Я противилась изо всѣхъ своихъ силъ, и это, до-тѣхъ-поръ невиданное и неслыханное сопротивленіе, естественнымъ образомъ должно было увеличить дурное мнѣніе обо мнѣ няньки Бесси и миссъ Аббо. Потерявъ всякую власть надъ собою, я однакожь сознавала съ удовлетворительною ясностью, что меня считали достойной тяжкихъ наказаній, и доведенная до отчаяннаго положенія, я рѣшилась бороться до послѣдней крайности.
-- Скрутите ей руки, миссъ Аббо, не-то она исцарапаетъ васъ какъ бѣшеная кошка.
-- Фи! Фай! Фуй! какъ это вамъ не стыдно, миссъ Эйръ! кричала горничная: -- гдѣ это видано и слыхано: поднять руки на молодаго джентльмена, на сына вашей благодѣтельницы! Какъ могли вы позабыть, что онъ вашъ благодѣтель, вашъ господинъ и начальникъ!
Господинъ! Кто смѣетъ сказать, что онъ мой господинъ? Развѣ я служанка?
-- Меньше и хуже чѣмъ служанка. Мы хлопочемъ и работаемъ съ утра до ночи, а вы ничего не дѣлаете за свой хлѣбъ. Садитесь же, миссъ Эйръ, и подумайте хорошенько о своемъ безпутствѣ.
Въ это время онѣ втащили меня въ комнату, о которой говорила мистриссъ Ридъ, и бросили на скамейку подлѣ стѣны. Я стремительно вскочила съ мѣста и опрометью бросилась къ дверямъ, но проворныя и дюжія руки арестовали меня въ ту же минуту.
-- Если вы не станете сидѣть, сказала Бесси: -- мы принуждены будемъ связать васъ. Миссъ Либо, дайте мнѣ ваши подвязки; мои слишкомъ-тонки.
Миссъ Аббо принялась развязывать свою огромную ногу, чтобъ приготовить для меня позорныя оковы. Я затрепетала.
-- Не снимайте подвязокъ, миссъ Аббо: даю вамъ слово, что я не тронусь съ мѣста и не пошевелюсь.
И въ доказательство я привязала себя къ скамейкѣ своими собственными руками.
-- Давно бы такъ; вотъ это умно! сказала Бесси.
Убѣдившись въ моемъ смиреніи и послушаніи, обѣ женщины высвободили меня изъ своихъ объятій, и остановились передо мной съ сложенными на-крестъ руками.
-- Этого съ ней прежде никогда не случалось, сказала наконецъ нянька, обращаясь къ горничной.
-- Но къ этому она всегда была способна, отвѣчала миссъ Аббо: -- я неразъ высказывала барынѣ свое мнѣніе объ этой дѣвчонкѣ, и барыня соглашалась со мной. Это, скажу я вамъ, прехитрая и прескрытная тварь, какихъ немного съищется между ея ровесницами.
Бесси не отвѣчала ничего; но черезъ нѣсколько минутъ, обращаясь ко мнѣ, сказала:
-- Вамъ не должно забывать, миссъ Эйръ, что вы всѣмъ обязаны мистриссъ Ридъ: она васъ кормитъ, поитъ и одѣваетъ изъ одного только состраданія. Еслибъ пришло ей въ голову васъ бросить, вы будете принуждены искать пріюта въ сиротскомъ домѣ.
Въ этихъ словахъ не было для меня ничего новаго: намѣки этого рода повторялись передо мной чуть ли не каждый день съ той поры, какъ я стала помнить себя и понимать. Упрекъ въ моемъ сиротствѣ и зависимости отъ посторонней благодѣтельной руки сдѣлался съ незапамятной поры привычной пѣснью для моего уха. Миссъ Аббо поспѣшила прибавить:
-- И вамъ не слѣдуетъ ни по какому поводу ставить себя въ-уровень съ господиномъ Ридъ, и его сестрами, съ которыми васъ воспитываютъ изъ милости. Всѣ они богаты, а у васъ нѣтъ ни копейки за душой. Ваше дѣло -- быть ласковой и стараться угождать всему семейству. И это мы говоримъ для вашей же пользы, миссъ Эйръ, прибавила Бесси ласковымъ тономъ: -- попытайтесь какъ-нибудь заставить полюбить себя, и авось вамъ будетъ хорошо, какъ въ родной семьѣ, не-то пожалуй, если вы будете грубіянить и шумѣть, барыня откажетъ вамъ отъ дома.
-- Къ-тому же, рано или поздно, Богъ ее накажетъ, добавила миссъ Аббо: -- Онъ поразитъ ее можетъ-быть среди ея нечестивой хандры, и тогда куда она пойдетъ? Ну, Бесси, намъ пора: пусть она остается одна, и дѣлаетъ что хочетъ. Молитесь, миссъ Эйръ, усердно молитесь Господу Богу: если вы не раскаетесь, злая бѣда, чего добраго, спустится къ вамъ черезъ трубу, и тогда, поминай какъ звали.
Онѣ ушли и заперли за собой дверь.
Красная комната, повидимому совсѣмъ лишняя въ домѣ, служила въ рѣдкихъ случаяхъ импровизированной спальней для гостей, когда ихъ съѣзжалось слишкомъ-много въ Гетсгед-Голль, гдѣ они, по принятому деревенскому обыкновенію, оставались на нѣсколько дней. Впрочемъ это была одна изъ самыхъ большихъ и красивыхъ комнатъ въ цѣломъ домѣ. Постель на массивныхъ столбахъ изъ краснаго дерева, завѣшанная со всѣхъ сторонъ краснымъ кашмиромъ, стояла по самой серединѣ, наподобіе раскинутой палатки; два большія окна, съ ихъ всегда опущенными занавѣсками, были на-половину прикрыты широкими фестонами и складками изъ той же восточной матеріи. Полъ застилался краснымъ ковромъ, и широкій столъ подлѣ постели всегда былъ покрытъ краснымъ сукномъ. Гардеробъ, рабочій столикъ и стулья были изъ ярко-полированнаго краснаго дерева, и вся эта мёбель гармонировала съ малиновыми обоями на стѣнахъ. И въ контрастъ съ этими багровыми предметами выставлялись изъ-за кровати груды матрацовъ и бѣлыхъ какъ снѣгъ подушекъ, прикрытыхъ бѣлымъ марсельскимъ одѣяломъ. Столько же одиноко и оригинально въ этой красной опочивальнѣ было огромное, стоявшее въ головахъ постели кресло, нахлобученное бѣлымъ чехломъ.
Комната была холодна, потому-что огонь почти никогда не разводился въ ея каминѣ; была безмолвна, потому-что стояла одиноко, вдали отъ кухни и дѣтской; имѣла торжественный видъ, такъ-какъ было извѣстно, что въ нее никто не входитъ. Только горничная обязана была приходить сюда каждую субботу, чтобъ счистить слои недѣльной пыли съ мебели и зеркалъ; случалось также, что черезъ-весьма длинные промежутки, сама мистриссъ Ридъ навѣщала красную комнату съ единственною цѣлью -- обревизовать одинъ таинственный ящикъ въ гардеробѣ, гдѣ хранились разныя фамильныя бумаги, шкатулка съ брильянтами и миніатюрный портретъ ея покойнаго супруга.
Мистеръ Ридъ умеръ десять лѣтъ назадъ: въ этой комнатѣ онъ испустилъ духъ свой, и здѣсь его тѣло лежало на богатомъ катафалкѣ; отсюда его гробъ перенесенъ былъ въ церковь, и съ этого роковаго дня, багряная комната въ домѣ мистриссъ Ридъ получила свой страшный мистическій характеръ.
Мѣсто, къ которому приковали меня нянька Бесси и сварливая миссъ Аббо, было: низкій оттоманъ подлѣ мраморной каминной полки; прямо передо мной возвышалась великолѣпная постель; по правую сторону стоялъ высокій, темный гардеробъ; по лѣвую бросались въ глаза закутанныя окна, и между-ними огромное зеркало отражало унылое великолѣпіе комнаты и парадной постели, Не зная навѣрное, заперли меня или нѣтъ, я, черезъ нѣсколько минутъ, осмѣлилась встать съ мѣста, и нерѣшительными шагани приблизилась къ дверямъ. Увы! Да: не было тюрьмы безопаснѣе, мрачнѣе и крѣпче моей. Возвращаясь къ своему мѣсту, я остановилась передъ зеркаломъ, и оцѣпенѣлый взоръ мой невольно началъ измѣрять глубину, отражавшуюся въ немъ. Все казалось холоднѣе и мрачнѣе въ этой прозрачной впадинѣ, чѣмъ на самомъ дѣлѣ: странная фигура, выставившая на меня свое блѣдное лицо и руки, распростертыя надъ мракомъ, представлялась мнѣ дѣйствительнымъ духомъ въ родѣ тѣхъ фантастическихъ чертенятъ, о которыхъ Бесси такъ часто говорила въ своихъ волшебныхъ сказкахъ въ длинные зимніе вечера. Я сѣла опять на оттоманъ.
Суевѣріе уже начинало обнаруживать надо мной свое могучее вліяніе, но еще не приспѣлъ урочный часъ для его рѣшительной побѣды. Кровь еще кипѣла и быстро переливалась въ моихъ жилахъ: прошедшая сцена занимала покамѣстъ всѣ мои мысли, и некогда мнѣ было присмотрѣться къ окружающей дѣйствительности.
Бурное и буйное насиліе Джона Рида, обидное и гордое равнодушіе его сестеръ, постоянная и вовсе незаслуженная ненависть ко мнѣ его матери, все это вертѣлось и кружилось въ моемъ взволнованномъ мозгу какъ въ мутномъ и темномъ колодезѣ, заваленномъ всякой дрянью. За-чѣмъ меня бранили, колотили, осуждали всегда и за все? Какая невидимая сила обрекла меня на вѣчныя страданія? Почему никогда и никому не могла я нравиться? И уже ли будутъ напрасны всѣ усилія пріобрѣсти благосклонность окружающихъ меня особъ? Элиза упряма и горда, а всѣ ее уважаютъ. Жорджина избалована, капризна, взбалмошна, сварлива, и между-тѣмъ всѣ и каждый снисходительно смотрятъ на ея проказы. Ея красота, розовыя щеки и золотые локоны, заставляютъ повидимому невольно ею любоваться и выкупаютъ всѣ ея шалости, нерѣдко обидныя и дерзкія. Джонъ грубіянитъ и бранится на каждомъ шагу, и однакожь никто не думаетъ его наказывать. Онъ рѣжетъ для забавы голубей, выкалываетъ глаза маленькимъ павлинамъ, травитъ собаками овецъ, истребляетъ виноградныя лозы въ парникахъ, срываетъ почки дорогихъ оранжерейныхъ растеній, нерѣдко пачкаетъ и рветъ шелковыя платья матери, и между-тѣмъ мальчикъ Джонни всегда -- "ея милый, прелестный, ненаглядный Джонни!" Одной мнѣ не было и нѣтъ никакой пощады, никакого снисхожденія: и глупа я, и скучна, и брюзглива, и дика, и несносна для всѣхъ -- каждый Божій день, съ утра до обѣда, и отъ обѣда до вечера!
Голова моя болѣла, и кровь еще струилась изъ раны: что жь? думалъ ли кто наказать, или по-крайней-мѣрѣ побранить господина Джона за его безсмысленный и безжалостный ударъ? Ни чуть не бывало, и между-тѣмъ всѣ и каждый накинулись на меня съ какимъ-то непостижимымъ остервененіемъ единственно за то, что первый разъ въ жизни, по естественному чувству самосохраненія, я вздумала защищаться противъ его безумнаго насилія!
-- Нѣтъ, это несправедливо, это безчеловѣчно! говорилъ мой разсудокъ, побужденный агоніей сердца къ стремительной дѣятельности.-- Этого не можетъ и не должно быть, и я сама обязана положить конецъ своимъ мучительнымъ пыткамъ. Бѣжать изъ этого дома куда бы то ни было, на тотъ край свѣта, если можно, или, уморить себя съ-голода, отказавшись однажды навсегда отъ пищи и питья!..
Какъ выразить страшное отчаяніе, овладѣвшее мною въ этотъ несчастный вечеръ! Голова моя была въ какомъ-то ужасномъ чаду, и форсированная борьба умственныхъ силъ замѣтно истощала мой слабый организмъ. "Къ-чему и за-что суждено мнѣ страдать при самомъ началѣ моей жизни?" Этотъ вопросъ безпрестанно самъ-собой представлялся моему взволнованному воображенію, и я не могла пріискать на него удовлетворительнаго отвѣта.
Я была въ разладѣ со всѣмъ домомъ, и не было у меня ничего общаго ни съ мистриссъ Ридъ, ни съ ея дѣтьми, ни съ ея отборною прислугой. Никто меня не любилъ, и никого я сама не могла полюбить. Да и странно было бы ожидать отъ нихъ привязанности къ такому созданію, которое противорѣчило всей семьѣ и характеромъ своимъ, и способностями, и наклонностями; странно ожидать привязанности къ ничтожной и даже вредной твари, которая не иначе какъ съ величайшимъ презрѣніемъ смотритъ на ихъ судъ и приговоры. Будь я рѣзва, безпечна, прекрасна, весела, немного, пожалуй, капризна, своенравна, мистриссъ Ридъ, я знаю, несмотря на мое сиротство, была бы ко мнѣ гораздо-благосклоннѣе, и даже дѣти ея, по всей вѣроятности, могли бы включить меня съ нѣкоторымъ радушіемъ въ свой благородный кругъ; но при настоящихъ свойствахъ нечего ожидать мнѣ ни милости ни пощады, и я должна служить общимъ предметомъ ненависти и презрѣнія.
Дневной свѣтъ началъ мало-по-малу удаляться изъ красной комнаты: пробило пять часовъ, и ненастный вечеръ уже уступалъ свое мѣсто страшнымъ сумеркамъ. Проливной дождь еще безъ-умолку барабанилъ въ оконныя стекла, и я слышала, какъ вѣтеръ завывалъ въ ближайшей рощѣ; за дворомъ. Мало-по-малу охолодѣла я какъ мраморъ, и мужество мое исчезло. Привычныя свойства моей души -- смиреніе и самоуничиженіе, сопровождаемыя смертельною тоской, налегли всею своею тяжестью на сокрушенное сердце, гдѣ уже не было болѣе мѣста вспышкамъ безсильнаго гнѣва. Всѣ считали меня негодной тварью -- и почему знать?-- можетъ-быть всѣ, на этотъ разъ, совершенно правы. Развѣ я не имѣю желанія умертвить себя голодомъ и жаждой? Самоубійство, говорятъ, великій грѣхъ, и нужно быть слишкомъ-негоднымъ человѣкомъ, чтобъ питать его въ своей душѣ. Но достанетъ ли у меня духа выполнить это нечестивое намѣреніе? А если и достанетъ, какъ знать? будетъ ли мрачный сводъ подъ алтаремъ гретсгедской церкви моимъ послѣднимъ вѣчнымъ пріютомъ?..
Въ этомъ сводѣ, какъ мнѣ разсказывали, погребенъ покойный мистеръ Ридъ. Разъ вспомнивъ о немъ, я уже не могла оторвать своего разсудка отъ могильныхъ размышленій. Я не помнила мистера Рида, но знала очень-хорошо, что онъ родной мой дядя, братъ моей матери. По смерти моихъ родителей, онъ взялъ меня, безпріютную сироту, въ свой домъ, и незадолго передъ смертью, вытребовалъ обѣщаніе отъ мистриссъ Ридъ, что она будетъ меня воспитывать, среди своихъ дѣтей, какъ собственную дочь. Вѣроятно мистриссъ Ридъ увѣрена въ своей душѣ, что она сдержала слово, даиное супругу; но могла ли она полюбить чужое дитя, несвязанное съ нею лично никакими родственными узами? Очень можетъ быть, что ей ненавистна одна мысль -- замѣнить собою мать для посторонней дѣвчонки, случайно вброшенной въ ея родную семью.
Странная мысль поразила меня. Я никогда не сомнѣвалась, что, если бы не умеръ мистеръ Ридъ, моя жизнь, счастливая и спокойная, могла бы сопровождаться всѣми отрадными явленіями, доступными для нѣжныхъ и любимыхъ дѣтей -- и вотъ, когда теперь я смотрѣла на бѣлую постель, заглядывая по временамъ и въ зеркало, гдѣ она отражалась для меня страшнымъ балдахиномъ, мнѣ пришли въ голову фантастическіе разсказы о похожденіяхъ съ того свѣта, и я припомнила, какъ мертвецы, растревоженные въ своихъ могилахъ нарушеніемъ ихъ послѣднихъ желаній, выступаютъ на землю для наказанія клятвопреступниковъ и для защиты угнетенныхъ особъ. Мнѣ казалось очень-возможнымъ, что духъ мистера Рида, обезпокоенный несчастной судьбой его племянницы, того-и-гляди, оставитъ на нѣсколько часовъ свое мрачное жилище въ церковномъ сводѣ и явится передо много здѣсь, въ этой багряной комнатѣ и въ этотъ торжественный часъ. Я отерла слезы и подавила вздохи, насильственно вырывавшіеся изъ моей груди; бурное выраженіе скорби, думала я, въ-самомѣдѣлѣ способно вызвать изъ-за могилы мертвеца, готоваго оказать свое страшное участіе беззащитной жертвѣ. Эта идея, утѣшительная въ теоріи, была бы ужасною въ дѣйствительности; поэтому я старалась всѣми силами удалить ее отъ своего умственнаго взора и казаться твердою. Откинувъ волосы съ своего лица, я подняла голову, и попыталась бросить смѣлый взглядъ на окружающіе предметы. Въ эту минуту вдругъ, неизвѣстно какъ и откуда, замерцалъ на стѣнѣ блѣдный лучь свѣта. Не-уже-ли это, думала я, свѣтъ луны пробрался черезъ какое-нибудь отверстіе въ оконныхъ занавѣсахъ? Не можетъ быть: лунный свѣтъ былъ бы неподвиженъ, а этотъ шевелится. Я смотрѣла во всѣ глаза, и увидѣла ясно, что онъ пробрался на потолокъ и заколыхался надъ моею головою. Теперь мнѣ кажется весьма-вѣроятнымъ, что этотъ загадочный проблескъ выходилъ изъ фонаря, съ которымъ шелъ кто-нибудь мимо оконъ; но въ ту пору, проникнутая сверхъестественнымъ ужасомъ и разстроенная во всѣхъ своихъ чувствахъ, я видѣла въ этомъ явленіи фантастическаго вѣстника изъ другаго міра, за которымъ немедленно долженъ послѣдовать страшный визитъ мертвеца. Сердце мое билось, голова пылала, и я трепетала всѣми членами. Раздался звукъ въ моихъ ушахъ, какъ-будто отъ взмаха крыльевъ, и что-то зашевелилось подлѣ меня. Не помня сама-себя, и задыхаясь отъ напора противоположныхъ чувствъ, я опрометью бросилась къ дверямъ и съ отчаяннымъ усиліемъ ухватилась за замокъ. Въ это мгновеніе послышались на лѣстницѣ быстрые шаги; ключъ повернулся, дверь отворилась, и въ тюрьму мою вошли одна за другою нянька Бесси и миссъ Аббо.
-- Что съ вами, миссъ Эйръ?. сказала Бесси: -- не больны ли вы?
-- Какой ужасный шумъ! воскликнула миссъ Аббо:-- меня какъ-будто обдало кипяткомъ съ ногъ до головы.
-- Освободите меня, ради Бога! отведите меня въ дѣтскую! кричала я изступленнымъ голосомъ.
-- Зачѣмъ? Развѣ вы ушиблись? Или вамъ почудилось что-нибудь? спросила опять Бесси.
-- О, я видѣла какой-то странный свѣтъ, и казалось мнѣ, что передо мной стоитъ мертвецъ!
Говоря это, я крѣпко держалась за плеча Бесси, и она не старалась отвертываться отъ меня.
-- Нечего на нее смотрѣть, объявила съ презрѣніемъ миссъ Аббо: -- она взвизгнула нарочно, чтобъ къ ней пришли: я ужь ее знаю. И что за демонскій визгъ! Какъ-будто ее рѣжутъ или душатъ!
-- Что все это значитъ? спросилъ другой голосъ повелительнымъ и сердитымъ тономъ. Вслѣдъ за тѣмъ появилась въ корридорѣ мистриссъ Ридъ въ своемъ ночномъ чепцѣ, который въ безпорядкѣ лежалъ на ея головѣ.-- Аббо и Бесси, кажется, я приказала вамъ простымъ и яснымъ языкомъ, что Дженни Эйръ должна сидѣть въ красной комнатѣ, пока я сама не пріиду за ней.
-- Миссъ Дженни закричала слишкомъ-громко, сударыня, проговорила Бесси умилостивительнымъ тономъ.-- Мы полагали, что съ ней сдѣлалось дурно.
-- Пусть ее кричитъ сколько хочетъ, сурово отвѣчала мы-стриссъ Ридъ.-- Отвяжись отъ Бесси, негодное дитя; выпусти ея руку. Этими продѣлками, будь увѣрена, тебѣ не сдѣлать ничего: я гнушаюсь всякой хитрости, особенно въ дѣтяхъ. Моя обязанность образумить тебя и навести на истинный путь. Теперь ты останешься здѣсь однимъ часомъ болѣе, и я могу тебя освободить не иначе, какъ подъ условіемъ раскаянія и совершеннѣйшей покорности.
-- О, тётенька, сжальтесь надо мною! Мнѣ страшно, я дрожу, простите меня! Или накажите меня иначе какъ-нибудь: это наказаніе слишкомъ-тяжело, и я умру, если...
-- Молчать, негодная дѣвчонка! Твоя погибель неизбѣжна, если это гнусное лицемѣріе слишкомъ-глубоко запало въ твою испорченную душу.
И дѣйствительно, въ ея глазахъ я была лицемѣркой, пронырливой актриссой, ни больше, ни меньше. Она искренно и отъ всей души считала меня вмѣстилищемъ низости, двуличности, притворства и всякихъ гадкихъ страстей.
Когда женщины вышли, повинуясь приказанію своей барыни, мистриссъ Ридъ, не стерпѣвъ болѣе жалобъ и громкихъ рыданій, неистово оттолкнула меня прочь, и заперла комнату безъ дальнѣйшихъ объясненій. Съ ея уходомъ, въ глазахъ моихъ начало темнѣть, темнѣть, голова моя закружилась, ноги подкосились и... я лишилась чувствъ.