было, похлопали съ секунду крыльями въ нерѣшительности и застѣнчиво отлетѣли прочь при видѣ неожиданнаго одинокаго гостя. Послѣ того произошло новое вторженіе, но на этотъ разъ человѣческаго существа, и учитель сердито поднявъ голову, увидѣлъ дядю Бена.

Онъ вошелъ съ досадной медлительностью, еле передвигая ногами, высоко поднимая громадные сапоги и осторожно опуская ихъ на полъ, точно боялся, что полъ подъ нимъ подломится, или желалъ фигурально выразить, какъ путь знанія тернистъ и труденъ.

Дойдя до конторки учителя, онъ неуклюже остановился и краемъ мягкой войлочной шляпы какъ будто старался стереть робкую улыбку съ своего лица, которая на немъ застыла съ той минуты, какъ онъ вошелъ. Случилось при этомъ, что онъ вступилъ на порогъ какъ разъ вслѣдъ за тѣмъ, какъ на немъ красовалась фигура малютки Фильджи, а потому казался теперь настоящимъ великаномъ по сравненію съ тѣмъ и конфузился отъ этого еще сильнѣе. Учитель не дѣлалъ попытокъ вывести его изъ затрудненія, но холодно-вопросительно глядѣлъ на него.

-- Я предполагалъ... началъ тотъ, смахивая вдругъ шляпой пыль съ сапоговъ, я предполагалъ... то есть вѣрнѣе сказать... я думалъ... или какъ бы это точнѣе выразиться... я ожидалъ, что застану васъ одного въ это время. Вы въ это время обыкновенно бываете одни, знаете. Это тихое, хорошее, разумное время, когда человѣкъ, такъ сказать, можетъ оглянуться назадъ и провѣрить свои знанія. Вы совсѣмъ какъ я, а потому, видите, я и понялъ сразу ваши привычки.

-- Почему же въ такомъ случаѣ вы приходили сегодня утромъ мѣшать школьникамъ заниматься? рѣзко спросилъ учитель.

-- Да, это правда, согласился дядя Бенъ съ улыбкой раскаянія. Но вѣдь я, знаете, не входилъ, а только побылъ около, чтобы привыкнуть и къ себѣ пріучить.

-- Привыкнуть къ чему? спросилъ учитель нетерпѣливо, хотя и смягчился нѣсколько при видѣ раскаянія виновнаго.

Дядя Бенъ не тотчасъ отвѣтилъ, но оглядѣлся сначала, какъ бы ища, гдѣ сѣсть, ощупалъ одинъ или два пюпитра своей большой рукой, какъ будто удостовѣряясь, безопасно ли будетъ ему на нихъ сѣсть, и въ концѣ концовъ оставилъ эту мысль, какъ опасную, и усѣлся на эстраду, около стула учителя, предварительно смахнувъ съ нея пыль шляпой. Но убѣдившись, что отъ того, что онъ усѣлся, дѣло не подвинулось нисколько впередъ, онъ снова всталъ и взялъ съ конторки учителя одинъ изъ учебниковъ, неловко повертѣлъ его въ рукахъ и положилъ обратно.

-- Я думаю, вы здѣсь не употребляете ариѳметику Добелля? робко спросилъ онъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ учитель.

-- Плохо дѣло. Онъ, должно быть, вышелъ изъ моды, этотъ Добелль. Я самъ учился по Добеллю. А грамматику Парсинга? вы, кажется, не употребляете также и грамматику Парсинга?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ учитель, смягчаясь еще болѣе при видѣ смущеннаго лица дяди Бена и съ улыбкой глядя на него.

-- И то же самое, вѣроятно, придется сказать объ астрономіи и алгебрѣ Джонса? Времена перемѣнились. У васъ тутъ въ ходу все новенькое, продолжалъ онъ съ напускной безпечностью, но старательно избѣгая, взгляда учителя. Для человѣка, обучавшагося по Парсингу, Добеллю и Джонсу, въ наше время совсѣмъ нѣтъ ходу.

Учитель ничего не отвѣчалъ. Замѣтивъ, какъ краска приливала къ лицу дяди Бена и снова отливала, онъ съ серьезнымъ лицомъ склонился надъ своими книгами. Это обстоятельство какъ будто успокоило его собесѣдника, и тотъ все еще отвернувъ лицо и глядя въ окно, продолжалъ:

-- Еслибы у васъ были тѣ книги... которыхъ у васъ нѣтъ... Я думалъ-было попросить васъ кое о чемъ. Мнѣ пришло въ голову... такъ оказать, обновить свои знанія. Опять пройти старыя книги... такъ... знаете, для препровожденія времени. Думалъ, послѣ окончанія вашихъ школьныхъ занятій, заглянуть, эдакъ, знаете, къ вамъ и кое-что повторить? Вы считайте меня сверхштатнымъ ученикомъ... и я буду платить особо... но это, знаете, останется между нами... только для времяпровожденія, знаете...

Въ то время какъ учитель, улыбаясь, поднималъ голову, онъ вдругъ опять отвернулся къ окну.

-- Сорока, знаете, очень смѣлая птица, и залетаетъ въ самую школу. Я думаю, имъ кажется, что тутъ прохладнѣе...

-- Но если вы серьезно хотите учиться, дядя Бенъ, то не все ли равно, по какимъ книгамъ... правила тѣ же самыя, какъ вамъ извѣстно, поощрилъ его учитель.

Лицо дяди Бена, повеселѣвшее-было, вдругъ омрачилось. Онъ взялъ книгу изъ рукъ учителя, стараясь не встрѣтиться съ нимъ глазами, повертѣлъ ее въ рукахъ и положилъ обратно такъ осторожно, точно она была стеклянная, и онъ боялся разбить ее.

-- Разумѣется, пробормоталъ онъ съ притворной развязностью, разумѣется. Правила одни и тѣ же.

Тѣмъ не менѣе онъ совсѣмъ задыхался, и крупныя капли пота выступили на его гладкомъ большомъ лбу.

-- Что касается письма, продолжалъ учитель еще дружелюбнѣе, замѣтивъ эти признаки смущенія, то, какъ вамъ извѣстно, всякая пропись годится.

Онъ безпечно подалъ свое перо дядѣ Бену. Большая рука застѣнчиво взялась за перо, но при этомъ ухватилась за него такъ робко и такъ неуклюже, что видно было сразу, что совсѣмъ не привыкла держать его, и учитель долженъ былъ отойти къ окну и тоже поглядѣть на птицъ.

-- Ужасно смѣлыя -- эти сороки, сказалъ опять дядя Бенъ, кладя перо обратно около книгъ и глядя на свои пальцы съ такимъ видомъ, какъ будто они совершили операцію необычайной трудности и деликатности.

-- Онѣ ничего-таки не боятся, не правда ли?

Наступило вновь молчаніе. Учитель вдругъ отвернулся отъ окна.

-- Знаете, что я вамъ скажу, дядя Бенъ, проговорилъ онъ съ рѣшимостью и очень серьезно, бросьте вы Добелля, и Парсинга, и Джонса, и старинныя гусиныя перья, къ которымъ, я вижу, вы привыкли и начните сначала, точно вы никогда ничему не учились. Забудьте ихъ, говорю вамъ. Конечно, это трудно сдѣлать -- и онъ отвернулся отъ окна -- но вы должны такъ поступить.

Онъ долженъ былъ снова отвернуться къ окну: радость, преобразившая лицо дяди Бена, когда онъ это говорилъ, вызвала слезы на его собственныхъ глазахъ. Смиренный ревнитель знанія торопливо отвѣтилъ, что онъ постарается.

-- И начните опять сначала, продолжалъ учитель ласково. Совсѣмъ, знаете, какъ еслибы вы были ребенкомъ.

-- Такъ, такъ, съ восторгомъ потиралъ руки дядя Бенъ, вотъ это по-моему! Вотъ это я говорилъ какъ разъ Рупу...

-- Значитъ, вы уже говорили съ другими объ этомъ, удивился учитель. Я думалъ, вы хотите держать это въ секретѣ.

-- Да, конечно, но я, знаете, условился съ Рупертомъ Фильджи, что если вы ничего не будете имѣть противъ этого, то я буду ему платить по двадцати пяти центовъ каждый разъ, какъ вы позволите ему придти сюда и помогать мнѣ, и сторожить школу и, знаете, никого въ нее не пускать. А Рупъ умный мальчикъ, сами знаете.

Учитель подумалъ съ минуту и рѣшилъ, что дядя Бенъ по всей вѣроятности правъ! Рупертъ Фильджи, красивый четырнадцати-лѣтній мальчикъ, былъ также оригинальный, сильный характеръ; юная живость и смѣлый, честный нравъ его привлекали учителя. Рупертъ былъ хорошій ученикъ и обѣщалъ стать еще лучше, и занятія съ дядей Беномъ не только не помѣшаютъ школьной дисциплинѣ, но могутъ быть даже полезны.

Тѣмъ не менѣе онъ добродушно спросилъ:

-- Но развѣ вы не могли бы легче и безопаснѣе заниматься у себя дома? Я могъ бы, знаете, дать вамъ денегъ на поддержаніе и приходить два раза въ недѣлю.

Радостное лицо дяди Бена вдругъ омрачилось.

-- Это было бы не такъ удобно для меня и для Рупа, сказалъ онъ нерѣшительно. Видите ли, что обстановка шкоды тутъ важна, и тишина, и общій характеръ, напоминающій объ ученіи. И ребята, которые непремѣнно заберутся ко мнѣ въ избушку, если узнаютъ, что я учусь, сюда не посмѣютъ придти.

-- Хорошо, отвѣчалъ учитель, приходите сюда.

Замѣтивъ, что его собесѣдникъ старается извлечь изъ горла слова благодарности, а изъ кармана кошелекъ, при чемъ то и другое ему никакъ не удается, онъ спокойно прибавилъ:

-- Я приготовлю вамъ нѣсколько прописей для начала.

И продолжалъ писать нѣсколько начатыхъ имъ примѣровъ для малютки Джонни Фильджи.

-- Премного вамъ благодаренъ, м-ръ Фордъ, сказалъ дядя Бенъ чуть слышно, и еслибы вы были такъ добры назначить плату...

М-ръ Фордъ быстро повернулся и протянулъ руку собесѣднику, такъ что тотъ вынужденъ былъ вынуть свою изъ кармана, чтобы пожать ее.

-- Милости просимъ, приходите, когда хотите; но я могу дозволить это только даромъ, и вы мнѣ лучше и не говорите о томъ, что намѣрены вознаградить Руперта.

Онъ потрясъ руку смущеннаго дяди Бена и, сказавъ, что оставитъ его теперь на нѣкоторое время одного, взялъ шляпу и направился къ двери.

-- Такъ вы думаете, что мнѣ лучше выкинуть за бортъ Добелля и компанію, медленно проговорилъ дядя Бенъ, глядя на приготовленную для него пропись.

-- Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ учитель съ полной серьезностью.

-- И начать сначала какъ малый ребенокъ?

-- Какъ малый ребенокъ, подтвердилъ учитель, выходя изъ-подъ крыльца.

Нѣсколько минутъ позже, докуривъ сигару на площадкѣ, онъ заглянулъ въ окно школы. Дядя Бенъ, снявъ сюртукъ и жилетъ и засучивъ рукава рубашки на мощныхъ рукахъ, очевидно, отбросилъ Добелля съ товарищами и, согнувшись въ три погибели, съ вспотѣвшимъ лбомъ, склонилъ смущенное лицо надъ конторкой учителя, стараясь выводить буквы, вкривь и вкось, дѣйствительно какъ малый ребенокъ.

II.

Пока дѣти медленно разсаживались по своимъ мѣстамъ на слѣдующее утро, учитель ловилъ удобную минутку переговорить съ Рупертомъ. Этотъ красивый, но не особенно любезный юноша былъ по обыкновенію окруженъ толпой женскихъ поклонницъ, къ которымъ, надо прибавить, онъ питалъ невыразимое презрѣніе.

Возможно, что это здоровое направленіе ума привлекало къ нему учителя, а потому онъ не безъ удовольствія слушалъ обрывки его презрительныхъ замѣчаній своимъ поклонницамъ.

-- Ну! обращаясь къ Клориндѣ Джонсъ, пожалуйста не сопите! А вы -- повернувшись къ Октавіи Денъ -- не дышите надъ моей головой. Если я что ненавижу, такъ это когда дѣвчонки на меня дышатъ. Да, да! вы дышали мнѣ въ затылокъ. Я это чувствовалъ. И вы также... вѣчно сопите... О! да! вамъ хочется знать, для чего я принесъ другую пропись и другую ариѳметику, миссъ любопытная! Ну, что дадите, если я скажу? Хотите знать хорошенькая ли она (съ невыразимымъ презрѣніемъ напирая на эпитетъ хорошенькая!) Нѣтъ, она не хорошенькая. У дѣвчонокъ вѣчно на умѣ хорошенькое, да любопытное. Ну, брысь! отстаньте! Развѣ вы не видите, что учитель на васъ смотритъ, стыдитесь!

Онъ поймалъ выразительный взглядъ учителя и подошелъ къ нему, слегка смутясь, съ краской досады на красивомъ лицѣ и съ взъерошенными каштановыми кудрями. Одна кудерька въ особенности, которую Октавія украдкой обвила вокругъ своего пальца, торчала точно пѣтушій гребень на его головѣ.

-- Я говорилъ дядѣ Бену, что вы можете заниматься съ нимъ здѣсь по окончаніи класса, сказалъ учитель, отводя его въ сторону. Поэтому вы можете отложить ваше письменное упражненіе и сдѣлать его сегодня послѣ полудня.

Темные глаза мальчика заискрились.

-- И если вамъ все равно, сэръ, прибавилъ онъ внушительно, то скажите ученикамъ, что я наказанъ.

-- Я боюсь, что это не годится, сказалъ учитель, которому это показалось очень забавнымъ. Но зачѣмъ вамъ это?

Рупертъ сильнѣе покраснѣлъ.

-- Чтобы удержать этихъ проклятыхъ дѣвчонокъ; чтобы онѣ не гонялись за мной и не прибѣжали сюда.

-- Я постараюсь это какъ-нибудь устроить, сказалъ учитель, улыбаясь и минуту спустя прибавилъ серьезнѣе:-- полагаю, что вашъ отецъ знаетъ, что вамъ будутъ платить деньги? и онъ не противъ этого?

-- Онъ? О, нѣтъ! отвѣчалъ Рупертъ съ удивленнымъ взглядомъ и тѣмъ же покровительственнымъ тономъ, съ какимъ онъ говорилъ обыкновенно съ младшимъ братомъ.-- Вамъ нечего о немъ безпокоиться.

Въ сущности Фильджи-отецъ, года два тому назадъ овдовѣвшій, молча передалъ главенство въ семьѣ своему сыну Руперту. Припомнивъ это, учитель только сказалъ: -- Очень хорошо, и отпустилъ ученика на мѣсто и выбросилъ изъ головы и самый предметъ бесѣды.

Оглядѣвъ скамейки, учитель только-что собирался-было позвонить въ колокольчикъ, въ знакъ того, что классъ начинается, какъ послышались легкіе шаги по песку, шелестъ платья, похожій на трепетаніе крыльевъ птицы, и въ школу легкимъ шагомъ вошла молодая дѣвушка.

Круглыя, нѣжныя, свѣжія щечки и подбородокъ, тонкая шейка показывали, что ей лѣтъ пятнадцать не болѣе; но полная, совершенно развитая фигура и длинное, модное платье говорили, что она уже больше не дѣвочка. Въ манерѣ держать себя она соединяла наивность дѣвочки и апломбъ женщины, Сдѣлавъ книксенъ учителю -- единственный намекъ на то, что она такая же ученица, какъ и остальныя -- она усѣлась на одной изъ большихъ скамеекъ, расправила складки своего наряднаго кисейнаго платья съ голубыми бантами и, опершись локтемъ на пюпитръ, принялась снимать перчатки.

То была Кресси Макъ-Кинстри.

Раздосадованный и разстроенный безцеремоннымъ появленіемъ дѣвушки, учитель холодно отвѣчалъ на ея поклонъ и сдѣлалъ видъ, что игнорируетъ ея нарядную персону. Положеніе было затруднительное... Онъ не могъ отказаться принять ее въ школу, такъ какъ ее не сопровождалъ больше поклонникъ; не могъ и прикидываться, что ничего не знаетъ о разстроившемся сватовствѣ. Что касается того, чтобы замѣтить о неприличіи ея костюма, то это было бы новымъ вмѣшательствомъ, котораго онъ зналъ, что въ Инджіанъ-Спрингѣ не потерпятъ. Онъ долженъ былъ принять такое объясненіе, какое она согласится ему дать. Онъ позвонилъ въ колокольчикъ больше затѣмъ, чтобы отвлечь любопытство дѣтей, возбужденное до послѣдней степени.

Кресси сняла перчатки и встала.

-- Я думаю, мнѣ можно начать съ того мѣста, на какомъ я остановилась? лѣниво проговорила она, указывая на книги, принесенныя ею съ собой.

-- Да, пока, сухо отвѣтилъ учитель.

Младшій классъ былъ вызванъ отвѣчать урокъ. Позднѣе, когда по обязанности онъ очутился около нея, онъ былъ удивленъ, найдя, что она дѣйствительно приготовила урокъ и вела себя такъ хладнокровно, какъ еслибы только вчера была въ школѣ. Занятія ея были совсѣмъ еще элементарныя, такъ какъ Кресси Макъ-Кинстри никогда не была блестящей ученицей, но онъ замѣтилъ -- съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ на счетъ постоянства такого явленія -- что сегодняшній урокъ она приготовила необыкновенно тщательно. Кромѣ того, въ ея манерѣ держать себя было что-то вызывающее, точно она рѣшила протестовать противъ всякой попытки удалить ее изъ школы на основаніи ея неспособности. Онъ отмѣтилъ для самообороны нѣсколько колецъ, надѣтыхъ на ней, и одинъ большой браслетъ, особенно дерзко блестѣвшій на ея бѣдой ручкѣ, уже привлёкшій вниманіе ея товарищей и вызвавшій компетентное замѣчаніе Джонни Фильджи,-- "настоящій золотой".

Не встрѣчаясь съ ней глазами, онъ довольствовался тѣмъ, что строгими взглядами удерживалъ дѣтей, чтобы они не глядѣли на нее. Она никогда не была особенно популярна въ роли невѣсты, и только Октавія Денъ и еще одна или двѣ дѣвочки постарше, цѣнили таинственное обаяніе этой роли, между тѣмъ какъ красавецъ Рупертъ, укрываясь какъ за каменную стѣну за свое открытое предпочтеніе къ женѣ хозяина гостинницы въ Инджіанъ-Спрингѣ -- особѣ среднихъ лѣтъ -- глядѣлъ на Кресси лишь какъ на несносную скороспѣлую дѣвчонку.

Тѣмъ не менѣе учителя раздражало ея присутствіе. Онъ пытался урезонить себя тѣмъ, что это лишь одинъ изъ фазисовъ мѣстной жизни и въ сущности забавный. Но это не помогало. Вторженіе этой тщеславной дѣвочки грозило разстроить не только школьную дисциплину, но и его собственную жизнь. Мечтательность, дѣлавшая его какъ бы не отъ міра сего,-- качество, которое и цѣнили его маленькіе слушатели -- теперь какъ будто совсѣмъ оставила его.

Во время рекреаціи, Октавія Денъ, сидѣвшая около Кресси, охвативъ рукой талію старшей дѣвушки и глядя на нее съ покровительственной улыбкой, подъ вліяніемъ какого-то быстро водворившагося между ними франмасонскаго пониманія, смѣясь, убѣжала вмѣстѣ съ другими. Учитель за конторкой и Кресси, замѣшкавшаяся около своего пюпитра, остались вдвоемъ.

-- Я не получалъ увѣдомленія ни отъ вашего отца, ни отъ матери о томъ, что вы опять вернетесь въ школу, началъ онъ. Но, полагаю, что они рѣшили это?

Непріятное подозрѣніе въ тайномъ соглашеніи ихъ съ женихомъ Кресси придавало особенную напыщенность его тону.

Молодая дѣвушка съ удивленіемъ поглядѣла на него.

-- Я полагаю, что папа и мама ничего не будутъ имѣть противъ этого, сказалъ онъ съ такимъ же пренебреженіемъ къ родительскому авторитету, какой проявилъ сегодня Рупертъ Фильджи, и который, повидимому, составлялъ мѣстную особенность. Мама хотѣла-было придти сюда и повидаться съ вами, но я сказала ей, что это совсѣмъ лишнее.

Она заложила обѣ руки за спину и оперлась ими въ пюпитръ, глядя на кончикъ своего элегантнаго башмачка, которымъ описывала полукругъ. Поза ея не то вызывающая, не то небрежная, выдавала граціозныя линіи ея таліи и плечъ Замѣтивъ это, учитель сталъ еще суровѣе.

-- Значитъ, я долженъ понять, что это будетъ постоянно?

-- Что такое? вопросительно сказала Кресси.

-- Долженъ ли я понять, что вы намѣрены аккуратно посѣщать школу? повторилъ учитель коротко,-- или же это простое соглашеніе всего лишь на нѣсколько дней, пока...

-- О! вдругъ поняла Кресси, поднявъ на него свои смѣлые глаза, вы говорите объ этомъ, о! это совсѣмъ разстроилось. Да, прибавила она презрительно, описывая большой полукругъ ножкой, это совсѣмъ кончено... три недѣли тому назадъ.

-- А Сетъ Девисъ... онъ тоже намѣренъ вернуться въ школу?

-- Онъ!

Она расхохоталась беззаботнымъ, дѣвическимъ смѣхомъ.

-- Не думаю. Пока я тутъ, во всякомъ случаѣ, онъ не вернется....

Она усѣлась на пюпитръ, такъ что ея маленькія ножки едва касались пола. Вдругъ она ударила каблукъ о каблукъ и встала.

-- Это все? спросила она.

-- Да.

-- Могу я теперь уйти?

-- Да.

Она сложила книжки горкой и минутку промедлила.

-- Хорошо ли поживали? спросила она съ небрежной вѣжливостью.

-- Да... благодарю васъ.

-- Вы на видъ совсѣмъ молодецъ.

Она направилась къ дверямъ лѣнивой, раскачивающейся походкой южныхъ дѣвушекъ; растворила дверь и внезапно со всѣхъ ногъ бросилась къ Октавіи Денъ, закружилась съ ней въ дикомъ вальсѣ и исчезла.

Послѣ того какъ школьники были распущены и учитель остался съ Рупертомъ Фильджи, чтобы показать ему, какъ приступить къ занятіямъ съ дядей Беномъ, красавецъ-мальчикъ спросилъ сердито:

-- Что, Кресси Макъ-Кинстри будетъ аккуратно посѣщать школу, м-ръ Фордъ?

-- Да, отвѣчалъ учитель, сухо.

И черезъ минуту прибавилъ:

-- А что?

Прелестныя кудри Руперта спускались на его брови, придавая ему особенно недовольный видъ.

-- Очень непріятно для человѣка, когда онъ думалъ, что отдѣлался отъ этой сороки и ея глупаго жениха, видѣть, что она опять затесалась къ намъ.

-- Не увлекайтесь личной антипатіей, Рупертъ, и не говорите такъ о своей школьной подругѣ... и молодой лэди, притомъ, сухо поправилъ его учитель.

-- Въ лѣсу у насъ такихъ школьныхъ подругъ и молодыхъ "лэди" сколько хочешь, отвѣтилъ неисправимый Рупертъ. Еслибы я зналъ, что она вернется въ школу, я бы...

-- Ну? рѣзко спросилъ учитель.

-- Я бы такую штуку удралъ, что она опять убралась бы! Сдѣлать это легко, прибавилъ онъ.

-- Ну довольно объ этомъ, строго сказалъ учитель. Теперь займитесь своей обязанностью и постарайтесь доказать дядѣ Бену, что вы не просто шалунъ-школьникъ, или же,-- прибавилъ онъ значительно,-- мы оба пожалѣемъ о нашемъ договорѣ. Смотрите, чтобы я нашелъ васъ обоихъ въ порядкѣ по возвращеніи.

Онъ снялъ шляпу съ крюка на стѣнѣ и въ силу внезапно составленнаго рѣшенія вышелъ изъ школы, чтобы идти къ родителямъ Кресси Макъ-Кинстри. Онъ самъ не зналъ хорошенько, что имъ скажетъ, но по своему обыкновенію разсчитывалъ на вдохновеніе минуты. На худой конецъ онъ могъ отказаться отъ должности, которая, какъ теперь оказывалось, требовала гораздо больше такта и дипломатіи, нежели онъ ожидалъ, тѣмъ болѣе, что онъ уже подумывалъ въ послѣднее время, что его настоящее положеніе, избранное имъ, какъ временный ресурсъ бѣднаго, но способнаго молодаго человѣка, ни на шагъ не подвигало его къ осуществленію его пышныхъ мечтаній.

М-ръ Джекъ Фордъ былъ юный пилигримъ, явившійся искать счастія въ Калифорнію и до того налегкѣ, что ему не съ кѣмъ было даже посовѣтоваться. Искомое счастіе не далось ему въ руки въ Санъ-Франциско, не улыбнулось и въ Сакраменто и, повидимому, вовсе не намѣревалось посѣтить его въ Инджіанъ-Спрнигѣ. Тѣмъ не менѣе, когда школьный домъ скрылся у него изъ глазъ, онъ закурилъ сигару, засунулъ руки въ карманы и пошелъ съ бодрой безпечностью юности, которой все кажется легко и возможно.

Дѣти уже исчезли такъ же таинственно и внезапно, какъ и появились. Окрестность, между нимъ и поселкомъ Инджіанъ-Спрингъ, раскинувшимся въ безпорядкѣ, кругомъ разстилалась безъ звука и безъ движенія. Поросшій лѣсомъ холмъ, на которомъ стоялъ школьный домъ, въ полумилѣ дальше склонялся постепенно къ рѣкѣ, на берегахъ которой, на этомъ разстояніи, городокъ, казалось, разметался второпяхъ, или выброшенъ былъ на берегъ рѣкой, какъ попало. Отель почти въѣхалъ, въ баптистскую церковь, волоча за собой два питейныхъ дома и кузницу; между тѣмъ какъ зданіе суда высилось въ своемъ одинокомъ величіи на песчаной площадкѣ въ полумилѣ разстоянія. Земля кругомъ была изборождена безцеремонными орудіями прежнихъ золотоискателей.

М-ръ Фордъ не особенно симпатизировалъ этому свидѣтельству пограничныхъ усилій: счастіе, котораго онъ искалъ, такъ очевидно лежало не въ этомъ направленіи, и взглядъ его, устремленный въ даль, озиралъ всю окрестность, носившую еще полудикій характеръ, не смотря на коттеджи резидентовъ за городской чертой и рѣдкія фермы или какъ они тамъ называются ранчи. Дикость мѣстности дѣлала вполнѣ возможнымъ появленіе медвѣдей на далеко еще не расчищенныхъ пустыряхъ.

Мыза семьи Макъ-Кинстри предстала передъ нимъ во всей лѣнивой неприглядности юго-западной архитектуры. Группа, различныхъ строеній, изъ которыхъ нѣкоторыя полуразрушились, а другія не были достроены, откровенно и краснорѣчиво говорила о номадныхъ наклонностяхъ обитателей. Мыза Макъ-Кинстри всегда была бѣльмомъ на глазу у учителя, и даже въ это утро онъ молча подивился, какихъ чудомъ изъ такой безобразной куколки вылупилась такая нарядная бабочка, какъ Кресси.

Пока онъ стоялъ въ нерѣшительности, идти на мызу или нѣтъ, хорошенькое личико и нарядное платье Кресси вдругъ мелькнули за угломъ одного изъ строеній. Она была не одна, съ ней былъ мужчина, рука котораго, очевидно, только-что обвивала ея талію и снова пыталась сдѣлать то же самое. Но Кресси ловко увертывалась и хохотала не то сердито, не то задорно. Учитель не могъ разглядѣть на этомъ разстояніи лица кавалера, но видѣлъ только, что это не ея прежній поклонникъ, не Сетъ Девисъ. Вдругъ кавалеръ исчезъ, и Кресси одна побѣжала въ домъ. Учитель не могъ рѣшить, видѣли они его или нѣтъ, и самъ направился въ домъ.

Желтый песъ, наблюдавшій за нимъ сперва съ сомнѣніемъ, зѣвнулъ, всталъ съ солнопека, на которомъ лежалъ, лѣниво потянулся и подошелъ къ учителю съ вялой вѣжливостью, а затѣмъ пошелъ впередъ, какъ бы показывая ему дорогу. М-ръ. Фордъ осторожно слѣдовалъ за нимъ, грустно сознавая, что этотъ лицемѣръ собачьей породы только пользовался гостемъ, чтобы вторгнуться въ домъ и, по всей вѣроятности, ему придется отвѣчать за это и быть свидѣтелемъ позорнаго изгнанія. Ожиданія его скоро осуществились: раздался лѣнивый, сварливый, женскій окрикъ: -- опять эта проклятая собака! и заставилъ смущеннаго путеводителя м-ра Форда быстро отретироваться. М-ръ Фордъ очутился одинъ въ просто убранной пріемной комнатѣ, напротивъ двери, открытой съ сосѣдній покой, въкоторой появилась фигура женщины, торопливо сбросившей съ себя передникъ. То была м-съ Макъ-Кинстри. Рукава ея платья были засучены и такимъ образомъ видны были ея красныя, но все еще красивыя руки. Она вытирала ихъ передникомъ, размахивая ими въ воздухѣ, и движенія ея имѣли въ себѣ нѣчто воинственное, точно она собиралась вступить въ драку.

М-ръ Фордъ отступилъ назадъ.

-- Извините, сказалъ онъ, но дверь была отперта, и я пошелъ вслѣдъ за собакой.

-- Она постоянно съ нами играетъ такія штуки, отвѣчала м-съ Макъ-Кинстри изъ другой комнаты. На прошлой недѣлѣ привела къ намъ китайца. Нѣтъ такой пакости, какую бы эта проклятая тварь не выкинула!

Но не смотря на такое нелюбезное заявленіе, м-съ Макъ-Кинстри появилась изъ сосѣдней комнаты съ спущенными рукавами, въ черномъ, опрятномъ, шерстяномъ платьѣ и съ усталой, но ласковой и покровительственной улыбкой на лицѣ. Обмахнувъ пыль со стула и подавъ его учителю, она продолжала материнскимъ тономъ:

-- Пришли, такъ садитесь и будьте, какъ дома. Мои домочадцы всѣ разбрелись, кто куда, но навѣрное кто-нибудь да набѣжитъ за чѣмъ-нибудь. Еще не было того дня, когда бы они не теребили маму Макъ-Кинстри то за тѣмъ, то за другимъ.

Нѣкоторая гордость выразилась на ея исхудаломъ, темномъ лицѣ. То, что она говорила, была правда. Тощая, хотя еще далеко не старая женщина, которую онъ видѣлъ передъ собой, впродолженіи долгихъ лѣтъ окружала материнскими заботами не только своего мужа и братьевъ, но и троихъ или четверыхъ мужчинъ, которые въ качествѣ партнеровъ или наемныхъ батраковъ жили на мызѣ. Природная и благопріобрѣтенная симпатія къ "молодцамъ", какъ она ихъ называла, и къ ихъ нуждамъ лишила ее всякой женственности. Она была отличнымъ типомъ женщинъ, довольно часто встрѣчающихся на юго западной границѣ; женщинъ, которыя служатъ суровыми товарищами своимъ суровымъ мужьямъ и братьямъ, раздѣляютъ ихъ лишенія и страданія скорѣе съ стойкой, мужской выносливостью, чѣмъ съ женскимъ терпѣніемъ; женщинъ, снаряжающихъ своихъ возлюбленныхъ въ отчаянныя экспедиціи или страшныя vendetta съ величайшимъ спокойствіемъ или съ партизанской яростью; которыя преданно ухаживаютъ за ранеными, чтобы, поставивъ на ноги, дать имъ возможность снова мстить, или жесъ сухими глазами и мстительными сердцами встрѣчаютъ своихъ убитыхъ.

Нечего дивиться, что Кресси Макъ-Кинстри вышла такой странной дѣвушкой у такой странной матери. Поглядывая на мать -- хотя и не безъ нѣкотораго почтенія -- м-ръ Фордъ невольно сравнивалъ женственную грацію дочери и дивился, откуда она взялась у ней.

-- Гирамъ хотѣлъ сегодня идти въ школу и повидаться съ вами, сказала м-съ Макъ-Кинстри, послѣ нѣкотораго молчанія; но, должно быть, его задержали. Со скотомъ много хлопотъ въ это время года, и мои молодцы почти съ ногъ сбились. Ганкъ и Джимъ не слѣзали съ мустанговъ съ самаго разсвѣта, а Гирамъ всю ночь караулилъ изгородь на межѣ, которую отхватили себѣ Гаррисоны. Можетъ быть, вы видѣли Гирама, проходя? Если видѣли, то не замѣтили, какое у него оружіе? Я вижу вонъ въ углу стоитъ его винтовка, а эти Гаррисоны такъ подлы, что если увидятъ, что онъ безъ винтовки, то подстрѣлятъ его, какъ зайца. Ну что жъ, съ Кресси все уладилось, полагаю, перешла она къ менѣе важной темѣ разговора.

-- Да, отвѣтилъ учитель безнадежно.

-- Я такъ и думала, продолжала м-съ Макъ-Кинстри съ снисходительной разсѣянностью. Говорятъ, она очень хорошихъ платьевъ накупила себѣ въ новомъ магазинѣ въ Сакраменто. По крайней мѣрѣ, такъ говоритъ одинъ изъ нашихъ молодцовъ. Въ послѣдніе годы сама я нѣсколько отстала отъ моды.

Въ поясненіе она провела пальцами по складкамъ своего грубаго платья, но въ тонѣ ея не выразилось ни сожалѣнія, ни извиненія.

-- Она, кажется, старательно готовила уроки, сказалъ учитель, отбросивъ мысль критиковать туалетъ Кресси, въ виду полной безполезности такой критики; но долженъ ли я понять, что она будетъ теперь аккуратно посѣщать школу... и что она. свободно можетъ отдавать свое время урокамъ, и кто... что свадьба ея разошлась.

-- Развѣ она вамъ этого не сказала? спросила м-съ Макъ-Кинстри съ вялымъ удивленіемъ.

-- Нѣтъ, конечно, сказала, отвѣчалъ учитель съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, но...

-- Если она такъ сказала, перебила м-съ Макъ-Кинстри разсѣянно, то, значитъ, такъ и есть. Ей это лучше извѣстно, и вы можете повѣрить ея словамъ.

-- Но я отвѣтственъ передъ родителями, а не передъ учениками за дисциплину моей школы, отвѣчалъ молодой человѣкъ не безъ рѣзкости. Я думалъ, что мой долгъ узнать, какъ вы объ этомъ думаете.

-- Такъ, такъ. Въ такомъ случаѣ поговорите съ Гирамомъ. Помолвка съ Сетомъ Дависомъ была ея дѣломъ и отцовскимъ, а не моимъ. Я тутъ не при чемъ. Полагаю, что Гирамъ, само собой, объяснитъ это дѣло вамъ и всѣмъ знакомымъ, которые будутъ наводить справки.

-- Но я надѣюсь, что вы понимаете, сказалъ учитель, слегка обидясь за такую небрежность, что я-то спрашиваю о томъ, будетъ ли ваша дочь ходить аккуратно въ школу, потому что мнѣ надо расположить занятія болѣе пригоднымъ для ея лѣтъ образомъ. Я бы даже позволилъ себѣ вамъ замѣтить, что, быть можетъ, лучше было бы отдать ее въ пансіонъ для молодыхъ дѣвицъ...

-- Такъ, такъ, перебила опять м-съ Макъ-Кинстри, поговорите объ этомъ съ Гирамомъ. Онъ долженъ бы уже вернуться домой. Не понимаю, что его задержало.

Глаза ея, какъ бы противъ воли и съ озабоченнымъ выраженіемъ, опять устремились въ уголъ, гдѣ стояла винтовка мужа. Вдругъ она закричала, точно забывъ о присутствіи м-ра Форда.

-- Эй! Кресси!

-- Эй! мама!

Отвѣтъ шелъ изъ сосѣдняго покоя. И минуту спустя Кресси появилась въ дверяхъ съ странной, полувызывающей миной, которую учитель могъ объяснить себѣ только тѣмъ, что она подслушивала у дверей. Она успѣла перемѣнить нарядное платье на простое домашнее изъ синей грубой ткани, но ея граціозная фигурка еще отчетливѣе обрисовывалась въ немъ. Кивнувъ головой учителю, она бросила ему:-- Какъ поживаете? и повернулась къ матери.

-- Кресси, сказала та, отецъ ушелъ и оставилъ здѣсь свою винтовку, будь такъ добра, снеси ее ему въ лѣсъ, прежде чѣмъ онъ пойдетъ на пограничную межу. Да кстати скажи ему, что учитель его дожидается.

-- Позвольте, сказалъ учитель, когда молодая дѣвушка безпечно пошла въ уголъ и взяла винтовку. Позвольте мнѣ снести ее. Мнѣ по дорогѣ черезъ лѣсъ въ школу, и я встрѣчу м-ра Макъ-Кинстри.

М-съ Макъ-Кинстри какъ будто смутилась. Кресси широко раскрыла свои ясные глаза и уставилась ими въ учителя съ очевиднымъ удивленіемъ.

-- Нѣтъ, м-ръ Фордъ, сказала м-съ Макъ-Кинстри съ прежней материнской манерой. Вамъ лучше не вмѣшиваться въ ихнія дѣла. Вы человѣкъ посторонній, а Кресси свой человѣкъ. Дѣтки Гаррисоновъ ходятъ къ вамъ въ школу и зачѣмъ же вамъ, учителю, вмѣшиваться въ ссору родителей.

-- Гораздо приличнѣе все-таки учителю, чѣмъ одному изъ учениковъ, да еще молодой лэди, нести ружье, сказалъ серьезно м-ръ Фордъ, беря винтовку изъ рукъ дѣвушки, которая не то забавлялась его попыткой, не то противилась ей.

Кресси пошла впередъ, а учитель послѣдовалъ за ней. Когда они дошли до воротъ, она оглянулась и поглядѣла ему въ лицо.

-- Что вамъ сказала мама на счетъ того, что вы меня видѣли?

-- Я васъ не понимаю.

-- На счетъ того, что вы меня видѣли съ Джо Мастерсомъ на дворѣ?

-- Она ничего не говорила.

-- Гмъ! задумчиво ухмыльнулась Кресси. А вы что ей сказали?

-- Ничего.

-- Значитъ, вы насъ не видѣли?

-- Я видѣлъ васъ съ кѣмъ-то, но не знаю, кто онъ.

-- И не говорили мамѣ?

-- Не говорилъ. Это не мое дѣло.

Онъ тотчасъ же спохватился, что этотъ отвѣтъ шелъ въ разрѣзъ съ причиной, по которой, ему казалось, онъ сюда приходилъ. Но было уже поздно, а она глядѣла на него съ сіяющимъ, но загадочнымъ лицомъ.

-- Этотъ Джо Мастерсъ фатъ большой руки. Я говорила ему, что вы могли видѣть его глупое поведеніе.

-- Ахъ, въ самомъ дѣлѣ.

-- Мама думаетъ, что вы какъ всѣ здѣшніе мужчины. Она не понимаетъ, что вы совсѣмъ другой.

-- Я думаю, что она почему-то тревожится на счетъ вашего отца и ей пріятно было бы, чтобы я поскорѣе снесъ ему ружье, рѣзко отвѣтилъ учитель.

-- О! съ папой ничего не случится, отвѣчала Кресси лукаво. Вы найдете его вонъ въ той просѣкѣ. Но вамъ очень идетъ ружье. Вамъ бы слѣдовало завести себѣ.

Учитель вскользь улыбнулся и сказалъ: прощайте!

Глаза дѣвушки слѣдили за нимъ, до тѣхъ поръ, пока онъ не скрылся въ лѣсу. Дойдя до опушки, онъ оглянулся и увидѣлъ, что она все еще стоитъ у воротъ. Она сдѣлала какой-то жестъ; но онъ не могъ разобрать на этомъ разстояніи, передразнила ли она его манеру держать ружье, или послала рукой воздушный поцѣлуй.

Какъ бы то ни было, онъ продолжалъ путь не въ очень хорошемъ расположеніи духа. Хотя онъ и не жалѣлъ, что замѣнилъ Кресси какъ поставщикъ легальнаго оружія между двумя воюющими сторонами, но понималъ, что молча вмѣшивался въ распрю между людьми, которыхъ мало зналъ и которыми нисколько не интересовался.

Несомнѣнно, что Гаррисоны посылали дѣтей въ его школу и что мѣстное и страстное партизанство могло перетолковать по-своему его простую вѣжливость. Но его гораздо больше безпокоило то, что его миссія въ томъ, что касается м-съ Макъ-Кинстри, окончилась жалкимъ фіаско. Странныя отношенія между матерью и дочерью многое объясняли въ поведеніи дочери, но не давали надежды ни на какое улучшеніе. Не окажется ли отецъ -- человѣкъ, привыкшій разрубать Гордіевы узлы складнымъ ножемъ и погрязшій въ хлопотахъ о скотѣ и межевыхъ дрязгахъ,-- болѣе разумнымъ человѣкомъ?

Но, можетъ быть, у дочери было больше общаго съ отцемъ, чѣмъ съ матерью?

Она сказала, что онъ встрѣтитъ м-ра Макъ-Кинстри въ просѣкѣ и не ошиблась: вотъ онъ скачетъ, во весь опоръ ему на встрѣчу.

III.

Не доѣзжая десятка шаговъ до учителя, Макъ-Кинстри, почти не останавливая своего мустанга, соскочилъ съ сѣдла и, хлопнувъ хлыстомъ по бокамъ животнаго, пустилъ его скакать въ галопъ къ дому. А самъ, запустивъ руки въ карманы длиннаго, просторнаго полотнянаго сюртука, медленно направился, звякая шпорами къ молодому человѣку.

Это былъ плотный, средняго роста, человѣкъ, съ густой рыжеватой бородой, съ блѣдно-голубыми глазами, съ тяжелыми вѣками и взглядомъ, вмѣстѣ соннымъ и страдальческимъ, который, скользнувъ на учителѣ, больше на немъ неостанавливался.

-- Жена хотѣла вамъ послать ружье съ Кресси, сказалъ учитель, но я предложилъ передать его самъ, такъ какъ мнѣ показалось такое порученіе не совсѣмъ приличнымъ для молодой лэди. Вотъ ружье. Я надѣюсь, что въ немъ не было и не будетъ надобности, прибавилъ онъ.

М-ръ Макъ-Кинстри взялъ ружье одной рукой съ видомъ слегка смущеннымъ и удивленнымъ, закинулъ его на плечо и той же самой рукой, не вынимая изъ кармана другой, снялъ мягкую войлочную шляпу съ головы и, показавъ отверстіе, пробитое пулей въ ея поляхъ, лѣниво отвѣтилъ:

-- Оно опоздало на полчаса, но Гаррисонъ былъ не въ духѣ, и рука его дрогнула, когда онъ выстрѣлилъ въ меня и не попалъ.

Моментъ для объясненій, очевидно, былъ неудачно выбранъ учителемъ, но онъ рѣшилъ не упускать его. И однако медлилъ, при чемъ и спутникъ его тоже казался не менѣе смущенъ, и въ разсѣянности вынулъ изъ кармана правую руку, обвернутую въ окровавленный платокъ, пытаясь, очевидно, совсѣмъ машинально, почесать въ головѣ окоченѣлыми пальцами.

-- Вы ранены, сказалъ учитель, искренно встревоженный, а я васъ задерживаю.

-- Я держалъ руку вотъ такъ, пояснялъ Макъ-Кинстри съ вялой рѣшимостью, и пуля задѣла мой мизинецъ, пролетая черезъ шляпу. Но я не хотѣлъ вамъ сказать, когда остановилъ васъ. Я еще не довольно спокоенъ, извинялся онъ, спокойнѣйшимъ манеромъ, я совсѣмъ вышелъ изъ себя, прибавилъ онъ съ безусловнымъ самообладаніемъ. Но я хотѣлъ спросить васъ -- и онъ фамильярно положилъ обвязанную руку на плечо учителю -- что, Кресси хорошо себя вела?

-- Прекрасно, отвѣчалъ учитель. Но не пойти ли мнѣ съ вами домой, и мы можемъ переговорить послѣ того, какъ ваша рана будетъ перевязана?

-- И она была хорошенькая? продолжалъ Макъ-Кинстри, не двигаясь съ мѣста.

-- Очень.

-- И вы нашли хорошенькимъ ея платье изъ новаго магазина?

-- Да, отвѣтилъ учитель. Быть можетъ, немножко слишкомъ наряднымъ для школы, прибавилъ онъ вразумительно, и...

-- Но только не для нея, но только не для нея, перебилъ Макъ-Кинстри. Я думаю, что такихъ платьевъ можно еще достать тамъ, откуда она пріѣхала! Вамъ нечего безпокоиться, пока Гирамъ Макъ-Кинстри живъ, у Кресси не будетъ недостатка въ платьяхъ.

М-ръ Фордъ безнадежно глядѣлъ на безобразную мызу, виднѣвшуюся вдали, и на тропинку подъ его ногами; затѣмъ перевелъ глаза на руку, все еще покоившуюся у него на плечѣ.

-- Въ другое время я подробнѣе поговорю съ вами о вашей дочери, м-ръ Макъ-Кинстри.

-- Говорите теперь, сказалъ Макъ-Кинстри, продѣвая раненую руку въ руку учителя. Я люблю васъ слушать. Вы изъ тѣхъ, что успокоиваете, и мнѣ это пріятно.

Тѣмъ не менѣе учитель чувствовалъ, что его собственная рука не такъ тверда, какъ рука его спутника. Было однако безполезно отступать теперь, и съ тѣмъ тактомъ, какой онъ только сумѣлъ проявить, онъ облегчилъ свою душу отъ тяготившаго его вопроса. Онъ распространился о предварительномъ поведеніи Кресси въ школѣ, объ опасности новаго усложненія такого же рода, о необходимости держать ее на положеніи ученицы и о желательности ея перевода съ этою цѣлью въ высшее учебное заведеніе, гдѣ была бы зрѣлая наставница одного съ нею пола.

-- Вотъ, что я желалъ сказать сегодня м-съ Макъ-Кинстри, но она отослала меня къ вамъ.

-- Такъ, такъ, сказалъ Макъ-Кинстри, одобрительно кивая головой. Она добрѣйшая женщина въ околодкѣ и во всѣхъ дѣлахъ такого рода -- онъ слегка помахалъ раненой рукой въ воздухѣ -- лучше ея не найти. Она дочь Блера Роулинса и вмѣстѣ съ братомъ Клеемъ одна лишь уцѣлѣла послѣ двадцатилѣтней борьбы съ Макъ-Инти въ западномъ Кентукки. Но она не понимаетъ дѣвушекъ, какъ мы съ вами. Хотя и я не совсѣмъ понимаю, потому что недостаточно спокоенъ. Старуха сказала вамъ правду, говоря, что она была не при чемъ съ помолвкой Кресси. Это вѣрно! Да, по правдѣ сказать, и мы тутъ не при чемъ съ Сетомъ Девисомъ и Кресси.

Онъ помолчалъ и, поднявъ на секунду тяжелыя вѣки и задумчиво глянувъ на учителя, прибавилъ:-- Коли хотите знать правду, то, говоря между нами, знаете, единственное лицо, отвѣтственное за эту помолвку и за то, что она разошлась -- это вы!

-- Я! проговорилъ учитель въ неописанномъ удивленіи.

-- Вы! повторилъ Макъ-Кинстри спокойно, кладя обратно руку, которую-было учитель пытался высвободить изъ своей. Я не говорю, что вы это сознавали или хотѣли этого. Но это такъ вышло. Если вы хотите выслушать меня, то я вамъ объясню, какъ это вышло. Мнѣ ничего проводить васъ немного, потому что, если мы пойдемъ на мызу, то собаки увидятъ меня, поднимутъ лай, вызовутъ старуху, и прощай наша задушевная бесѣда. И я теперь сталъ немного спокойнѣе.

Онъ медленно двигался по тропинкѣ, продолжая конфиденціально опираться на руку Форда, хотя, благодаря своимъ обширнымъ размѣрамъ, и покровительственному виду, казалось, какъ будто онъ поддерживаетъ его раненой рукой.

-- Когда вы только-что пріѣхали въ Инджіанъ-Спрингъ, началъ онъ, Сетъ и Кресси ходили въ школу, какъ всякіе другіе мальчикъ съ дѣвочкой, и ничего больше. Они знали другъ друга съ дѣтства -- Девисы были намъ сосѣдями въ Кентукки и вмѣстѣ съ нами переселились въ Сеи-Джо. Сетъ, можетъ быть, современемъ и привязался бы къ Кресси, какъ и Кресси къ нему и между нашими семьями ничего такого не происходило, что бы помѣшало имъ жениться, когда бъ они того захотѣли. Но никакихъ словъ объ этомъ не говорено и никакой помолвки не было.

-- Какъ же такъ, перебилъ поспѣшно Фордъ, мой предшественникъ, м-ръ Мартинъ, ясно высказалъ мнѣ, что помолвка была и съ вашего позволенія.

-- Это только потому, что вы обратили на это вниманіе въ первый же день, какъ пришли въ школу съ Мартиномъ.-- Папа, сказала мнѣ Кресси, новый учитель очень строгъ, и онъ замѣтилъ насъ съ Сетомъ, а потому вамъ лучше сказать, что мы помолвлены.

-- Но развѣ вы помолвлены? спросилъ я.-- Да вѣдь придетъ къ тому, сказала Кресси, а если этотъ учитель пріѣхалъ сюда съ сѣверными идеями объ обществѣ, то лучше дать ему понять, что Инджіанъ-Спрингъ не совсѣмъ медвѣжій уголъ на счетъ всякихъ тамъ приличій. Такъ я и согласился, и Мартинъ сказалъ вамъ, что все въ порядкѣ: Кресси и Сетъ -- женихъ съ невѣстой, и вамъ нечего о нихъ безпокоиться. А вы цѣлую исторію подняли изъ-за этого и объявили, что школа не подобающее совсѣмъ мѣсто для обрученныхъ.

Учитель не безъ смущенія взглянулъ въ лицо отцу Кресси. Оно было неподвижно и невозмутимо.

-- Я не скажу вамъ, что теперь все это улажено. Бѣда моя, м-ръ Фордъ, въ томъ, что я не спокоенъ, а вы спокойны, и вотъ чѣмъ вы меня берете. Потому что когда я услышалъ, что вы сказали, то сѣлъ на мустанга и поскакалъ въ школу съ тѣмъ, чтобы дать вамъ пять минутъ времени на то, чтобы очистить Инджіанъ-Спрингъ отъ своего присутствія. Не знаю, помните ли вы этотъ день. Я разсчиталъ такъ свое время, чтобы перехватить васъ по дорогѣ изъ школы, но пріѣхалъ слишкомъ рано. Я слѣзъ съ лошади, привязалъ ее къ кустамъ, подкрался къ окну и заглянулъ въ школу. Въ ней было очень тихо и спокойно. Бѣлки играли на крышѣ, птицы щебетали и пчелы жужжали кругомъ, и никто не обращалъ на меня вниманія. Вы ходили между маленькими дѣвочками и мальчиками, поднимали за подбородокъ ихъ головки и говорили съ ними такъ мягко и спокойно, точно вы сами ребенокъ и ихъ товарищъ. И всѣ они казались довольными и спокойными. И вотъ -- не знаю, помните ли вы это -- вы подошли къ окну, заложивъ руки за спину, и глядѣли такъ спокойно и мирно и такъ задумчиво, точно вы были за сто миль и отъ школы, и отъ самого себя. И вотъ я подумалъ, что далъ бы не знаю что, чтобы старуха увидѣла васъ такимъ. И подумалъ я, м-ръ Фордъ, что тутъ мн ѣ не мѣсто; да подумалъ также -- немножко это грубо съ моей стороны -- что пожалуй не мѣсто тутъ и моей Кресси! И вотъ я отъѣхалъ, не потревоживъ ни васъ, ни птицъ, ни бѣлокъ. Когда я заговорилъ объ этомъ вечеромъ съ Кресси, она сказала, что такъ всегда бываетъ, и что вы всегда обращались съ ней, какъ и со всѣми другими. Поэтому она согласилась поѣхать въ Сакраменто и закупить тамъ кое-какія вещи съ тѣмъ, чтобы черезъ мѣсяцъ обвѣнчаться съ Сетомъ. Постойте, м-ръ Фордъ, дайте мнѣ договорить, продолжалъ онъ, такъ какъ молодой человѣкъ сдѣлалъ движеніе, какъ будто собирался что-то замѣтить.

-- Ну вотъ я согласился; но когда она пожила въ Сакраменто и накупила себѣ нарядовъ, она написала мнѣ, что обдумала все дѣло, и что, по ея мнѣнію, они съ Сетомъ слишкомъ молоды, чтобы жениться, и что помолвка должна разстроиться. И я разстроилъ.

-- Но какимъ образомъ? спросилъ удивленный учитель.

-- Вообще говоря, съ помощью ружья,-- отвѣчалъ Макъ-Кинстри съ медлительною важностью, показывая на ружье, которое несъ на плечѣ, потому что я не спокоенъ. Я заявилъ отцу Сета, что если я когда-нибудь опять застану Сета съ Кресси вдвоемъ, то убью его. Это произвело нѣкоторую холодность между семьями и придало храбрости подлецамъ Гаррисонамъ. Но даже законъ, полагаю, признаетъ права отца. Кресси же говоритъ теперь, когда съ Сетомъ все покончено, что она не видитъ причины, почему ей не ходить въ школу и не окончить свое образованіе. И я нашелъ, что она права. И мы оба рѣшили, что такъ какъ она оставила школу, чтобы купить эти платья, то справедливо будетъ, если школа этимъ воспользуется -- пусть въ этихъ платьяхъ туда и ходитъ.

Дѣло оказывалось безнадежнѣе чѣмъ прежде. Учитель зналъ, что человѣкъ, шедшій съ нимъ рядомъ, не будетъ вторично такъ покладливъ. Но, быть можетъ, именно сознаніе опасности заставило его еще серьезнѣе взглянуть на свои обязанности, а гордость возмущалась возможностью угрозы, скрытой подъ этими признаніями Макъ-Кинстри. По крайней мѣрѣ учитель нашелъ нужнымъ сказать:

-- Но вполнѣ ли вы увѣрены, что не пожалѣете о томъ, что не воспользовались разстроеннымъ сватовствомъ съ тѣмъ, чтобы послать вашу дочь въ какой-нибудь пансіонъ для взрослыхъ дѣвицъ въ Сакраменто или въ Сан-Франциско? Вы не думаете, что она можетъ соскучиться въ обществѣ маленькихъ дѣтей, тѣмъ болѣе, что она уже знакома съ волненіями дѣвушки, у которой уже былъ...-- онъ хотѣлъ сказать "возлюбленный"", но сдержался я прибавилъ:-- которая уже узнала прелесть дѣвической свободы.

-- М-ръ Фордъ, отвѣчалъ Макъ-Кинстри съ тупымъ и самодовольнымъ непониманіемъ человѣка односторонняго,-- когда я сейчасъ сказалъ, что, заглянувъ въ вашу спокойную, мирную школу, я нашелъ, что въ ней не мѣсто Кресси, то не потому, чтобы ей не слѣдовало тамъ быть по-моему. Дѣло въ томъ, что чего она никогда не находила дома у старухи и у меня, когда была маленькой дѣвочкой, того она не нашла бы и въ пансіонѣ для взрослыхъ дѣвицъ, а именно: дѣтскую обстановку. Невинная наивность дѣтства, должно быть, соскочила какъ-нибудь съ нашего эмигрантскаго фургона, когда мы путешествовали по преріямъ, или же мы ее оставили въ Сен-Джо. Кресси стала взрослой дѣвушкой, годной въ замужество, прежде чѣмъ вышла изъ дѣтства. За ней увивались молодцы, когда она еще играла съ ними, какъ играютъ дѣвочки съ мальчиками. Я не скрою отъ васъ, что дочь Блера Роулинса и не могла лучше воспитать своей дочери, хотя она была драгоцѣнной подругой для меня. Поэтому, если вамъ все равно, м-ръ Фордъ, то мы не будемъ говорить о пансіонѣ для взрослыхъ дѣвицъ; мнѣ бы скорѣе хотѣлось, чтобы Кресси была маленькой дѣвочкой среди маленькихъ дѣтей. Я былъ бы гораздо спокойнѣе, еслибы зналъ, что, когда меня нѣтъ дома и я воюю съ Гаррисонами, она сидитъ въ школѣ съ дѣтьми, съ птицами и пчелками и слушаетъ ихъ и васъ. Можетъ быть, вокругъ нашей мызы слишкомъ много было всякихъ молодцовъ съ самаго ея малолѣтства; можетъ быть, ей нужно узнать о человѣкѣ немножко поболѣе того, чему можетъ ее научить молодецъ, увивающійся около нея или дерущійся за нее.

Учитель молчалъ. Неужели этотъ тупой, ограниченный партизанъ набрелъ на истину, которая никогда не представлялась его собственному просвѣщенному уму? Неужели этотъ себялюбивый дикарь, этотъ порубежный рубака съ обагренными -- въ буквальномъ смыслѣ слова -- кровью руками, лучше его понялъ какимъ-то темнымъ инстинктомъ, что для его дочери необходимы женственность и мягкость? На минуту онъ былъ сраженъ. Но затѣмъ вспомнилъ о недавнемъ заигрываньи Кресси съ Джо Мастерсомъ и о томъ, что она скрыла отъ матери ихъ встрѣчу. Неужели она обманула также и отца? Или ужь не морочилъ ли его самого отецъ этими переходами отъ угрозъ къ добротѣ, отъ силы къ слабости. Онъ слыхалъ раньше объ этой жесткой чертѣ юго-западной хитрости. Какъ бы то ни было, искоса взглянувъ на дикаря съ раненой рукой, опиравшагося на его руку, онъ постарался не дать ему замѣтить своего недовѣрія. И удовольствовался слабой уловкой слабаго человѣчества въ такихъ случаяхъ -- добродушнымъ равнодушіемъ.

-- Хорошо, сказалъ онъ, безпечно, я постараюсь сдѣлать, что можно. Но увѣрены ли вы, что одни дойдете до дома? не проводить ли мнѣ васъ?

И такъ какъ Макъ-Кинстри отрицательно махнулъ рукой, то прибавилъ вскользь, чтобы заключить бесѣду:

-- Я буду сообщать вамъ объ ея успѣхахъ время отъ времени, если желаете.

-- Мн ѣ, подчеркнулъ напыщенно Макъ-Кинстри, а не туда, не на мызу. Но, можетъ быть, вы разрѣшите мнѣ пріѣзжать и заглядывать къ вамъ въ окна школы? Ахъ! вамъ это будетъ непріятно? прибавилъ онъ, впервые какъ бы покраснѣвъ. Ну, оставимъ это.

-- Видите ли, это можетъ развлекать дѣтей, пояснилъ учитель кратко, хотя не безъ интереса подумавъ о томъ, какой безконечный восторгъ вызвало бы свирѣпое и надменное лицо Макъ-Кинстри, появившись въ окнѣ,-- въ младенческой груди Джонни Фильджи.

-- Ну, все равно! отвѣчалъ медленно Макъ-Кинстри. Вы, вѣроятно, не согласитесь пойти въ гостинницу и выпить чего-нибудь, лимонаду или грога?

-- Я ни за что не рѣшусь удерживать васъ еще лишнюю минуту вдали отъ м-съ Макъ-Кинстри, сказалъ учитель, поглядывая на раненую руку своего спутника. Тѣмъ не менѣе, очень вамъ благодаренъ. Прощайте!

Они пожали другъ другу руки, и Макъ-Кинстри перемѣстилъ ружье подъ мышку, чтобы подать лѣвую, здоровую руку. Учитель слѣдилъ за тѣмъ, какъ онъ медленно направился къ мызѣ. Послѣ того, сознавая не то съ смущеніемъ, не то съ удовольствіемъ, что онъ сдѣлалъ шагъ, послѣдствія котораго могутъ быть еще важнѣе, чѣмъ представляются ему въ настоящую минуту, направился въ противуположную сторону къ школьному дому. Онъ былъ, такъ озабоченъ, что только подойдя къ школѣ вспомнилъ про дядю Бена. Припомнивъ разсказъ Макъ-Кинстри, онъ осторожно подкрался къ открытому окну съ намѣреніемъ заглянуть въ него. Но школьный домъ не только не представлялъ собой того мира и покоя, какіе тронули дикое сердце Макъ-Кинстри, но весь звучалъ юношескими негодующими возгласами: голосъ Руперта Фильджи такъ и гремѣлъ въ удивленныхъ ушахъ учителя.

-- Пожалуйста бросьте свои кривлянья; меня вы не проведете своимъ Мичелемъ, да Добеллемъ, слышите! Много вы о нихъ знаете, какъ же? Поглядите на эту тетрадь. Еслибы Джонни написалъ такъ, то я бы выдралъ его за уши. Ну, конечно, перо виновато, а не ваши деревянные пальцы. Можетъ быть, вамъ требуются золотыя перья, скажите пожалуйста! Знаете, что я вамъ скажу! Возьму я да и брошу съ вами возиться. Ну вотъ опять клякса! Слушайте, вамъ не перо въ рукѣ держать, а швабру, вотъ что!

Учитель подошелъ къ окну и незамѣченный сталъ наблюдать за тѣмъ, что происходило въ школѣ.

Въ силу какихъ-то собственныхъ, педагогическихъ соображеній, красавецъ Фильджи заставилъ дядю Бена сѣсть на полъ передъ однимъ изъ самыхъ маленькихъ пюпитровъ, вѣроятно, своего брата, въ позѣ, которая несомнѣнно давала большой просторъ локтямъ человѣка, не привыкшаго обращаться съ перомъ и бумагой, а потому производящаго много лишнихъ и безобразныхъ движеній, между тѣмъ какъ юный наставникъ съ возвышеннаго положенія, какое дозволяла ему униженная позиція великана-ученика, наклонялся надъ нимъ точно лукавая, граціозная, шаловливая дѣвушка.

Но всего удивительнѣе для м-ра Форда было то, что дядя Бенъ не только не негодовалъ на свое униженное положеніе и на брань, какою осыпалъ его юный наставникъ, а напротивъ того принималъ и то и другое, мало того, что съ своимъ обычнымъ неизмѣннымъ добродушіемъ, но еще и съ явнымъ восхищеніемъ.

-- Не спѣши, Рупъ, не спѣши, говорилъ онъ весело.-- Ты и самъ былъ когда-то мальчишкой. Само собой разумѣется, что я возьму на себя всѣ убытки по части испорченнаго матеріала. Въ слѣдующій разъ я принесу свои собственныя перья.

-- Сдѣлайте милость. Изъ школы Добелля, вѣроятно, намекнулъ злой насмѣшникъ Рупертъ.-- Въ той школѣ, должно быть, перья были изъ гуттаперчи?

-- Нужды нѣтъ, какія бы они тамъ ни были, отвѣчалъ добродушно дядя Бенъ.-- Взгляни-ка на это С. Вѣдь недурно. Что скажешь?

Онъ взялъ перо въ зубы, медленно приподнялся на ноги и, приставивъ одну руку къ глазамъ, съ восхищеніемъ глядѣлъ съ высоты шести футовъ роста на свою работу. Рупертъ, заложивъ руки въ карманы и повернувшись спиной къ окну, насмѣшливо слѣдилъ за этой инспекціей.

-- Что это за раздавленный червякъ на концѣ страницы? спросилъ онъ.

-- Какъ ты думаешь, что это такое? восторженно спросилъ дядя Бенъ.

-- Похоже на змѣиный корень, когда его выкопаешь изъ земли и къ нему пристанетъ грязь, критически отвѣтилъ Рупертъ.

-- Это мое имя.

Оба стояли и глядѣли, свернувъ головы нѣсколько на бокъ.

-- Это не такъ худо сдѣлано, какъ все остальное. Можетъ быть, скажемъ, это и ваше имя. То-есть, онъ ни на что другое не похоже, прибавилъ Рупертъ, вдругъ сообразивъ, что полезно, быть можетъ, иногда и поощрить ученика.-- Вы современенъ научитесь. Но зачѣмъ вы все это дѣлаете? вдругъ спросилъ онъ.

-- Что дѣлаю?

-- Да ходите въ школу, когда васъ никто не посылаетъ, и вамъ нѣтъ никакой нужды учиться...

Краска разлилась по лицу дядя Бена до самыхъ ушей.

-- Что дашь, если я скажу тебѣ это, Рунъ? Представь, что я современемъ разбогатѣю и захочу бывать въ обществѣ. Представь, что я хочу быть не хуже другихъ, когда будетъ на моей улицѣ праздникъ. И захочу читать стихи, и романсы, и все такое.

Выраженіе безконечнаго и невыразимаго презрѣнія сказалось во взглядѣ Руперта.

-- Въ самомъ дѣлѣ, проговорилъ онъ медленно и рѣшительно. Хотите, я скажу вамъ, почему вы сюда приходите и что заставляетъ васъ это дѣлать?

-- Что?

-- Какая-нибудь... дѣвчонка!

Дядя Бенъ разразился громкимъ хохотомъ, отъ котораго задрожала крыша, и до тѣхъ поръ переминался съ ноги на ногу, пока полъ не заходилъ ходуномъ.

Но въ этотъ моментъ учитель появился на крыльцѣ и вошелъ тихо, хотя не совсѣмъ кстати.

IV.

Возвращеніе миссъ Кресси Макъ-Кинстри въ Инджіанъ-Спрингъ и возобновленіе ея прерванныхъ занятій было такимъ событіемъ, вліяніе котораго не ограничилось одной школой. Даже порванное сватовство отступило на задній планъ въ общемъ вниманіи передъ фактомъ ея появленія въ роли ученицы. Нѣкоторыя недоброжелательныя особы ея пола, естественно защищенныя отъ дальнобойнаго ружья м-ра Макъ-Кинстри, утверждали, что ее не приняли въ пансіонъ въ Сакраменто, но большинство отнеслось къ ея возвращенію съ мѣстной гордостью и усмотрѣло въ этомъ практическій комплиментъ дѣлу преподаванія, какъ оно было поставлено въ Инджіанъ-Спрингѣ.

Мѣстная газета "Star" съ широковѣщательнымъ краснорѣчіемъ, трогательно шедшимъ въ разрѣзъ съ ея малымъ объемомъ и плохимъ качествомъ шрифта и бумаги, толковала о возможности "развитія будущей академіи въ Инджіанъ-Спрингѣ, подъ сѣнью которой въ настоящую минуту набираются ума-разума будущіе мудрецы и государственные люди". Учитель, прочитавъ это, почувствовалъ себя неловко. Впродолженіе нѣсколькихъ дней, тропинка между мызой Макъ-Кинстри и школьнымъ домомъ служила любимымъ мѣстомъ гулянья для толпы молодыхъ людей, для которыхъ освобожденная Кресси, надъ которой не тяготѣлъ больше опасный надзоръ Девисъ-Макъ-Кинстри, была предметомъ восхищенія. Но сама юная дѣвица, которая, несмотря на досаду учителя, почитала, очевидно, своей священнѣйшей обязанностью наряжаться поочередно во всѣ свои новыя платья, не рѣшалась, однако, приводить за собой обожателей въ школьные предѣлы.

Учитель съ удивленіемъ замѣтилъ, что Инджіанъ-Спрингъ нисколько не тревожился на счетъ его собственнаго привилегированнаго положенія относительно сельской очаровательницы; молодые люди, ясно, нисколько не ревновали къ нему; никакая матрона не находила неприличнымъ, чтобы молодую дѣвушку возраста Кресси и съ ея исторіей довѣряли наставленіямъ молодаго человѣка, немногимъ ея старше.

Несмотря на отношеніе, въ какое угодно было м-ру Форду стать къ ней, такой молчаливый комплиментъ его предполагаемому монашескому взгляду вызывалъ въ немъ почти такую же неловкость, какъ и нелѣпыя похвалы "Star". Онъ былъ вынужденъ припомнить кое-какіе неблагоразумные пассажи изъ своей жизни, чтобы примириться съ навязываемымъ ему аскетизмомъ.

Въ силу обѣщанія, даннаго м-ру Макъ-Кинстри, онъ досталъ нѣсколько элементарныхъ учебниковъ, пригодныхъ для новаго положенія, занятаго Кресси въ школѣ, чтобы не нарушался ни порядокъ занятій, ни дисциплина въ классѣ. Въ нѣсколько недѣль ему удалось настолько перевоспитать ее, что онъ сдѣлалъ ее "старшей" надъ младшими дѣвочками, такъ что ей приходилось теперь дѣлить нѣкоторыя обязанности съ Рупертомъ Фильджи, который обращался съ вѣроломнымъ и "глупымъ" женскимъ поломъ грубѣе, чѣмъ это требовалось, и съ излишней придирчивостью.

Кресси приняла это званіе, какъ вообще принимала свои новыя занятія, съ лѣнивымъ добродушіемъ и по временамъ съ такимъ безусловнымъ невѣдѣніемъ ихъ отвлеченныхъ или нравственныхъ цѣлей, что у учителя руки опускались.

-- Зачѣмъ все это! спрашивала она, поднимая внезапно глаза на учителя.

М-ръ Фордъ, котораго смущалъ этотъ взглядъ, почти всегда клонившійся къ безцеремонному разглядыванію его лица во всей его подробности, давалъ ей какой-нибудь суровый практическій отвѣтъ. Однако, если предметъ отвѣчалъ ея собственнымъ тайнымъ наклонностямъ, то она быстро усвоивала его себѣ.

Мимолетный вкусъ къ ботаникѣ былъ пробужденъ однимъ довольно пустымъ обстоятельствомъ. Учитель, считая это занятіе безвреднымъ и приличнымъ для дѣвицы, заговорилъ о немъ въ одинъ прекрасный день и получилъ обычный вопросъ.

-- Но представьте себѣ, продолжалъ онъ безхитростно, что кто-нибудь пришлетъ вамъ цвѣтовъ анонимнымъ образомъ.

-- Ея душенька! подсказалъ Джонни Фильджи съ обычной своей беззастѣнчивостью.

Игнорируя это замѣчаніе и щелчекъ, которымъ отвѣтилъ на него Рупертъ, учитель продолжалъ:

-- И если вы не будете знать, кто вамъ ихъ прислалъ, то по крайней мѣрѣ узнаете, что это за цвѣты и гдѣ они растутъ.

-- Если они растутъ гдѣ-нибудь здѣсь, то мы ей скажемъ, объявилъ хоръ тоненькихъ голосковъ.

Учитель колебался. Онъ чувствовалъ, что опрометчиво попалъ на щекотливую почву. Въ него впились десятки острыхъ глазокъ, отъ которыхъ природа никогда не умѣетъ скрывать своихъ тайнъ;-- эти глазки слѣдили за появленіемъ самыхъ первыхъ цвѣтковъ; эти пальчики никогда не рылись въ словаряхъ и учебникахъ, но умѣли разгребать сухіе листья, подъ которыми притаился первый подснѣжникъ, и карабкаться по оврагамъ, раскидывая сухой хворостъ, подъ которымъ прячется хитрый полевой нарциссъ. Убѣжденный, что ему нельзя конкуррировать съ ними въ этихъ познаніяхъ, онъ безсовѣстно подмѣнилъ сферу наблюденій.

-- Представьте себѣ, что одинъ изъ этихъ цвѣтковъ непохожъ на остальные, что его стебель и листья не зеленые и нѣжные, а бѣлые и толстые, какъ фланель, точно затѣмъ, чтобы предохранять его отъ холода, развѣ не пріятно было бы сказать сразу, что онъ растетъ въ снѣгу и что кто-нибудь долженъ былъ забраться за линію снѣга, чтобы сорвать его.

Дѣти, захваченныя врасплохъ такимъ лукавымъ пріемомъ, молчали.

Кресси задумчиво признала возможнымъ допустить ботанику на такихъ основаніяхъ.

Недѣлю спустя, она положила на конторку учителя растеніе со стеблемъ, точно увитымъ ватой.

-- Не особенно вѣдь красивъ этотъ цвѣтокъ, сказала она. Я. думаю, что я могла бы вырѣзать его ножницами изъ моей старой суконной кофточки, и онъ былъ бы не хуже.

-- И вы нашли его здѣсь? спросилъ учитель съ удивленіемъ.

-- Я сказала Мастерсу, чтобы онъ поискалъ его, когда будетъ на Суммитѣ. Я описала ему цвѣтокъ. Я не думала, что онъ сорветъ его и принесетъ ко мнѣ. Но онъ принесъ.

Хотя ботаника, очевидно, отошла на задній планъ, послѣ такого сообщенія, но, благодаря этому, Кресси получала постоянно свѣжіе букеты, и цивилизующее вліяніе букетовъ, распространяясь на ея друзей и знакомыхъ, повліяло на цвѣтоводство и повело къ разведенію одного или двухъ садовъ и было признано школой, какъ интересное прибавленіе къ ягодамъ, яблокамъ и орѣхамъ.

Въ чтеніи и письмѣ Кресси сдѣлала большіе успѣхи, и грамматическія ошибки стали попадаться рѣже въ ея рѣчи, письменной и устной, хотя она все еще удерживала нѣкоторыя характерныя словечки и измѣняла медлительной, пѣвучей интонаціи юго-западныхъ уроженцевъ. Она исподволь справлялась съ трудностями произношенія больше по инстинктивной музыкальности уха, нежели по разумѣнію.

Учитель, съ своими полузакрытыми глазами, не узнавалъ, ученицы. Понимала ли она то, что читала, или нѣтъ -- этого онъ не рѣшался спросить. Одинъ только Рупертъ Фильджи выражалъ недовѣріе и пренебреженіе къ ея успѣхамъ.

Октавія Денъ, раздираемая между своей безнадежной привязанностью къ этому красивому, но неприступному мальчику и восторженной дружбой къ этой хорошенькой и нарядной дѣвушкѣ, слѣдила съ зоркой тревогой за лицомъ учителя.

Излишке говорить, что Гирамъ Макъ-Кинстри въ промежуткахъ между охотой и войной съ сосѣдями былъ чрезвычайно доволенъ успѣхами дочери. Онъ даже замѣтилъ учителю, чтогромкое чтеніе Кресси дома содѣйствуетъ тому "спокойствію", въ которомъ онъ такъ нуждается. Были даже слухи, что устная передача Кресси "размышленій въ Уэстминстерскомъ аббатствѣ" Аддисона и "обвинительнаго приговора надъ Уорреномъ Гастингсомъ" Борка, такъ обворожили его въ одинъ прекрасный вечеръ, что онъ пропустилъ случай повалить на земь одинъ изъ межевыхъ столбовъ Гаррисона.

Учитель раздѣлялъ славу Кресси въ глазахъ публики. Но хотя м-съ Макъ-Кинстри не измѣнила своего добродушнаго отношенія къ нему, но онъ съ непріятнымъ чувствомъ сознавалъ, что она считаетъ ученье дочери и интересъ, который принимаетъ въ немъ ея мужъ, за слабость, которая въ концѣ концовъ можетъ произвести вредное дѣйствіе на характеръ и волю мужа и сдѣлать его "бабою".

А когда м-ръ Макъ-Кинстри былъ выбранъ однимъ изъ попечителей школы, а потому вынужденъ былъ якшаться съ нѣкоторыми восточными поселенцами, то ослабленія старинной, рѣзко очерченной, демаркаціонной линіи между ними и "янками" внушали ей серьезныя опасенія даже на счетъ его здоровья.

-- Старикъ совсѣмъ раскиснетъ, говорила она, изъ тѣ вечера, какъ онъ долженъ былъ засѣдать въ училищномъ совѣтѣ, искала утѣшенія въ молитвенныхъ собраніяхъ южной баптистской церкви, на которыхъ ея сѣверные и восточные сосѣди, подъ нелестнымъ прозвищемъ слугъ "Ваала" и "Астарты", обыкновенно ниспровергались въ прахъ, а храмы ихъ опустошались.

Если успѣхи дяди Бена были медленнѣе, за то не менѣе удовлетворительны. Безъ всякаго воображенія и даже безъ энтузіазма, онъ бралъ упорнымъ и настойчивымъ трудолюбіемъ. Когда раздражительному и нетерпѣливому Руперту Фильджи надоѣдало возиться съ тупымъ и непонятливымъ ученикомъ, то самъ учитель, тронутый вспотѣвшимъ лбомъ и растеряннымъ взглядомъ дяди Бена, часто посвящалъ остатокъ дня раскрытію для него тайнъ науки, давая ему списывать крупныя прописи, даже водя его рукой по бумагѣ, какъ съ ребенкомъ. По временамъ очевидная неспособность дяди Бена напоминала ему о коварной догадкѣ Руперта. Неужели онъ изъ любви въ знанію терпѣлъ всѣ эти мученія? Это трудно было совмѣстить съ тѣмъ, что Инджіанъ-Спрингъ зналъ объ его прошломъ и о его честолюбивыхъ планахъ. Онъ былъ простымъ рудокопомъ, безъ всякихъ научныхъ или техническихъ познаній, безъ самаго поверхностнаго знакомства съ ариѳметикой и умѣнья кое-какъ нацарапать свое имя, и это было до сихъ поръ вполнѣ достаточно для его потребностей. И однако писанію онъ предавался съ особеннымъ рвеніемъ. Учитель нашелъ нужнымъ однажды замѣтить ему:

-- Еслибы вы такъ же усердно копировали буквы прописи, то дѣло было бы лучше. Ваша подпись и безъ того разборчива.

-- Но она не совсѣмъ въ порядкѣ, м-ръ Фордъ, сказалъ дядя Бенъ, съ недовѣріемъ поглядывая на свою подпись, въ ней чего-то недостае

-- Какъ такъ? поглядите, всѣ буквы на лицо: Д_о_б_н_и -- не очень четко, правда, но всѣ буквы выведены, какъ слѣдуетъ.

-- Въ томъ-то и дѣло, м-ръ Фордъ, что не всѣ буквы на лицо. Я писалъ всегда Добни, чтобы выгадать время и чернила, а слѣдуетъ-то вѣдь писать Добиньи, сказалъ дядя Бенъ, произнеся слово по складамъ.

-- Но вѣдь тогда будетъ не Добни, а д'Обиньи.

-- Да, именно.

-- Это ваше имя?

-- А то какъ же?

Учитель съ сомнѣніемъ поглядѣлъ на дядю Бена. Неужели это еще другая форма Добелльской иллюзіи?

-- Вашъ отецъ былъ французъ? спросилъ онъ, наконецъ.

Дядя Бенъ помолчалъ, какъ бы стараясь припомнить это неважное обстоятельство.

-- Нѣтъ.

-- А вашъ дѣдъ?

-- Кажется, нѣтъ. По крайней мѣрѣ по мнѣ этого не видно.

-- Кто были вашъ отецъ или дѣдъ: вояжёры или трапперы, или уроженцы Канады?

-- Они были изъ графства Пейкъ, въ Миссури.

Учитель продолжалъ съ сомнѣніемъ глядѣть на дядю Бена.

-- Но вѣдь васъ зовутъ Добни. Почему вы думаете, что ваше настоящее имя д'Обиньи?

-- А потому, что оно такъ пишется на письмахъ, которыя приходятъ ко мнѣ изъ Штатовъ. Вотъ, поглядите.

Онъ сталъ рыться въ карманахъ и въ концѣ концовъ досталъ старый кошелекъ, а изъ него вытащилъ смятый конвертъ и, тщательно разгладивъ его, сравнилъ съ своей подписью.

-- Вотъ, поглядите. Видите... д'Обиньи.

Учитель все еще колебался. Въ сущности въ этомъ не было ничего невозможнаго. Онъ припоминалъ другіе случаи такого же превращенія именъ среди калифорнійской эмиграціи. Но все же не могъ удержаться, чтобы не замѣтить:

-- Значитъ, вы находите, что имя д'Обиньи лучше, нежели Добни?

-- А вы, какъ думаете?

-- Женщинамъ оно больше понравится. Ваша жена, еслибы она у васъ была, навѣрное предпочла бы, чтобы ее звали м-съ д'Обиньи, а не Добни.

Это случайное замѣчаніе попало въ цѣль. Дядя Бенъ внезапно покраснѣлъ до ушей.

-- Я не думалъ объ этомъ, поспѣшно сказалъ онъ. У меня была другая мысль. Я думалъ, что въ дѣловыхъ сношеніяхъ и денежныхъ дѣлахъ гораздо лучше, если ваше имя болѣе внушительно. Еслибы, напримѣръ, я пожелалъ накупить акцій какого-нибудь общества или стать его директоромъ, то было бы согласнѣе съ дѣломъ купить ихъ на имя д'Обиньи.

М-ръ Фордъ слушалъ съ нѣкоторымъ нетерпѣливымъ пренебреженіемъ. Худо было уже то, что дядя Бенъ проявилъ способность къ лганью, когда старался обморочить на счетъ своего первоначальнаго образованія, но выдавать себя за капиталиста ради того только, чтобы польстить своему ребяческому тщеславію -- это было и жалко, и гадко.

Не было сомнѣнія въ томъ, что онъ лгалъ, говоря, что учился прежде въ школѣ; врядъ ли возможно, чтобы его звали дѣйствительно д'Обиньи и вполнѣ очевидно -- оставляя уже въ сторонѣ тотъ фактъ, что его знали, какъ бѣднѣйшаго рудокопа,-- что онъ лжетъ на счетъ акцій. Подобно большинству логическихъ резонеровъ, м-ръ Фордъ забывалъ, что люди могутъ быть нелогичны и непослѣдовательны, будучи искренними. Онъ отвернулся, не говоря ни слова, какъ бы желая этимъ показать, что онъ не желаетъ болѣе бесѣдовать.

-- На этихъ дняхъ, продолжалъ дядя Бенъ съ тупой настойчивостью, я вамъ кое-что сообщу.

-- Я совѣтую вамъ пока оставить это и заниматься вашимъ урокомъ, рѣзко сказалъ учитель.

-- Такъ, такъ, торопливо отвѣтилъ дядя Бенъ, покраснѣвъ, словно ракъ. Урокъ прежде всего, малый, это вѣрно.

Онъ опять взялъ перо въ руки и принялъ прежнюю трудовую позу. Но черезъ нѣсколько секундъ стало очевиднымъ, что или строгій окрикъ учителя или же его собственныя размышленія разстроили дядю Бена. Онъ безпрестанно вытиралъ перо, подходя для этого къ окну, посвистывалъ и вообще какъ бы щеголялъ развязностью манеръ и веселостью. Онъ даже запѣлъ сквозь зубы, повторяя только-что сказанныя слова:-- "Такъ, такъ, урокъ прежде всего, малый, это вѣр-н-o". Послѣднее слово, съ особеннымъ удареніемъ на о, онъ повторилъ нѣсколько разъ, поглядывая на учителя, который казался поглощеннымъ своимъ дѣломъ за конторкой. Наконецъ, дядя Бенъ всталъ, старательно отложилъ книги всторону, сложивъ ихъ пирамидкой возлѣ локтя безчувственнаго м-ра Форда и, высоко поднимая свои ноги, осторожно ступая ими, подошелъ къ крюку, на которомъ висѣли его сюртукъ и шляпа, собираясь надѣвать ихъ, онъ вдругъ какъ будто нашелъ не совсѣмъ приличнымъ переодѣваться въ школѣ и, взявъ ихъ въ руки, отправился къ выходу.

-- Я вспомнилъ, что мнѣ надо повидаться съ однимъ человѣкомъ, объявилъ онъ, итакъ до завтра.

И исчезъ, потихоньку насвистывая.

И обычная лѣсная тишина обступила школу. Слабое угрызеніе совѣсти проснулось въ сердцѣ учителя. И однако онъ помнилъ, что дядя Бенъ выслушивалъ безъ обиды и какъ веселую шутку гораздо болѣе прямыя обвиненія отъ Руперта Фильджи, а что онъ самъ руководился лишь чувствомъ долга въ своихъ дѣйствіяхъ съ этимъ человѣкомъ. Но сознательное исполненіе долга относительно ближняго, причиненіемъ ему боли ради его собственной пользы, не всегда доставляетъ безмятежный покой душѣ того, кто причиняетъ боль... быть можетъ, потому, что, при несовершенной организаціи человѣка, боль всего для него чувствительнѣе. Какъ бы то ни было, м-ръ Фордъ чувствовалъ себя непріятно и, какъ всегда водится въ этихъ случаяхъ, сердился только на невинную причину этого ощущенія.

Почему дядя Бенъ оскорбился тѣмъ, что онъ не захотѣлъ выслушать его басенъ? Вотъ награда за то, что онъ съ самаго начала допустилъ его врать. Это ему урокъ на будущее время. Тѣмъ не менѣе онъ всталъ и подошелъ къ двери. Фигуру дяди Бена уже почти нельзя было отличить между деревьями, но по движеніямъ его плечъ видно было, что онъ все еще ступаетъ тихо и осторожно, высоко занося ноги, точно идетъ по топкому и невѣрному грунту.

Безмолвіе царило по-прежнему, и учитель машинально озиралъ скамья и пюпитры, чтобы прибрать позабытыя учениками вещи и раскиданныя книги и тетради. Нѣсколько полевыхъ цвѣтовъ, собранныхъ преданной Октавіей Денъ, аккуратно связанныхъ черной ниточкой и регулярно воткнутыхъ за чернилицу на пюпитрѣ у Руперта, все еще валялись на полу, куда ихъ съ такой же регулярностью отправлялъ этотъ гордый Адонисъ. Поднимая аспидную доску, валявшуюся подъ скамейкой, учитель обратилъ вниманіе на каррикатуру, которую позабыли съ нея стереть. М-ръ Фордъ сразу призналъ въ ней работу юнаго, но крайне сатирическаго Джонни Фильджи. Широкимъ мазкомъ, съ ясностью сюжета, съ обиліемъ подробностей, они представляли дядю Бена лежащимъ на полу подъ розгой Руперта Фильджи и подъ наблюденіемъ Кресси Макъ-Кинстри, изображенной въ профиль. Смѣлый реализмъ, выразившійся въ подписяхъ подъ каждой фигурой, не оставлялъ никакого сомнѣнія на счетъ ихъ личностей. Также смѣло и не менѣе краснорѣчиво былъ переданъ разговоръ между двумя сторонами посредствомъ шаровъ, прикрѣпленныхъ къ ихъ рту съ пояснительными надписями:

-- "Я люблю васъ!"

-- "О! бѣдная я!"

-- "Кокетка".

Учитель на минуту былъ пораженъ этимъ неожиданнымъ, но графическимъ свидѣтельствомъ того факта, что посѣщеніе дядей Беномъ школы было не только извѣстно, но и комментировалось.

Маленькіе глазки юныхъ наблюдателей оказались зорче его собственныхъ. Онъ опять былъ обманутъ, не смотря на всѣ свои старанія. Любовь, хотя и подъ маской, снова внѣдрилась въ его школу со всей своей путаницей и безпорядкомъ.

V.

Въ то время какъ эта пасторальная жизнь, ютившаяся вокругъ школьнаго дома на просѣкѣ, нарушалась лишь случайными сторожевыми ружейными выстрѣлами, доносившимися изъ владѣній Гаррисонъ-Макъ-Кинстри,-- болѣе дѣловитая часть Инджіанъ-Спринга вдругъ была охвачена однимъ изъ тѣхъ предпріимчивыхъ спазмовъ, какіе свойственны всѣмъ калифорнійскимъ рудоноснымъ поселкамъ.

Открытіе Эврика-Дитшъ и расширеніе почтоваго сообщенія изъ Бигъ-Блуфа были событіями немаловажными и праздновались въ одинъ и тотъ же день. Такое сугубое торжество оказалось даже не подъ силу краснорѣчивой риторикѣ издателя "Star", который совсѣмъ запутался въ метафорическихъ сравненіяхъ. "Не будетъ слишкомъ большимъ преувеличеніемъ, если мы скажемъ, что Инджіанъ-Спрингъ, благодаря своей превосходно организованной системѣ внутренняго обращенія, сліянія Нортъ-Форка съ рѣкой Сакраменто и ихъ общему впаденію въ необозримый Тихій океанъ, находится въ прямомъ сообщеніи не только съ Китаемъ, но даже и съ отдаленнѣйшими рынками антиподовъ", объявилъ онъ съ чарующей восторженностью. "Граждане Инджіанъ-Спринга, сѣвъ въ почтовую карету въ 9 часовъ утра, и прибывъ въ Бигъ-Блуфъ въ 2 ч. 40 м., могутъ отправиться въ тотъ же вечеръ съ курьерскимъ поѣздомъ въ Сакраменто и достигнуть Сан-Франциско на великолѣпномъ пароходѣ компаніи паровой навигаціи во время, чтобы сѣсть на тихоокеанскій почтовый пароходъ, отправляющійся въ Йокагаму на слѣдующій день въ 3 ч. 30 м.".

Хотя никто изъ гражданъ Инджіанъ-Спринга не собирался воспользоваться такимъ удивительнымъ удобствомъ, но каждый смутно ощутилъ удовольствіе отъ такой перспективы, и даже учитель, давшій прочитать редакторское краснорѣчіе Руперту Фильджи съ педагогической цѣлью доставить послѣднему упражненіе въ произношеніи пятисложныхъ словъ, былъ пріятно польщенъ. Джонни Фильджи и Джимми Снейдеръ, усмотрѣли въ этомъ таинственномъ сообщеніи тоже нѣчто заманчивое, хотя и непонятное, слушали во всѣ уши и таращили глазенки.

А заключительныя слова учителя, что такое замѣчательное событіе слѣдуетъ отмѣтить распущеніемъ учениковъ на полдня, окончательно утвердили мысль объ его важномъ значеніи.

И вотъ наступилъ знаменательный день, когда двѣ почтовыхъ кареты прибыли изъ Бигъ-Блуфа съ нарочно приглашенными спикерами -- которые всегда приглашаются въ такихъ случаяхъ, но каждый разъ чувствуютъ себя такъ, какъ будто бы имъ еще не доводилось присутствовать на такомъ важномъ и интересномъ торжествѣ. Стрѣляли по этому поводу изъ двухъ пушекъ, гремѣлъ хоръ мѣдныхъ инструментовъ, и выброшенъ былъ новый флагъ на деревѣ свободы. Послѣ того послѣдовало "угощеніе" въ мѣстной гостинницѣ. И надъ всѣмъ этимъ господствовалъ духъ неукротимой молодости и неудержимой предпріимчивости, опьянявшій самый воздухъ. Это тотъ духъ, который населилъ пустыни и превратилъ ихъ въ цвѣтущіе города и поселки.

Учитель, распустившій своихъ питомцевъ и чувствующій себя какъ-то состарившимся въ ихъ обществѣ, почувствовалъ нѣчто вродѣ зависти, расхаживая между этими юными энтузіастами.

Особенно памятнымъ остался этотъ день для Джонни Фильджи, не только потому, что онъ слушалъ восхитительные звуки мѣдныхъ трубъ въ перемежку съ тромбономъ и барабанами; не только потому, что внималъ оглушительной пальбѣ двухъ пушекъ и обонялъ опьяняющій запахъ пороха, но вслѣдствіе одной странной случайности.

Безсовѣстно покинутый на верандѣ Эврика-отеля, въ то время какъ его братъ Рупертъ ухаживалъ за хорошенькой хозяйкой, помогая ей въ хозяйственныхъ хлопотахъ, Джонни предавался неограниченнымъ наблюденіямъ. Розетки, шестерка лошадей, новая упряжь, длина бича кучера, его громадныя кожаныя рукавицы и то, какъ онъ держалъ возжи -- все это ослѣпляло глаза и чувства Джонни и навѣки запечатлѣлось въ его памяти. Но когда изъ второй кареты или "купе" вылѣзъ "настоящій пассажиръ" и безпечно и развязно направился къ верандѣ, какъ будто-бы карета и торжество, что происходило, были для него плевымъ дѣломъ, Джонни рѣшилъ, задыхаясь отъ восторга, что онъ увидѣлъ принца! Разодѣтый въ бѣлый шелковый сьютъ, съ брилліантовымъ перстнемъ на пальцѣ, съ золотой цѣпочкой, сверкавшей на жилетѣ и въ шляпѣ-панама, съ широкой черной лентой, лихо сидѣвшей на его завитыхъ и напомаженныхъ волосахъ, онъ былъ такъ великолѣпенъ, что совсѣмъ ослѣпилъ Джонни. Еслибы онъ толкнулъ Джонни, проходя мимо его, онъ бы задрожалъ отъ восторга; еслибы онъ заговорилъ съ нимъ, то онъ не въ силахъ былъ бы ему отвѣчать. И, представьте себѣ его крайнее изумленіе, когда онъ увидѣлъ, что дядя Бенъ, да! да! именно дядя Бенъ, подошелъ къ этому фениксу, этому идеалу, хотя и не безъ конфуза, и, перекинувшись съ нимъ двумя-тремя непонятными словами, ушелъ вмѣстѣ съ нимъ!

Можно ли удивляться, что Джонни, позабывъ о братѣ, о лошадяхъ и даже объ угощеніи, немедленно послѣдовалъ за ними.

Оба человѣка свернули въ боковую улицу, которая ярдахъ въ пятистахъ вдавалась въ покинутый пріискъ, съ его заброшенными шахтами и туннелями, давно уже полуразрушенными. Джонни, скрываясь за изгородями, шелъ за ними по пятамъ.

Не подозрѣвая о томъ, что ихъ выслѣживаетъ маленькій мальчикъ, разъ или два какъ бы ненарокомъ перебѣжавшій ихъ дорогу, они продолжали свою конфиденціальную бесѣду. Слова "акціи", "облигаціи" одни были понятны. Джонни наслушался ихъ сегодня, но его поразилъ тотъ фактъ, что дядя Бенъ, повидимому, о чемъ-то разспрашивалъ феникса и очень скромно и покорно выслушивалъ его. Но мальчикъ былъ окончательно сбитъ съ толку, когда послѣ получасовой ходьбы, они дошли до спорныхъ границъ Гаррисона-Макъ-Кинстри. Такъ какъ ему спеціально было запрещено туда ходить, то Джонни, само собой разумѣется, въ совершенствѣ былъ съ ними знакомъ. Но что дѣлалъ тутъ несравненный иностранецъ? Не для того ли привелъ его сюда дядя Бенъ, чтобы онъ своимъ видомъ парализовалъ обѣ воюющія стороны? не былъ ли то юный шерифъ, или юный судья, а можетъ быть и сынъ губернатора Калифорніи? Или же они пришли сюда потому, что дядя Бенъ "глупъ" и не знаетъ мѣстности? Вотъ прекрасный случай для него, Джонни, отрекомендаваться фениксу и предупредить его объ опасности и даже, быть можетъ, намекнуть на собственную неустрашимость.

Къ несчастію, пока онъ собирался съ духомъ, спрятавшись за дерево, фениксъ повернулся и съ легкимъ пренебреженіемъ, которое такъ пристало ему, сказалъ:

-- Ну я бы не далъ доллара акръ за всю мызу. Но если вамъ вздумалось предложить баснословную цѣну... то это ваше дѣло!

Предубѣжденному Джонни показалось, что дядя Бенъ принялъ это заслуженное презрѣніе, какъ и подобало, со смиреніемъ, но тѣмъ не менѣе пробормоталъ что-то "глупое" въ отвѣтъ, такъ что Джонни было противно даже и слушать. Не выступить ли ему впередъ и не объяснить ли фениксу, что онъ тратитъ попусту время съ человѣкомъ, который не умѣетъ сложить "пекарь", и котораго учитъ азбукѣ его родной братъ, Рупертъ?

Фениксъ продолжалъ:

-- И, конечно, вы знаете, что, купивъ право на землю, вы еще тѣмъ самымъ не вступаете въ ея владѣніе? Вамъ надо выжить отсюда скоттеровъ и бродягъ. Вмѣсто двухъ воюющихъ сторонъ будетъ три -- вотъ и все!

Дурацкіе отвѣты дяди Бена не интересовали Джонни. Онъ слушалъ только то, что изрекали тѣ, другія, вѣщія для него, уста. Эти послѣднія холодно продолжали:

-- Ну а теперь займемся вашимъ пріискомъ. Я не могу удѣлить вамъ много времени, потому что меня ждутъ здѣсь нѣкоторые люди и кромѣ того, полагаю, что вы желаете сохранить до поры до времени все это втайнѣ. Хотя я не понимаю, какъ вамъ удалось скрыть это до сихъ поръ. Вашъ пріискъ близко? Вы живете на немъ, какъ говорили, кажется?

Еслибы только маленькій слушатель не былъ такъ очарованъ иностранцемъ, его должно было бы поразить предположеніе, что у дяди Бена можетъ быть пріискъ, заслуживающій вниманія. Теперь же онъ ограничился тѣмъ, что послѣдовалъ за ними слѣдомъ, объяснивъ себѣ то немногое, что онъ понялъ, "бахвальствомъ дяди Бена". Хижина дяди Бена была сколочена изъ грубыхъ досокъ и неотесанныхъ камней и почти вросла въ одну изъ большихъ ямъ, вырытыхъ въ землѣ и въ пескѣ, и представлявшихъ остатки давно покинутаго золотаго пріиска Инджіанъ-Спрингъ. Нѣкоторые утверждали, что дядя Бенъ ухлопывалъ малые заработки, полученные имъ на настоящей рудокопной работѣ, на поскребушки прежняго покинутаго пріиска -- унизительный трудъ, практиковавшійся до сихъ поръ только китайцами и недостойный честолюбія кавказской расы. Кодексъ чести рудокоповъ допускалъ, что человѣкъ можетъ довольствоваться малыми результатами своего дневнаго труда, лишь бы его поддерживала надежда на большіе заработки, но осуждалъ его, если онъ удовлетворялся скромной дѣйствительностью. Какъ бы то ни было, а это подозрѣніе создавало уединеніе вокругъ жилища дяди Бена и содѣйствовало его одиночеству по крайней мѣрѣ на столько же, какъ и широкій ровъ, отдѣлявшій его отъ сосѣдей. Осторожно остановясь на опушкѣ лѣса, Джонни увидѣлъ, какъ его свѣтлое видѣніе скрылось въ избушкѣ дядя Бена, точно простой смертный. Джонни усѣлся на пень и дожидался его возвращенія, страстно надѣясь, что онъ вернется одинъ! Черезъ полчаса онъ сдѣлалъ маленькую экскурсію за ягодами и вернулся на свой оборваціонный постъ. Но изъ хижины не доносилось ни звука, и непримѣтно было никакого движенія. Прошло еще минутъ десять, и къ великой досадѣ Джонни дядя Бенъ показался одинъ и направился къ лѣсу. Сгорая отъ нетерпѣнія, Джонни бросился навстрѣчу дядѣ Бену. Но тутъ произошла одна изъ тѣхъ несообразностей, свойственныхъ только дѣтямъ. Когда дядя Бенъ обратилъ на него свои сѣренькіе глазки полуудивленно, полувопросительно, мощный духъ дѣтской скрытности внезапно овладѣлъ мальчикомъ. Никакими силами теперь не вытянуть было вопроса, который за минуту вертѣлся у него на языкѣ.

-- Гей, Джонни! что ты здѣсь дѣлаешь? спросилъ дядя Бенъ ласково.

-- Ничего.

Послѣ минутнаго молчанія, впродолженіе котораго онъ оглядывалъ массивную фигуру дяди Бена, какъ какой-нибудь монументъ, онъ прибавилъ:

-- Ищу ягодъ.

-- Почему ты не на верху за угощеніемъ?

-- Рупертъ тамъ.

Мысль о томъ, что братъ служитъ его представителемъ на пиру, казалась ему достаточнымъ объясненіемъ. Онъ вскочилъ на стволъ, на которомъ сидѣлъ за секунду передъ тѣмъ и дожидался новаго затруднительнаго вопроса. Но дядя Бенъ, очевидно, вполнѣ удовлетворился отвѣтомъ Джонни и, кивнувъ ему головой, пошелъ дальше.

Когда его фигура исчезла въ кустахъ, Джонни осторожно подкрался къ избушкѣ. На нѣкоторомъ разстояніи отъ нея онъ поднялъ съ земли камушекъ и бросилъ имъ въ дверь, немедленно навостривъ лыжи въ укромную чащу. Никто не появлялся, онъ повторилъ экспериментъ два и даже три раза съ камнемъ большихъ размѣровъ и на болѣе близкомъ разстояніи. Послѣ того онъ смѣло обошелъ избушку и дошелъ до давно брошенной шахты, прикрытой грубымъ трапомъ изъ старыхъ досокъ, какъ бы за тѣмъ, чтобы предохранить неосторожныхъ посѣтителей отъ того, чтобы они не свалились въ нее. Тутъ внезапный и необъяснимый страхъ овладѣлъ Джонни, и онъ убѣжалъ. Когда онъ добѣжалъ до отеля, то почти первое зрѣлище, представшее его глазамъ, былъ его фениксъ, очевидно, ни мало не выбитый изъ колеи и хладнокровно попивавшій грогъ съ новымъ собесѣдникомъ.

Тѣмъ временемъ м-ръ Фордъ, какъ ни былъ онъ растроганъ сантиментальнымъ значеніемъ празднества, слегка утомился его подробностями. Такъ какъ его собственная комната въ Эврика-отелѣ оглушалась звуками хора мѣдныхъ инструментовъ и краснорѣчіемъ спикеровъ и наполнялась ароматами пороха и вина, то онъ рѣшилъ вернуться въ школу и тамъ воспользоваться лѣсной тишиной, чтобы написать нѣсколько писемъ.

Перемѣна показалась благодатной; отдаленный шумъ взбудораженнаго поселка доносился только, какъ освѣжающій шелестъ вѣтра среди листьевъ.

Чистый воздухъ еловаго лѣса, наполнявшій каждую щелку въ школьномъ домѣ и какъ будто сметавшій всѣ слѣды человѣческаго пребыванія, до того уносилъ отъ праздника, что праздникъ этотъ представлялся какимъ-то нереальнымъ сномъ. Единственная реальная жизнь его была здѣсь.

Онъ вынулъ изъ кармана нѣсколько писемъ -- одно изъ нихъ истрепалось даже отъ частаго чтенія -- и принялся отвѣчать на нихъ.

Но вдругъ онъ остановился, охваченный какимъ-то неопредѣленнымъ сладкимъ чувствомъ. Какъ будто ароматъ какой-то опьянилъ его голову. Онъ вспомнилъ, что уже раньше обонялъ его, когда солнце заходило, и растенія сильнѣе пахли.

Онъ поднялъ глаза. На его конторкѣ передъ нимъ находился источникъ чуднаго запаха -- небольшой букетъ дикой калифорнійской мирты, окружавшей розовый бутонъ, котораго онъ сначала не замѣтилъ.

Въ этомъ обстоятельствѣ не было ничего необыкновеннаго. Дѣти имѣли обыкновеніе приносить цвѣты въ самое различное время и по самымъ различнымъ поводамъ, да онъ могъ и не замѣтить букетика во время класса. Онъ пожалѣлъ объ этомъ отъ того, что цвѣты уже начали увядать отъ такого невниманія. Онъ припомнилъ, что въ народныхъ сказкахъ, пересказываемыхъ дѣтьми, миртъ былъ тѣсно связанъ съ Венерой и считался эмблемой любви. Онъ припомнилъ таклсе, что разсказывалъ дѣтямъ о возможномъ происхожденіи этого повѣрья. Держа букетикъ въ рукахъ, онъ вдругъ ощутилъ подъ руками нѣчто мягкое, какъ шелкъ, отъ чего точно магнетическій токъ пробѣжалъ по его пальцамъ. Поглядѣвъ внимательнѣе, онъ увидѣлъ, что цвѣты были связаны не ниткой и не ленточкой, но длинными, мягкими каштановыми волосами, туго обвитыми вокругъ стеблей. Онъ развернулъ одинъ волосъ и поглядѣлъ на него на свѣтъ. Его длина, цвѣтъ, а пуще всего необъяснимый инстинктъ подсказали ему, что это волосы Кресси Макъ-Кинстри. Онъ поспѣшно положилъ ихъ назадъ, точно фамиліарно дотронулся до самой Кресси.

Онъ дописалъ письмо, но время отъ времени поглядывалъ на букетикъ и задумывался. Написавъ второе письмо, онъ отложилъ всторону бумагу и перо и съ минуту колебался передъ миртовыми вѣточками, окружавшими розу, и наконецъ заперъ букетикъ въ конторку. Затѣмъ, сообразивъ, что дядя Бенъ, по всей вѣроятности, присутствуетъ на праздникѣ вмѣстѣ со всѣми остальными, рѣшилъ вернуться немедленно въ гостинницу.

Входя въ свою комнату въ отелѣ, онъ нашелъ Руперта Фильджи, стоявшаго насупившись у окна, между тѣмъ какъ его братъ Джонни, утомленный волненіями дня и угощеніемъ, заснулъ въ креслахъ. Присутствіе ихъ было не рѣдкостью, такъ какъ м-ръ Фордъ, тронутый одиночествомъ осиротѣлыхъ мальчиковъ, часто приглашалъ ихъ къ себѣ въ комнату смотрѣть книги съ картинками.

-- Ну что? весело спросилъ онъ.

Рупертъ не отвѣчалъ и не перемѣнилъ позы. М-ръ Фордъ, взглянувъ на него, увидѣлъ знакомый гнѣвный блескъ въ красивыхъ глазахъ мальчика, отуманенныхъ слезой. Тихо положивъ руку на плечо Руперта, онъ сказалъ:

-- Что случилось, Рупертъ?

-- Ничего, сердито отвѣчалъ мальчикъ, не отрывая глазъ отъ стекла.

-- Что м-съ... м-съ Трипъ (красивая хозяйка гостинницы) была нелюбезна?

Отвѣта не было.

-- Вы знаете, Рупъ, продолжалъ м-ръ Фордъ шутливо, что она должна выказывать нѣкоторую сдержанность при людяхъ... и какъ разъ сегодня. Не годится скандализировать людей.

Рупертъ хранилъ негодующее молчаніе. Но ямочка на щекѣ, обращенной къ учителю, обозначилась явственнѣе (кстати, Рупертъ презиралъ эти ямочки, какъ женственную черту). Но только на минуту, а затѣмъ его темные глаза снова омрачились.

-- Я бы желалъ умереть, м-ръ Фордъ.

-- Что такъ?

-- Или... найти какое-нибудь занятіе.

-- Вотъ это уже лучше. Что именно вы желали бы дѣлать?

-- Работать... чтобы заработывать деньги. Бросить носить дрова и воду дома; бросить стряпать и стлать постели, точно китаецъ; бросить няньчится съ ребятишками, одѣвать и раздѣвать ихъ, точно нянька. Поглядите вы на него, указалъ онъ на безмятежно спавшаго Джонни, поглядите на него. Знаете, что это значитъ? Это значитъ, что я долженъ снести его домой черезъ весь городъ, а затѣмъ затопить печь и сварить ему кушанье, и вымыть его, и раздѣть его, и положить въ постель, и убаюкивать его; а папа тѣмъ временемъ шатается по городу съ другими такими же идіотами и вопитъ о "прогрессѣ" и о "будущности Инджіанъ-Спринга". Хорошая будущность ожидаетъ нашу семью, м-ръ Фордъ. Хорошую будущность онъ приготовилъ мнѣ.

Учитель, которому эти случайные взрывы Руперта были не рѣдкостью, улыбнулся, хотя серьезные глаза шли въ разрѣзъ съ улыбающимися губами, и утѣшилъ мальчика, какъ умѣлъ. Но ему хотѣлось узнать причину настоящаго припадка и его вѣроятную связь съ м-съ Трипъ.

-- Мнѣ казалось, что мы уже обсудили это, Рупертъ. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вы оставите школу, и я посовѣтую вашему отцу найти вамъ какое-нибудь дѣло, въ которомъ вы могли бы пробить себѣ дорогу. Терпѣніе, дружище, вы учитесь очень хорошо. Вспомните про вашего ученика, дядю Бена.

-- О, да! вотъ еще другой большой ребенокъ, съ которымъ приходится возиться въ школѣ, когда я не негритянствую дома.

-- И я не вижу, что бы другое вы могли дѣлать въ Инджіанъ-Спрингѣ, продолжалъ м-ръ Фордъ.

-- Такъ, мрачно отвѣтилъ Рупертъ, но я могъ бы уѣхать въ Сакраменто. Юба Билль говоритъ, что тамъ въ конторы, да въ банки берутъ мальчиковъ не больше меня... и черезъ годъ или два они работаютъ не хуже другихъ и получаютъ такое же большое жалованье. Да вотъ здѣсь находится человѣкъ, не старше васъ, м-ръ Фордъ, и вполовину не такой ученый, а онъ разодѣтъ, какъ куколка, въ перстняхъ, да золотыхъ цѣпочкахъ, и всѣ глаза на него таращатъ, такъ что противно глядѣть.

М-ръ Фордъ приподнялъ брови.

-- О! вы говорите про молодаго человѣка отъ Бенгама и К°, который разговаривалъ съ м-съ Трипъ, сказалъ онъ.

Румянецъ досады разлился по лицу Руперта.

-- Можетъ быть, но онъ страшный фатъ.

-- Вы хотите быть такимъ, какъ онъ? спросилъ м-ръ Фордъ.

-- Вы знаете, что я хочу сказать, м-ръ Фордъ. Не такимъ, какъ онъ. Вы лучше его въ сто разъ, прибавилъ Рупертъ наивно, но если такая сорока добилась своего, то почему я не могу этого добиться.

Тутъ учитель снова посовѣтовалъ своему ученику терпѣніе не выдержку и вдобавокъ разсказалъ нѣкоторые забавные факты изъ собственной жизни, чтобы вызвать ямочки на щекахъ Руперта. Черезъ полчаса мальчикъ успокоился, собрался домой и подошелъ къ спящему брату съ чѣмъ-то въ родѣ покорности судьбѣ. Но сонъ, повидимому, превратилъ Джонни въ какую-то инертную массу, въ родѣ желё. Потребовались соединенныя усилія учителя и Руперта, чтобы нагрузить имъ брата. Сонный мальчикъ охватилъ рукою шею Руперта, съ трудомъ полуоткрывъ заспанные глазенки, и опять крѣпко заснулъ. Учитель простился съ Рупертомъ и вернулся въ свою комнату, послѣ того какъ мальчикъ спустился съ лѣстницы съ своей ношей.

Но тутъ Провидѣніе, которое, боюсь, иногда презираетъ человѣческія приличія, вознаградило Руперта такъ, какъ только могло пожелать его неразумное сердце. М-съ Трипъ стояла внизу лѣстницы, съ которой сошелъ Рупертъ, и тотъ весь покраснѣлъ отъ стыда. Она увидѣла его и его ношу, и сердце ея было тронуто.

Знала ли она о томъ поклоненіи, какое питалъ къ ней Рупертъ, или нѣтъ -- этого я не могу сказать. Голосомъ, пронизавшимъ его душу, она сказала:

-- Какъ! Рупертъ, вы уже уходите?

-- Да, сударыня... изъ-за Джонни.

-- Передайте его мнѣ, я уложу его у себя на ночь.

Соблазнъ былъ очень великъ, но Рупертъ нашелъ въ себѣ силу отказаться.

-- Бѣдняжечка, онъ, кажется, очень усталъ.

Она наклонила свое все еще свѣжее и хорошенькое личико близко, близко къ Руперту и поцѣловала Джонни въ щечку. Потомъ подняла свои смѣлые глаза на Руперта и, двинувъ съ его лба поношенную шляпу, рѣшительно поцѣловала его въ лобъ.

-- Покойной ночи, милый. Мальчикъ вздрогнулъ и ринулся опрометью въ темноту ночи.

Но съ деликатностью чувствъ джентльмена тотчасъ же свернулъ въ боковую улицу, какъ бы желая скрыть отъ пошлыхъ взглядовъ то счастіе, какого удостоился.

Путь, избранный имъ, былъ труденъ и утомителенъ, ночь, темна, а Джонни нелѣпо тяжелъ, но онъ бодро шелъ съ женскимъ поцѣлуемъ, горѣвшимъ на его нѣжномъ лбу и, какъ звѣзда, озарявшимъ ему дорогу.

VI.

Когда дверь затворилась за Рупертомъ, учитель заперъ ставни и, зажегши лампу, пытался собраться съ мыслями и взялъ въ руки книгу. Но долетавшій снизу шумъ отъ пира, мѣшалъ ему. Притомъ его грызло раскаяніе, что онъ не былъ достаточно нѣженъ съ Рупертомъ въ его безразсудныхъ передрягахъ. Не то патетическая, не то юмористическая картина рисовалась передъ его глазами, какъ несчастный Рупертъ, подавленный двойнымъ бременемъ -- спящаго брата и нелѣпой любви, свалитъ первое бремя куда-нибудь въ канаву и сбѣжитъ изъ дома. Онъ схватилъ шляпу съ намѣреніемъ идти разыскивать его или... поискать развлеченія, которое заставило бы забыть о немъ. М-ръ Фордъ отличался чувствительной совѣстью людей съ сильно развитымъ воображеніемъ: неумолимый судья -- совѣсть всегда заставляла его напрягать всѣ усилія, чтобы заглушить себя.

Проходя по корридору, онъ встрѣтилъ м-съ Трипъ, разряженную въ бѣлое бальное платье, которое однако, по его мнѣнію, шло къ ней гораздо меньше, чѣмъ ея обыкновенный, будничный нарядъ. Онъ собирался пройти мимо съ поклономъ, когда она остановила его съ сознаніемъ неотразимости своихъ прелестей.

-- Вы не собираетесь на балъ сегодня вечеромъ?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, улыбаясь,-- но какъ жаль, что Рупертъ не увидитъ васъ въ такомъ нарядѣ.

-- Рупертъ, повторила дама съ кокетливымъ смѣхомъ,-- вы сдѣлали изъ него почти такого же женоненавистника, какъ вы сами. Я предлагала ему присоединиться къ намъ, но онъ убѣжалъ къ вамъ.

Она помолчала и, окинувъ его искоса критическимъ взглядомъ, прибавила:

-- Почему вамъ не идти на балъ? Никто васъ не съѣстъ.

-- Я не совсѣмъ въ этомъ увѣренъ, отвѣчалъ м-ръ Фордъ галантно.-- Грустный примѣръ Руперта постоянно у меня передъ глазами.

М-съ Трипъ тряхнула шиньономъ и стала сходить съ лѣстницы.

-- Приходите лучше, продолжала она, взглянувъ черезъ перила.-- Посмотрите на танцы, если сами не умѣете танцовать.

Но дѣло въ томъ, что м-ръ Фордъ ум ѣ лъ танцовать и хорошо притомъ. Почему бы ему въ самомъ дѣлѣ не пойти? Правда, что онъ молча принялъ то сдержанное отношеніе, съ какимъ его встрѣтили въ Инджіанъ-Спрингѣ, и никогда не участвовалъ ни въ мужскихъ, ни въ женскихъ собраніяхъ, но это не резонъ. Онъ могъ во всякомъ случаѣ одѣться и пойти на балъ, поглядѣть.

Черный сюртукъ и бѣлая рубашка были достаточнымъ нарядомъ для Инджіанъ-Спринга. М-ръ Фордъ присовокупилъ еще лишнюю элегантную подробность: бѣлый жилетъ.

Когда онъ подходилъ къ зданію суда, гдѣ происходилъ балъ, было всего еще девять часовъ, но въ окнахъ уже горѣлъ яркій огонь. По дорогѣ онъ разъ или два думалъ-было обратиться вспять, и это колебаніе снова охватило его у самыхъ дверей. И только страхъ, что его нерѣшительность будетъ замѣчена зѣваками, заставилъ его войти.

Конторы клерковъ и комнаты судей нижняго этажа были наводнены верхнимъ платьемъ, шалями и угощеніемъ, танцы же должны были происходить въ верхнемъ этажѣ, въ залѣ, суда, еще не отдѣланной. Флаги, лавровые вѣнки и приличныя случаю надписи скрывали ея голыя стѣны; но гербъ штата уже красовался надъ эстрадой судей съ его неподражаемымъ солнечнымъ закатомъ, его торжествующей богиней и свирѣпымъ медвѣдемъ, который лучше всякихъ надписей иллюстрировалъ дѣйствительность. Въ залѣ было душно и тѣсно. Свѣчи по стѣнамъ, въ простыхъ подсвѣчникахъ или въ обручахъ съ боченковъ спускались съ потолка. Самое удивительное разнообразіе царствовало въ женскихъ костюмахъ, какое когда-либо видѣлъ учитель. Платья, давно вышедшія изъ моды, смятыя и слежавшіяся въ сундукѣ, забытые фасоны, съ попытками приспособить ихъ на современный ладъ, самыя неожиданныя комбинаціи: обшитая мѣхомъ кофточка и тюлевая юбка, бархатное платье и перелинка изъ бѣлаго пикё, затѣйливыя прически, головы въ цвѣтахъ и перезрѣлыя прелести, облеченныя въ цвѣта невинности. Небольшое пространство, расчищенное для танцующихъ, постоянно наводнялось зрителями, наполнявшими комнату въ три и въ четыре ряда.

Когда учитель пробирался впередъ, молодая дѣвушка, стоявшая въ одной изъ кадрилей, съ быстротой нимфы юркнула, въ толпу и скрылась на минуту. Не разглядѣвъ ни лица, ни фигуры, м-ръ Фордъ по живымъ, рѣшительнымъ манерамъ узналъ Кресси: съ инстинктивнымъ смущеніемъ, въ которомъ, онъ не могъ дать себѣ отчета, онъ зналъ, что она видѣла его и что по какой-то непонятной причинѣ, онъ виной, что она вдругъ скрылась.

Но это длилось только одно мгновеніе. Онъ еще не успѣлъ протискаться сквозь толпу, какъ она уже вновь появилась и заняла прежнее мѣсто около озадаченнаго кавалера, который оказался никто иной, какъ иностранецъ, очаровавшій Джонни и возбудившій ненависть Руперта.

Она была блѣдна; онъ никогда еще не видѣлъ ее такою прекрасной. Все, что онъ находилъ въ ней безтактнымъ и рѣзкимъ, казалось вполнѣ умѣстнымъ въ это мгновеніе, въ этомъ свѣтѣ, въ этой атмосферѣ, въ этомъ странномъ собраніи.. Даже ея розовое газовое платье, изъ котораго ея бѣлыя, молодыя плечи выступали какъ бы изъ облака, заалѣвшаго отъ солнечнаго заката, казалось совершенствомъ дѣвственной простоты; ея дѣвически длинныя руки и ноги и продолговатая линія шеи и спины казались теперь удивительно изящными. Блѣдность на ея обычно румяномъ лицѣ сообщала ему духовную прелесть. Онъ не могъ отвести отъ нея глазъ, не вѣрилъ своимъ глазамъ. И однако то была Кресси Макъ-Кинстри, его ученица! Да, полно, видѣлъ ли онъ ее прежде? Зналъ ли онъ ее? Не удивительно, что всѣ глаза были устремлены на нее, что ропотъ сдерживаемаго восхищенія или еще болѣе выразительное молчаніе царили въ окружавшей ее публикѣ. Онъ поспѣшно оглядѣлся и почувствовалъ странное облегченіе, видя, что толпа раздѣляетъ его чувства.

Она теперь танцовала и все съ той же сдержанной блѣдностью и замѣчательнымъ спокойствіемъ, которыя такъ именно на него дѣйствовали. Она даже не взглянула въ его сторону, но онъ зналъ какимъ-то чутьемъ, что она знаетъ, что онъ тутъ. Къ желанію его поймать ея взглядъ примѣшивался какой-то страхъ, точно при обмѣнѣ взглядовъ овладѣвшая имъ иллюзія должна была или разсѣяться безвозвратно или же укрѣпиться навсегда. Онъ принудилъ себя, по окончаніи кадрили, отойти, частію затѣмъ, чтобы уклониться отъ нѣкоторыхъ знакомыхъ, которыхъ онъ видѣлъ передъ собой и которыхъ изъ вѣжливости долженъ былъ бы пригласить танцовать, частію затѣмъ, чтобы собраться съ мыслями. Онъ рѣшилъ обойти комнаты и потихоньку уйти домой. Тѣ, кто узнали его, разступались передъ нимъ съ пассивнымъ любопытствомъ; пожилые и старые люди выражали довѣрчивую симпатію и какъ бы ставили его на одну съ собой доску, и это положительно раздражало его. Одну минуту онъ думалъ разыскать м-съ Трипъ и пригласить ее на какой-нибудь танецъ только затѣмъ, чтобы доказать ей, что онъ умѣетъ танцовать.

Онъ уже дошелъ до середины залы, какъ вдругъ раздались звуки вальса. Вальсъ не былъ въ чести на балахъ въ Инджіанъ-Спрингѣ, частію потому, что набожные люди сомнѣвались, чтобы онъ входилъ въ число дозволенныхъ танцевъ частію потому, что молодые люди не вполнѣ еще справились съ его трудностями. Когда учитель поддался желанію опять поглядѣть на танцующихъ, то увидѣлъ, что всего три или четыре пары нашли въ себѣ смѣлость закружиться по залѣ. Кресси Макъ-Кинстри и ея прежній кавалеръ были въ числѣ ихъ. Въ охватившемъ его восторженномъ состояніи, онъ не нашелъ страннымъ, что она прекрасно вальсировала, чего никакъ нельзя было сказать объ ея кавалерѣ. Послѣ нѣсколькихъ туровъ, она остановилась и улыбаясь высвободила свою талію отъ обвивавшей ее руки. Отходя, она съ безошибочнымъ инстинктомъ оглянулась въ ту сторону, гдѣ стоялъ учитель, и взгляды ихъ встрѣтились. Въ нихъ таилась притягательная сила, тѣмъ болѣе опасная, что она не была высказана,-- власть безъ предварительныхъ объясненій, обѣщаній или даже намѣреній, любовь, которую не надо было вызывать.

Онъ спокойно подошелъ къ ней и даже холоднѣе, чѣмъ считалъ это возможнымъ.

-- Хотите испытать меня? спросилъ онъ.

Она поглядѣла ему въ лицо, точно не слыхала вопроса, но слѣдила за собственными мыслями и сказала:

-- Я знала, что вы подойдете; я видѣла васъ, когда вы только-что вошли.

И, не говоря больше ни слова, подала ему руку, и вслѣдъ затѣмъ они закружились по залѣ.

Все это совершилось такъ быстро, что они и сами не опомнились, какъ замолкла музыка, а кругомъ раздался хоръ похвалъ. Въ женскихъ голосахъ звучала завистливая нотка, а кавалеры, которымъ грація и красота Кресси придала смѣлости, наперерывъ приглашали ее на туръ вальса.

-- Я больше не буду танцовать, объявила она и ускользнула изъ толпы съ той странной, новой въ ней застѣнчивостью, которая изъ всѣхъ ея превращеній была самой очаровательной. И однако они до того были увѣрены во взаимной страсти, что не ощущали разлуки, и онъ ушелъ такъ, какъ еслибы они условились, гдѣ и когда имъ встрѣтиться. Немногіе поздравляли его съ его искусствомъ. Идеалъ Джонни съ любопытствомъ посмотрѣлъ на него; старики пожимали ему руку съ нѣкоторымъ смущеніемъ, какъ будто-бы они были не совсѣмъ увѣрены въ томъ, что человѣку его профессіи прилично танцовать. Одно лицо съ мрачной ненавистью глянуло на него изъ толпы,-- лицо Сета Девиса. Онъ не видѣлъ его, съ тѣхъ поря, какъ тотъ оставилъ школу; онъ даже позабылъ объ его существованіи и только теперь припомнилъ объ его преемникѣ, Джо Мастерсѣ, и съ любопытствомъ озирался, чтобы видѣть, здѣсь ли новый поклонникъ Кресси. Только когда онъ дошелъ до двери, онъ серьезно подумалъ о ревности, написанной на лицѣ Сета Девиса, и почувствовалъ страшное негодованіе.

-- Почему этотъ дуракъ не ревнуетъ къ открытому ухаживанью Джо Мастерса? подумалъ онъ и натолкнулся какъ разъ въ это мгновеніе въ дверяхъ на дядю Бена и Гирама Макъ-Кинстри, стоявшихъ въ числѣ зрителей.

Можетъ быть, дядя Бенъ тоже ревнуетъ и если его единственный туръ вальса такъ скомпрометировалъ его, то, можетъ быть, и отецъ Кресси тоже недоволенъ.

Но оба мужчины, хотя Макъ-Кинстри обыкновенно выказывалъ смутное и необъяснимое презрѣніе къ дядѣ Бену,-- стали единодушно хвалить и поздравлять его.

-- Когда я увидѣлъ, что вы пустились въ плясъ, м-ръ Фордъ, сказалъ дядя Бенъ съ разсѣянной задумчивостью, то сказалъ: -- ну, молодцы, теперь глядите въ оба. Вы увидите, что онъ стоитъ того. Я по первымъ же вашимъ шагамъ я сказалъ: это французскій манеръ, самый настоящій французскій манеръ. Никто такъ хорошо и ловко не танцуетъ, какъ французы. Вотъ, что я называю танцемъ. Вы можете, говорю, сапоги прозакладывать, молодцы, что эта наука сразу не дается.

-- М-ръ Фордъ, сказалъ Макъ-Кинстри внушительно, слегка помахивая желтой лайковой перчаткой, какою онъ обтянулъ свою раненую руку, чтобы почтить праздникъ, я благодарю васъ за то, что вы протанцовали съ моей дочерью. Самъ я не танцую и рѣдко гляжу на танцы, потому что мнѣ некогда, но когда я увидѣлъ васъ обоихъ танцующими, то, право, мнѣ стало такъ покойно, такъ покойно, какъ еще никогда въ жизни.

Кровь бросилась въ лицо учителю отъ неожиданнаго сознанія вины и стыда.

-- Но, пробормоталъ онъ неловко, ваша дочь прекрасно танцуетъ, она, должно быть, много практиковалась.

-- Можетъ быть, можетъ быть, продолжалъ Макъ-Кинстри, кладя руку въ перчаткѣ на плечо учителя, но я хочу сказать, что мнѣ особенно понравилось ваше спокойное, простое, такъ сказать, семейное отношеніе. Къ концу, когда вы такъ прижали ее, а она опустила голову къ вамъ на плечо, точно собиралась спать и какъ будто она была еще совсѣмъ маленькая дѣвочка, это мнѣ напомнило времена, когда я самъ убаюкивалъ ее, идя около фургона, на Ріо-Ла-Плата, и мнѣ захотѣлось, чтобы старуха поглядѣла на васъ.

Съ усилившимся румянцемъ учитель искоса поглядѣлъ на темно-красное лицо и бороду Макъ-Кинстри, но въ его довольныхъ чертахъ не было и слѣда той ироніи, какая въ нихъ мерещилась учителю, у котораго совѣсть была неспокойна.

-- Значитъ, вашей жены нѣтъ здѣсь? спросилъ онъ разсѣянно

-- Она въ церкви. Она поручила мнѣ смотрѣть за Кресси. Хотите пройтись немного, мнѣ нужно съ вами переговорить.

И онъ продернулъ раненую руку въ руку учителя, по своей обычной манерѣ и отвелъ его къ сторонѣ.

-- Вы видѣли здѣсь сэра Девиса?

-- Видѣлъ минутку тому назадъ, презрительно отвѣтилъ м-ръ Фордъ?

-- Онъ не былъ съ вами грубъ?

-- Нѣтъ, съ какой стати! отвѣтилъ надменно учитель.

-- Такъ, задумчиво проговорилъ Макъ-Кинстри. Вы, знаете, хорошо дѣлаете, что не связываетесь съ нимъ. Предоставьте его -- или его отца, это все равно -- мн ѣ. Не путайтесь въ нашу ссору съ Девисами. Это не ваше дѣло. Меня уже мучитъ то, что вы принесли мнѣ ружье, когда у насъ была свалка съ Гаррисонами. Старуха не должна была допускать этого, ни Кресси. Слушайтесь меня, м-ръ Фордъ! Я рѣшилъ стоять между вами и Девисами, пока все не уладится, а вы подальше держитесь отъ Сета.

-- Очень вамъ благодаренъ, сказалъ м-ръ Фордъ съ непонятнымъ жаромъ, но я не намѣренъ измѣнять своихъ привычекъ для глупаго школьника, котораго я выгналъ изъ школы.

Несправедливая и мальчишеская рѣзкость этихъ словъ почувствовалась имъ тутъ же, и онъ снова покраснѣлъ.

Макъ-Кинстри поглядѣлъ на него тупыми, сонными, красными глазами.

-- Не теряйте своего лучшаго оружія, м-ръ Фордъ, спокойствія. Храните свое спокойствіе, и никто васъ пальцемъ не тронетъ. Я лишенъ этого дара, продолжалъ онъ своимъ медлительнымъ, совершенно безстрастнымъ голосомъ, и для меня одной свалкой больше, одной свалкой меньше -- ничего не значитъ.

Онъ поклонился, повернулся и ушелъ обратно въ большую залу. М-ръ Фордъ, не рѣшаясь на дальнѣйшіе разговоры, протискался сквозь толпу, наполнявшую лѣстницу, и вышелъ на улицу.

Но тамъ его странный гнѣвъ и не менѣе странное угрызеніе совѣсти, которые онъ испытывалъ въ присутствіи Макъ-Кинстри, какъ будто испарились при чистомъ лунномъ свѣтѣ и въ мягкомъ лѣтнемъ воздухѣ.

Когда онъ пришелъ въ отель, то удивился, найдя, что всего еще только одиннадцать часовъ. Никто еще не возвращался съ бала, зданіе было пусто и только буфетчикъ, да горничная, кокетничавшая съ нимъ, сторожили его.

Оба поглядѣли на учителя съ досаднымъ удивленіемъ. Онъ почувствовалъ себя очень неловко и почти пожалѣлъ, что не пригласилъ танцовать м-съ Трипъ или, по крайней мѣрѣ, не остался въ числѣ зрителей. Торопливо пробормотавъ, въ объясненіе своего ранняго возвращенія, что ему необходимо написать нѣсколько писемъ, онъ взялъ свѣчу и медленно поднялся по лѣстницѣ въ свою комнату.

Но, войдя къ себѣ, онъ почувствовалъ себя очень непріятно отъ того недостатка симпатіи, съ какой насъ всегда встрѣчаютъ знакомые предметы послѣ пережитыхъ нами новыхъ ощущеній. Ему не вѣрилось, что онъ всего лишь два часа тому назадъ вышелъ изъ этой комнаты, до того все въ ней было для него дико и чуждо. И, однако, то были его столъ, книги, его кресло и его собственная постель, даже кусочекъ пряника, оброненнаго Джонни, все еще валялся на полу. М-ръ Фордъ еще не дошелъ до той стадіи всепоглощающей страсти, когда человѣкъ всюду носитъ съ собой любимый образъ. Ей еще не было мѣста въ этой комнатѣ; онъ здѣсь не могъ даже о ней думать; а потому, чтобы думать о ней, онъ долженъ уйти въ другое мѣсто. Куда ему дѣваться? Бродить по улицамъ -- было бы слишкомъ нелѣпо. Идти въ школу, да! онъ пойдетъ туда; дорога туда пріятная, ночь чудная, и онъ достанетъ букетикъ изъ конторки.

Онъ пошелъ въ школу и, отперевъ дверь, снова заперъ ее за собой, не столько, чтобы спастись отъ вторженія людей, сколько отъ бѣлокъ и летучихъ мышей. Почти вертикально стоявшая луна, освѣщавшая просѣку, не проникала внутрь дома, и только въ окно врывалась узкая полоска свѣта и ложилась на потолокъ. Частью изъ осторожности, частью отъ того, что ему хорошо были знакомы окружающіе предметы, онъ не зажигалъ свѣчи, но прямо прошелъ къ конторкѣ, придвинулъ къ ней стулъ, отперъ ее, досталъ букетикъ и поднесъ его къ губамъ.

Чтобы очистить для него мѣсто въ карманѣ, онъ долженъ былъ вынуть оттуда свои письма, въ томъ числѣ то, измятое, которое онъ перечитывалъ сегодня поутру. Чувство удовольствія, пополамъ съ угрызеніемъ совѣсти, охватило его, когда онъ подумалъ, что теперь все это уже дѣло прошлое. Безпечно бросилъ онъ письмо въ ящикъ, куда оно упало съ глухимъ стукомъ, какъ безжизненный предметъ.

Но что это такое?

Шумъ шаговъ по песку, легкій смѣхъ, движеніе двухъ или трехъ тѣней на потолкѣ, звукъ голосовъ: мужчины, ребенка и ея голосъ!

Возможно ли это? Не ошибается ли онъ? Нѣтъ! голосъ мужчины былъ голосъ Мастерса; ребенка -- Октавіи; женщины -- ея голосъ!

Онъ не двигался въ потемкахъ. Школа находилась недалеко отъ пути, по которому она должна была идти домой. Но зачѣмъ она зашла сюда? Не видѣли ли они, какъ онъ прошелъ сюда, и не хотятъ ли подшутить надъ нимъ? Тонъ голоса Кресси и раскрытое ею окно убѣдили его въ противномъ.

-- Такъ, хорошо теперь. Вы двое отойдите къ сторонкѣ. Таки, отведи его къ изгороди и придержи тамъ, пока я не вернусь. Нѣтъ, благодарю васъ, сэръ, я обойдусь и безъ вашей помощи; я часто лазила въ окно и прежде. Не правда ли, Таки? вѣдь намъ съ тобой это не въ диковинку?

Сердце Форда замерло. Послышался опять смѣхъ, удаляющіеся шаги, въ окнѣ вдругъ стало темно, и вотъ Кресси Макъ-Кинстри перепрыгнула черезъ него и легко опустилась на полъ.

Она быстро направилась къ проходу между двумя рядами скамеекъ. Вдругъ она остановилась. Учитель всталъ въ тотъ же моментъ, вытянувъ руку, чтобы удержать крикъ ужаса, какой, онъ увѣренъ былъ, слетитъ съ ея губъ. Но онъ плохо зналъ желѣзные нервы дѣвушки. Она не закричала. И при слабомъ свѣтѣ луны то же выраженіе сознательнаго пониманія, какое онъ видѣлъ у нея на лицѣ на балѣ, появилось и теперь, вмѣстѣ съ радостью, отъ которой полуоткрылись ея губы. Десятокъ вопросовъ тѣснился на его устахъ, и десятокъ отвѣтовъ уже былъ готовъ сорваться съ ея устъ. Но они не были высказаны, такъ какъ въ слѣдующій моментъ глаза ея полузакрылись, она нагнулась къ нему, и они слились въ поцѣлуѣ.

Она первая опомнилась и, повернувъ его лицо руками къ свѣту, а свое отклоняя въ тѣнь, сказала:

-- Послушайте, торопливо прошептала она. Они думаютъ, что я пришла сюда за одной вещью, которую я оставила въ своемъ ящикѣ. И имъ показалось очень веселой штукой идти сюда со мной. Я же пришла за вещью, которая спрятана не въ моемъ пюпитрѣ, а въ вашей конторкѣ.

-- Не эта ли? прошепталъ онъ, вынимая мирты.

Она схватила ихъ съ легкимъ восклицаніемъ и поднесла ихъ сначала къ своимъ губамъ, потомъ къ его. Затѣмъ, охвативъ снова его лицо своими мягкими ладонями, повернула его къ окну, говоря:

-- Глядите на нихъ, а не на меня.

Онъ повиновался и увидѣлъ двѣ фигуры, медленно прохаживавшіяся по тропинкѣ.

-- Это не все!-- прошептала она, то придвигая его лицо къ своимъ губамъ, то отодвигая.-- Когда мы пришли въ лѣсъ, я почувствовала, что вы здѣсь.

-- И, чувствуя это, вы привели его?-- сказалъ Фордъ, отодвигаясь отъ нея.

-- Почему бы и нѣтъ? лѣниво спросила она.-- Даже еслибы онъ увидѣлъ васъ, я бы устроила такъ, что вы бы проводили меня домой.

-- Но какъ вы думаете, честно ли это? Понравилось ли бы это ему?

-- Понравилось ли бы ему? повторила она лѣниво.

-- Кресси, сказалъ серьезно молодой человѣкъ, вглядываясь въ ея лицо, скрытое въ тѣни.-- Вы не дали ли ему права обижаться? Понимаете вы меня?

Она помолчала, какъ бы соображая.

-- Хотите, я его сюда позову?-- спокойно спросила она, безъ малѣйшаго слѣда лукавства или кокетства.-- Вамъ, можетъ быть, пріятнѣе, чтобы онъ былъ тутъ, или, чтобы мы вышли отсюда и присоединились къ нимъ? Я скажу, что вы вошли какъ разъ, когда я выходила.

Что могъ онъ на это отвѣтить?

-- Кресси, любите ли вы меня?

Смѣшной вопросъ въ устахъ человѣка, державшаго ее въ своихъ объятіяхъ, если онъ вѣрилъ, что это правда; и дрянной вопросъ, если онъ не вѣрилъ.

-- Я думаю, что я полюбила васъ съ первой минуты, какъ вы появились у насъ. Должно быть, поэтому самому я и обручилась съ нимъ,-- отвѣчала она просто.-- Я знаю, что люблю васъ, и думала только о васъ, когда уѣзжала отсюда. Я вернулась назадъ, потому что любила васъ. Я любила васъ въ тотъ день, какъ вы приходили къ мамѣ... хотя думала тогда, что вы идете разсказать ей про Мастерса и объявить, что не примете меня обратно въ школу.

-- Но вы не спрашиваете, люблю ли я васъ?

-- Но вѣдь вы любите, какъ же вы могли бы теперь не любить меня?-- довѣрчиво сказала она.

Что могъ онъ на это отвѣтить, какъ не заключить ее снова въ объятія, хотя легкая дрожь,-- точно изъ окна потянуло холодкомъ,-- пробѣжала по немъ. Она, должно быть, тоже это почувствовала, потому что сказала:

-- Поцѣлуйте меня и отпустите.

-- Но мы должны переговорить другъ съ другомъ, милочка, когда... когда другіе уйдутъ.

-- Вы знаете сарай около межи?-- спросила она.

-- Да.

-- Я обыкновенно хожу туда учить уроки, чтобы... чтобы быть съ вами,-- прошептала она,-- и папа приказалъ, чтобы никто туда не ходилъ, пока я тамъ. Приходите туда завтра, передъ закатомъ солнца.

Послѣдовалъ долгій поцѣлуй, во время котораго имъ казалось, что они сказали все, чего не могли выговорить. Послѣ того они разстались; онъ тихонько отперъ дверь, чтобы выпустить ее. Она схватила мимоходомъ книжку съ пюпитра и проскользнула, точно легкое видѣніе, по озаренной луной просѣкѣ, и минуту спустя ея голосъ, безъ всякаго слѣда дрожи или волненія, уже смѣшался съ голосами ея спутниковъ.

Конецъ первой части.