Гости, кроме Серафимы Васильевны, отправились после завтрака осматривать усадьбу Степана Иваныча.
Как истый кавалер Сергей Константинович шёл впереди всех, рядом с Марьей Романовной, занимая её разговорами; сзади них, упираясь на палку, плёлся старичок Николай Романович, в паре с Лукою Демьянычем, на шарообразной голове которого белел чесучовый картуз, а на ногах из-под низу длиннополого сюртука виднелись большие лакированные сапоги. Сзади всех, в хвосте, шёл я со Степаном Иванычем, который во всё время пути чутко прислушивался к общему разговору и иногда вставлял краткие замечания.
Немного замедлив шаги, Степан Иваныч попридержал меня за рукав и тихо проговорил:
-- Кичится дворянством-то... А чем кичится-то?.. Землишки десятин двести осталось -- не больше -- и никакого хозяйства... Эту усадьбу-то я, ведь, у него купил, у Сергея Константиновича.
Степан Иваныч немного помолчал и добавил:
-- И чем ему, ей-Богу, кичиться? Чем?.. Живёт так, что еле душа в теле, а посмотрите-ка вы, куда гнёт -- предками своими похваляется... Мы, мещане да купцы, видите ли, не можем жить так, как они жили. Покучивали и мы в своё время, когда была к тому охота. Кутнём и сейчас, если понадобится, и ни у кого денег занимать не будем... А он... -- Степан Иванович незаметно для других ткнул рукою в сторону Венчикова, -- и по сей день мне двести семьдесят пять рублей не может отдать... Дворяни-ин...
И он с презрительной миной на лице отвернулся в сторону огородов, мимо которых мы проходили.
-- А огороды-то у вас, Степан Иваныч, важные, чёрт возьми! -- громко заявил Венчиков, приостановившись и обернувшись назад.
-- Да, огороды прелестные, -- вставила и Марья Романовна.
Мы все столпились около изгороди, на гладко утоптанной широкой тропинке, и сквозь дощатый решетник рассматривали огородные гряды, засаженные овощами.
-- И какой же вы смышлёный, Степан Иваныч, чёрт побери!.. Когда я тут жил, я не знал, что мне с этим местом делать: трава тут не росла, а не то что огороды заводить. Собаки, бывало, бегали, да лошадей на привязи гоняли, а вы, посмотрите-ка, какую штуку умудрились соорудить. А!..
-- Тысячи две возов навоза вывез, так вот и стали огороды, -- с самодовольной улыбкой проговорил Степан Иванович.
-- Да-а, знатно! Знатно!.. -- подтверждал всё ещё изумлённый Венчиков.
-- Вот вы давеча сказали, что мы, купцы да мещане, не умеем пожить, а на поверку-то выходит, что вы, господа дворяне, прогулками-то занимались, а хозяйства вести не умели. У вас вот тут собаки, говорите, бегали, да лошади на привязи гонялись, а у меня репка, картошка, капустка да и прочий овощ растёт...
И, очевидно, для того, чтобы немного сгладить тон своего выражения, Степан Иванович засмеялся дробным смехом и дружелюбно сжал руку Венчикова, с улыбкой на лице заглядывая ему в глаза.
-- Ну, так это что же!.. Мы картошку с капусткой не кушали, а другим пробавлялись, -- с ехидной улыбкой на губах произнёс Сергей Константинович и незаметно для Степана Ивановича подмигнул левым глазом Николаю Романовичу.
Тот улыбнулся сдержанной улыбкой и поправил в правом ухе вату, как бы давая тем понять спорщикам, что он не совсем хорошо слышит их препирательства и взаимные уколы самолюбия.
-- А что, Николай Романыч, разве я не правду говорю?.. А?.. -- обратился Венчиков к старичку.
Тот промолчал и поправил ватку в левом ухе.
Всё время Николай Романович держал себя так, как бы опасаясь чем-либо обидеть хозяина. Когда Сергей Константинович был резок в своих выражениях, он прятал голову в плечи и старался не смотреть на Степана Ивановича, а когда Степан Иванович отражал нападения Венчикова колкостями, он незаметно для Венчикова улыбался хозяину и, потупив глаза и робко всматриваясь в лицо Сергея Константиновича, молчал.
Николай Романович оказался большим любителем лошадей и всё время подбивал компанию пойти к конюшням, где выстаивались выхоленные кони Степана Ивановича. Я обратился к старичку с каким-то вопросом относительно лошадей и, к моему изумлению, услышал такую тираду:
-- Были, батюшка мой, и у меня лошади... были... да что поделаешь!..
Мне показалось, что на его глаза навернулись слёзы, и я спросил:
-- Что же, погибли?..
-- Нет... А так... Точно вихрь какой налетел на моё благосостояние и всё поразметал -- и лошадей, и усадьбу... и всё... Теперь вот приходится на старости лет у сестры жить...
Во время обмена этими короткими фразами со старичком мы подходили к обширному молотильному сараю, недавно побеленные кирпичные стены которого, отражая лучи яркого солнышка, заставили нас всех прищуриться.
-- Эка, ведь, какой сараище-то сбрякал! -- не удержался и, разведя руками, воскликнул Венчиков.
Степан Иванович самодовольно усмехнулся и, вынув из кармана пиджачка связку громадных ключей, отпер замок на широкой двери сарая.
Мы внимательно осмотрели молотилку, проводы и "топчак". Венчиков всё время тыкал тростью в колёса приводов, ощупывал ремни и говорил:
-- Нечего сказать, обосновался, Степан Иваныч, колёса да машины завёл, а у нас тут простая рига стояла, и хлеб-то мы молотили цепами... да... цепами... Бывало, прикажешь с вечера старосте быть завтра поутру стольким-то холопам на молотьбе. Глянь -- утром работа кипит.
Венчиков повёл насмешливым взглядом вокруг себя и, искоса взглянув в лицо Степана Ивановича, добавил:
-- Вы вот всё с машинами возитесь, а мы -- людей своих имели... своих собственных холопов... Н-да-с!..
-- И мы людей имеем, Сергей Константинович, и мы имеем, -- певучим голосом ответил ему Степан Иванович, и ироническая улыбка скользнула по его губам, -- человек сорок имеем в услужении -- и все у нас в повиновении, -- добавил он.
Разговор на этом и прервался. Мы обошли молотильный сарай и в узкую дверь в другом конце его снова вышли на двор. Впереди всех шли Марья Романовна и Николай Романович, за ними следовали Лука Демьянович и любезный хозяин, а Венчиков отстал и, когда я с ним поравнялся, начал:
-- Богатый купчишка-то. Денег -- куры не клюют, опять же и сараи какие сбухал, а вот дом мой совсем испакостил... Видели, какая обстановка-то? Всё это грубо, неуклюже и неизящно...
После короткой паузы Венчиков развёл руками и, переменив тон, добавил:
-- Вы знаете... Я, ведь, вам уже говорил, что раньше это моя была усадьба-то... А! Разве у меня такая была обстановка в доме и такой порядок?.. Мужик он, так мужик и есть. Сколько, верно, не наряжай его в немецкий пиджак, а всё из-под полы будет виднеться посконная рубаха... Денег у него много -- единственная добродетель...
Он пристально посмотрел мне в глаза и, поощрённый моим вниманием, продолжал:
-- Я бы на его месте, чёрт возьми, такую бы обстановку завёл да и кралечку-то прихватил бы, не чета его Серафиме Васильевне... Повара себе выписал бы из Москвы... А они что -- жрут капусту с картошкой на постном масле и блаженствуют, а вместо вина-то пьют квас... Что это за жизнь?..
Боясь, как бы не прервалась интересная речь Венчикова, я старался всё время ему поддакивать и слушать его с большим вниманием.
-- А попросите-ка вы у него денег взаймы -- не даст, ни за что не даст, -- продолжал он. -- Сегодня утром приехал к нему и первым делом прошу взаймы двести рублей месяца на два или на три... Понимаете: месяца на три! Что это значит?.. Так нет же, -- не дал, упёрся как упрямый осёл, и ни за что ты его не убедишь. Тем более, что и дело-то верное. Надо, видите ли, мне побывать в городе, немного стряхнуть эту деревенскую-то плесень, да и кстати дело есть -- хочу заложить имение, а он, глупый, того не понимает, что, как только заложу, деньги получу и ему возвращу... Понимаете?.. Ну, да, думаю я, что его к вечеру-то уломаю... Нет, ведь, какая, понимаете ли, скотина?.. Разве в наше время так соседи жили? Помню я -- мальчишкой ещё был -- отец мой, чуть что денег надо, поедет к кому-нибудь из соседей и сейчас же достанет... Мы, дворяне, жили по другим правилам: деньги понадобятся -- иди к соседу и занимай; люди понадобятся -- опять же иди к соседу и непременно достанешь холопов на какую-нибудь срочную работу. Помню я, -- лет семь мне тогда было, -- не хватило у нас в дворне девок... Понимаете: девок не хватило!.. Сейчас это отец мой послание к соседу, вот к отцу покойного Александра Александровича Хвостова, и что же вы думаете? На другой день встаём, а около людской избы их штук шесть или семь и всё, знаете ли, кровь с молоком, красивые да здоровеннейшие...
Сергей Константинович цинично рассмеялся и чмокнул губами.
-- Людей давали взаймы, не то что деньги, -- минуту спустя, продолжал он. -- А почему был такой порядок?.. Потому что мы умели жить по настоящему. Они, купчишки-то, деньги в банк возят, а мы их по лучшим магазинам Москвы и Петербурга разбрасывали... А почему так? А только потому, что они живут для банка да для сумы своей поганой, а мы жили для тела и души. Понимаете: для тела и души, и ни перед чем не останавливались... Захочет душа вина -- пей! Захочет как-нибудь заморских консервов -- ешь!.. Захочется и ещё чего-нибудь такого остального -- готово и остальное...
Говоря, Венчиков размахивал руками и улыбался нехорошей улыбочкой. Я слушал его и, недоумевая, задавался вопросом: "Ужели это не сновидение? Ужели в Бугульминском уезде, Самарской губернии, ещё жив Сергей Константинович Венчиков, представитель прошлого?" Раньше я слышал нечто из жизни прошлого, о другом читал, а теперь слышу живую речь человека, который уверяет меня, что когда-то он жил всей этой минувшей жизнью. Я осмотрел бритое лицо Венчикова с седыми усами, осмотрел его коротко остриженные волосы на жирном затылке, осмотрел и его фуражку с красным околышем и невольно спросил:
-- Сергей Константинович, скользко вам лет?..
-- А вы почему это меня спрашиваете? -- в свою очередь спросил он и, повернув ко мне лицо, уставился на меня внимательным взором.
Я не ответил.
-- Вы, что же это, сомневаетесь в правоте моих слов? Вы думаете, что я вру и говорю всё это со слов других?.. Мне -- шестьдесят три года-с... Да-с, шестьдесят три года, а остальное, пожалуйста, сами соображайте... Мне, милостивый государь, было четырнадцать или пятнадцать лет, когда я начал настоящую-то жизнь... Да-с, мы жили иначе, и вам, господа, не понять нашей жизни, не понять-с!..
-- Вы что это там?.. Ха-ха-ха!.. Руками-то размахиваете? -- улыбаясь во всю ширь своего лица, говорил Степан Иванович, приостановившись и поджидая нас около угла высокого бревенчатого здания, от стен которого пахло сосновой смолой.
-- А вот я рассказываю заезжему человеку о том, как здесь жили наши отцы, да какой жизнью пробавлялись мы, их достойные потомки, -- громко отвечал Венчиков.
-- Ах, вы всё об этом?.. Что же, пожили да и померли и нам место предоставили, -- негромко заметил Степан Иванович.
Мы догнали остальных гостей Степана Ивановича и осмотрели каретники с экипажами. Здесь никто из гостей ничему не удивлялся, ничто не возбуждало и спора. Когда же мы приступили к осмотру конюшен, спор завязался с прежней интенсивностью. Спорили, главным образом, Николай Романович и Чумаков, которые оказались оба большими любителями лошадей. Венчиков непосредственного участия в споре не принимал, сосредоточив своё внимание на караковом жеребце, который высунул свою красивую голову в дверь поверх деревянной задвижки и, фыркая, зорко осматривал любопытствующих. Николай Романович погладил рукою красивую морду лошади, а Чумаков посмотрел жеребцу в зубы и потом долго вполголоса говорил что-то со Степаном Ивановичем.
Марья Романовна, видимо, не особенно интересовалась конями. Заслонив себя зонтиком от солнышка, она, медленно шагая, направилась дальше к узкой калитке в решётчатой изгороди сада. Я последовал за нею.
-- У Степана Ивановича, видимо, и сад большой? -- спросил я её, догнав у самой изгороди и распахнув перед нею калитку.
Она остановилась, пристально посмотрела на меня сощуренными глазами и, поправив седой локон, сбившийся на висок, ответила:
-- О, да! Сад очень большой, тенистый сад, только в запустении...
Войдя в сад, я скоро убедился в правоте замечания Марьи Ивановны.
Толстые берёзы, липы и клёны образовывали над головами сплошной шатёр веток, сквозь который едва-едва пробивались лучи солнца, яркими кружками падая на зелень травы. Прямая и широкая аллея, по которой мы шли в глубину сада, заросла травою, и только узенькая тропинка, пробитая ногами, извивалась по её средине. По сторонам виднелась чаща дерев, подножие которых проросло травою и было устлано прошлогодним листом и сухими сучьями. Мы пересекали поперечные аллеи, которые заросли молоденькими сосенками и берёзками. Кое-где на главной аллее встречались скамьи, заросшие травою, а в одном месте на широкой площадке Марья Романовна указала мне на развалины беседки, от которой остались теперь лишь два-три покачнувшихся столба и пол, прогнивший и обрушившийся.
-- Видите, какой же это сад? -- разводя руками, говорила моя спутница. -- Запустение, уныние... жалость одна... Бывало, все дорожки были расчищены и усыпаны песком, по сторонам стояли крашеные скамейки и диванчики. Там дальше, -- указала она рукою, -- были прекраснейшие цветники, а у Степана Иваныча ничего не делается, всё в забросе. Как-то даже говорили, что он весь сад хотел вырубить на дрова, да, видите ли, батюшки послушался и не посмел сгубить такие вековые деревья. Действительно, ведь, это было бы преступление. Батюшка Никандр ему и говорит: "Пока я жив, не смей, Степан Иваныч, губить сада. Оставь, пусть растёт"... Послушался он его, и ничего -- дурь-то из головы выколотил... Конечно, это очень хорошо, что вон там, -- она указала рукою вправо, -- Степан Иваныч посадил фруктовых деревьев, но, подумайте сами, что же бы это было, если бы он вырубил все эти прекрасные берёзы и клёны?..
Я слушал Марью Романовну и соглашался с нею, благословляя неизвестного мне батюшку, заступившегося за вековой сад.
-- Эй, господа!.. Эй, Марья Романовна! -- услышали мы и остановились, обернувшись.
Посреди аллеи стояли гости, во главе со Степаном Ивановичем, который махал рукою куда-то вправо и кричал:
-- Сюда! Направо!.. Там у меня вишенник и крыжовник...
Мы вернулись и скоро догнали всю компанию в той части сада, где были рассажены фруктовые деревья.
Гости, поощряемые хозяином, принялись срывать спелые плоды с вишнёвых деревьев, которые правильным четырёхугольником занимали довольно обширную площадь сада. Немного дальше начинался такой же четырёхугольник невысоких кустиков крыжовника, за ним разросся малинник, а несколько дальше по склону холма виднелись яблони с ветками, склонившимися к земле под тяжестью дозревающих плодов.
Когда проба вишни, крыжовника и малины была в достаточной степени произведена, все мы столпились около яблонь, и Степан Иванович довольно охотно объяснял нам, какой породы та или другая из яблонь, и какие на каждой из них созревают яблоки. К плодам, однако, никто не решился прикоснуться, находя их не созревшими, и только Лука Демьянович Чумаков, разломив поднятое с земли яблоко, проклинал червяка, который поселился в самой сердцевине свалившегося с дерева плода.
Пройдя правым крылом сада, мы дошли до плетня, в котором была сделана узенькая дверца.
Через калитку в плетне мы вышли в ржаное поле, осмотрели колосья желтеющей ржи и вышли на дорогу, которая вела от усадьбы Степана Ивановича в лес, отдалённая грань которого зубчатой стеной обрисовывалось на фоне безоблачного неба. Солнце по-прежнему нещадно припекало и отбрасывало на пыльное полотно дороги наши неуклюжие, несколько удлинённые тени.
Разговор не вязался, главным образом, потому, что как только мы вышли из тени сада, то и принялись жаловаться на невыносимую жару. Недолго совещаясь, все мы решили уйти под тень широкой террасы дома.