По скату холма чернели проталины. На высоких ветлах кричали грачи. Они только что возвратились сюда на старые, дорогие по воспоминаниям гнезда и, еще полные дорожных впечатлений, возбужденные ими, с громким криком оглядывали знакомые места. И галки носились над ними с радостным пощелкиванием, приветствуя прибывших. С побуревшей дороги усадьба на холме казалась задернутой синеватой, все охорашивающей дымкой. И порою можно было подумать, что она не существует, а лишь пригрезилась в мечте.
Когда проехали поворот, усадьба вырисовалась яснее. Показался домик с мезонином, с зеленой крышей. На маленьком балкончике мезонина стояла тонкая женщина, облокотясь на перила, застыв в задумчивой позе. Чувствовалось: она смотрела вдаль, ожидая чего-то, замирая от томящего ожидания. И опять пришло в голову, что всего этого нет, и все это только снится, подсказанное журчаньем весенних ручьев.
Тот, кто смотрел на эту усадьбу с побуревшей дороги, -- юноша лет двадцати четырех, -- шевельнулся в тележке, будто желая стряхнуть навязчивое очарование, и спросил возницу:
-- Эта-то усадьба и называется "С гор вода"?
-- Она самая, -- ответил с козел вихрастый веселый парень.
-- Эта усадьба принадлежит Льву Семеновичу Кратову? -- опять спросил проезжий.
Парень ответил:
-- Ему самому. А супругу ихнюю называют Лидией Ивановной. А дочку Надеждою Львовной. Дочка ихняя вот уже два года вроде как вдовствует, проживает здесь. Сказывают, ушла от мужа. С ним жить, сказывают, нельзя. Во хмелю грозен, как сходит с ума. И двух лет она с мужем не жила!
Весь повернувшись с козел, парень весело тараторил. Лошадь шла шагом, хлюпая вешней слякотью. А проезжему тоже стало внезапно весело. На душе точно темные тучи расторглись, и вдруг словно проглянуло солнце.
-- Это на балконе Надежда Львовна, должно быть, и есть? -- спросил он.
-- Она самая.
Невольно спросилось:
-- Она красивая?
-- Не очень чтоб. Большеглазая и худощавенькая. Лидия Ивановна куда толще.
В мыслях проезжего медленно крутилось, как колесо:
"Она молодая, молодая. Красивая, красивая. И она хочет жить. Вот как эти деревья. Как я! Как я!"
Эта мысль сразу повергла в тоску, невыносимую, душную, беспросветную, бросившую в отчаяние и дикую ярость. Захотелось ругаться, кричать, грозить кулаками и вдруг выскочить из тележки, бежать куда попало и стрелять, стрелять в первого встречного.
Стиснув зубы, проезжий сидел в тележке, с трудом переводя дыхание, и его щеки стали иссиня-серыми от злобы и ярости, от тоски и отчаяния. Будто мимо пробежал высокий и черный с перекосившимся от бешенства лицом и крикнул:
-- От нас никуда не спрячешься! Слышал? Никуда! Никуда!
Ямщик повернул снова веселое белобрысое лицо и сказал:
-- Дозвольте обратиться с вопросом?
-- Ну? -- едва выговорили губы.
-- У нас на деревне есть такой случай: один, например, женат на падчерице, а живет с мачехой.
-- То есть?
-- To есть, любопытствует больше к ней по всем домашним делам...
-- Почему?
Дергая локтями, ямщик весело вскрикнул:
-- Мачеха толще! Вот!
Он легонько подхлестнул лошадь и добавил:
-- Вот! Вот до чего большеглазие и худощавость иных доводят! Верите?
Проезжий молчал, насупясь.
Дорога свернула влево и вошла под изволок в тихое русло овражка. Грачи кричали здесь еще радостней.
-- Здравствуйте! Здравствуйте! -- словно повторяли они.
И ветки стройных ветелок тоже точно кричали всеми своими взбухшим почками:
-- Мы хотим жить! Во что бы то ни стало жить!
Молодою радостью пахнуло от журчащих скатов, всколыхнув позабытые сны. Где-то был такой овраг, где на скатах цвели богородская трава и мята. На глинистой круче благоухала дикая мальва с розовыми мясистыми цветами. А над мальвой гудели шмели. Весною, под белыми ветками черемух, там пряталось счастье, голубоглазое, светлое, в воздушных нежно-розовых одеждах. Где теперь прячется это счастье? Вот бы найти его и пожить возле месяц-другой.
"Хотя бы два месяца, хотя бы два месяца, -- думал проезжий. -- Два-три месяца!"
Воротный столб, мелькнул мимо глаз. Две утки с криком шарахнулись из-под самого колеса. Ямщик сказал:
-- Вот вам и усадьба "С гор вода" господина Кратова. Получайте!
Проезжий понуро молчал.
-- А мне вас малость обождать здесь? Може, обратно поедете? -- спросил его ямщик, осаживая у крыльца лошадь.
-- Малость обожди! -- наконец, откликнулся проезжий и медленно полез из тележки.
Когда он вошел в столовую, семья Кратовых пила вечерний чай. Вокруг круглого стола сидело трое. Он догадался: Лев Семенович, Лидия Ивановна, Надежда Львовна. Самовар приветливо пыхтел. И вкусно пахли поджаристые, хрустящие на зубах лепешки и румяные сдобные булочки. Преодолевая тяжкое смущение, вызвавшее почти озноб, приезжий сказал:
-- Я слышал, что вам нужен управляющий, и я решился заехать предложить вам свои услуги. Меня зовут Антон Григорьевич Богавут.
Лидия Ивановна, высокая и полная, с подвитыми кудерьками на лбу и в высоком шиньоне, какие носили лет двадцать тому назад, пригласила прибывшего к столу. Она уже успела внимательно оглядеть его и теперь говорила мужу глазами:
-- Он вполне приличен и интеллигентен с вида и, видишь, даже понравился мне, Лёв! Можешь с ним быть утонченно-вежливым и деликатно-деловитым!
Лев Семенович, поглядывая на жену, рекомендовался:
-- Отставной поручик Вознесенского драгунского полка и наследный владетель сего прекрасного замка!
Надежда Львовна молчала и смотрела на прибывшего широкими испуганными глазами.
-- Хо-хо! -- вдруг расхохотался хозяин дома. -- Мне припомнился вот такой случай. Представляются полковнику в Вознесенском драгунском три новоприбывших офицера. Тот обращается к первому: "Как вас зовут?" -- "Поручик Богавут". -- "А вас?" -- "Поручик Одеркас". -- "А вас как?" -- "Капитан Нащокин-Баскак". Все трое в рифму. Хо-хо- хо! -- громко хохотал Лев Семенович.
Лидия Ивановна умоляла его глазами:
-- Лёв! Будь человеком из общества. Вспомни: Кратовы были когда-то сливками! О, Лёв!
Муж смутился под взглядами жены.
-- Да, мне, действительно, нужен управляющий, -- сказал он приторно-вежливо.
Разговор сразу стал деловым.
В столовой уже смеркалось, когда вошла горничная.
-- А вас ямщик к себе вызывает, -- сказала она прибывшему.
Богавут поспешно вышел в переднюю.
-- Везти мне вас обратно? -- спросил его ямщик.
-- Нет. Я нанялся здесь управляющим. Ого! -- радостно ответил приезжий.
Рассчитавшись с ямщиком и вручив ему лишний полтинник, он вместе с ним вышел на крыльцо. Но тот не торопился уходить.
-- А тебе или что от меня надо? -- спросил Богавут, желая быть радостным.
-- Да, -- сказал парень, вдруг став печальным. -- Хочу вас попросить. Не приходилось ли вам вычитать в учебных книгах вот про что...
-- Про что?
Голос прибывшего стал деревянным. Слова звучали, а мысль уходила далеко.
-- Что, от падчерицына мужа и от мачехи может произвестись на свет незаконный ребенок?
Богавут глядел на облака.
-- А тебе-то что?
-- А как же, -- парень печально развел руками, -- а как же? Ведь этот один человек, который у нас на деревне любопытствует не своим делом, есть я самый! Вот какая причина.
Парень вздохнул.
Богавут стоял, не шевелясь. Память рисовала гулкие, каменные коридоры. Часовых у окна. Решетки. Вспомнились бессонные, страшные, кошмарные ночи.
-- Что? -- переспросил Богавут парня, как-то синея всем лицом.
И в ярости выдохнул:
-- Убирайся ты от меня к чёрту! К чёрту убирайтесь все! С-слышали?