Гурочка с стеариновым огарком в руках вошел в свою комнату с желтыми обоями, с бурыми неопрятными пятнами от раздавленных клопов. Огарок он воткнул в горло бутылки, поспешно разделся, потер ладонью вздутый четырехугольный живот, лег в постель, опять потер живот и потушил свечу.
За окнами гудел ветер, шуршала солома на крыше погреба и скрипуче взвизгивала дверца чердака, давно уже болтавшаяся на одной петле. И все эти звуки сплетались в какой-то непонятный разговор. Гурочка перевернулся на спину, слегка зажмурил глаза и стал воображать себя красивым рыцарем с красным страусовым пером на шляпе, с блестящей шпагой на левом боку, гуляющим по саду с прекрасною дамой. Фигура Аннушки походила на фигуры тех женщин, которые вырезывают пятилетние дети ножницами из сахарной бумаги, но Гурочке она казалась идеалом красоты; всех прекрасных женщин он воображал похожими на нее как две капли воды. И теперь воображаемая им дама была тоже похожа на Аннушку. Совсем жмуря глаза, он шепотом заговорил на два разных голоса: за себя и за даму.
-- Вы каждый день гуляете в саду?
-- Нет, я вышла сегодня в первый раз, -- бормотал он шепотом, поспешно двигая губами.
-- Зачем?
-- Хотела увидеть вас...
-- Разве я вам нравлюсь?
-- О, да. Вы такой сильный, храбрый и красивый!
Лицо воображаемой дамы, похожей на Аннушку, ближе склонилось к нему.
-- О, вот как! -- воскликнул он шепотом, но тут же замолчал.
Внезапно всем его существом овладело неодолимое любопытство: где-то спит сейчас отец и где Аннушка? Воображение зажглось искушающими образами. Быстро опустив ноги на холодный пол, он встал с постели. Весь скорчившись и подобравшись, чтобы ступать мягче и неслышнее, он двинулся коридором. Изогнувшись, и приникая к двери, с громко бьющимся сердцем он долго стоял и слушал там у дверей Аннушки. И по её доносившемуся дыханию убедился, что она спит здесь. Точно также он постоял и послушал у дверей отца, пока не услышал и его дыхания. И тот спал у себя в кабинете на тахте. Это его точно разочаровало и опечалило. Что-то шепотливо бормоча, он вернулся к себе в комнату весь иззябший. Однако улегшись в постель, -- от холода или разочарования, -- но он уже не мог представить себе встречи с прекрасною дамой. И тогда он стал подробно обсуждать способ, как ловить на рыбную удочку крыс. Его тело согрелось и разомлело, и голову стало заволакивать приятным туманом. Но тут в его окошко кто-то постучал. Он испугался, вскочил с постели и спросил:
-- Кто тут?
Но за окном никого не было. Все еще чувствуя испуг, он глядел на окно и слушал протяжное гудение ветра, И тут увидел: от наружного косяка словно отделилась, двигаясь, тень, показался козырек фуражки.
-- Братец Валерьян, -- чуть не вскрикнул Гурочка, вдруг признав в окно лицо давешнего книгоноши.
Будто холодные ледяные глыбы окружили Гурочку, повергая его в тоску и отчаяние. Сразу у него защипало в горле, и тяжко захотелось плакать. Припав к окну, бледный и взбудораженный, он переспросил, точно не веря глазам:
-- Это ты, Валеря?
-- Я, -- послышалось за окном.
-- Ты что? -- беспомощно спросил опять Гурочка.
-- Впусти переночевать, -- просительно выговорил Валерьян. -- Холодно, а мне ночевать негде, и мне недужится!
Гурочка смотрел через окно в ясные, спокойные и холодные глаза брата. Ознобом томило его сердце, и коченели икры ног. Вдруг точно опомнившись, он обул валенки, зажег стеариновый огарок и пошел, шмыгая ногами, в черную прихожую. На старом свернутом ковре там спала двенадцатилетняя горничная девчонка Дунька, накрывшись ватным шушуном. Её тоненькая как крысиный хвост, косичка вздергивалась из-под шушуна кверху и шевелилась в такт дыханию. Дунька шумно завозилась, выдвигая из под шушуна тонкие босые ноги и забормотала:
-- Гос... кормилицы батюшки, Гос... Гос...
Гурочка подошел к двери, весь трясясь, поднял крючок и пропустил мимо себя брата Валерьяна.
Осторожно ступая своими огромными мужичьими сапогами, тот последовал за ним в комнату и на ходу говорил шепотом:
-- Захолодало уж очень, а я простудился и меня лихорадит... Я хотел было переночевать в оржаной соломе на гумне, да как бы совсем не расхвораться...
Гурочка поставил воткнутый в бутылку огарок на стол, сбросил валенки и сел в постели, подобрав под себя ноги. Валерьян опустился напротив на маленький, продавленный диванчик, обтянутый обшарпанной клеенкой. Гурочка, вздрагивая глядел на его огромные сапоги.
-- Я полгода, как прощен, -- сказал Валерьян после паузы, -- и вот уже три месяца скитаюсь здесь, в нашем уезде, промышлял продажей книг... плохо шла продажа...
Его пальцы нервно теребили маленькую русую бородку, но серые глаза глядели уверенно, твердо и холодно. Он был очень похож на отца. -- А как вы живете? -- спросил он вдруг.
Весь оживившись, Гурочка затрясся в беззвучном смехе, желая что-то сказать, но давясь от смеха и лишь пузырями вздувая слюни.
-- Крыс! -- наконец воскликнул он пронзительно, снова весь заколебавшись от беззвучного хохота.
-- Что крыс? -- переспросил его Валерьян. Холодной печалью засветились его глаза.
Давясь от хохота и припадая лицом к согнутым коленам, Гурочка выкликал:
-- Крыс..., Крыс... Крыс я теперь на удочку ловлю... Крючком! С пылу, с жару!
Перегнувшись и перевалившись к подушкам, Гурочка уткнул дергавшееся лицо в розовую ситцевую наволочку и заплакал. Валерьян подошел к нему, сел на его постель и стал ласкать его голову широкой загрубевшей ладонью.
-- Ну будет тебе, будет, -- заговорил он ласково. -- О чем ты?
-- Тебя мне жалко, -- проронил, хлопая губами, Гурочка.
-- Ну, будет, -- повторил Валерьян.
-- И маму мне жалко. Выжили они вас, окаянные... -- хныкал Гурочка.
Серое лицо Валерьяна побледнело, ненавистью на минуту блеснули холодные глаза, и белые, ровные крепкие зубы мелькнули из-под тонких усов.
-- Ну, будет, -- вновь повторил он уже сердито. -- Ведь тебе семнадцать лет, Гурочка, а ты все еще точно маленький. Ты все еще не учишься? -- спросил он брата, опять прикасаясь ладонью к его темени.
-- Нет, -- ответил Гурочка, еще встряхивая плечами, но заметно успокаиваясь. -- Нет, где же учиться? памяти у меня совсем нет, и по арифметике я сейчас же путаюсь. Не понимаю, что надо вычесть и что сложить...
-- Ремеслу тебя надо учить, -- сказал Валерьян.
Гурочка уже совсем успокоился.
-- Это дворянину-то ремеслу учиться? -- спросил он, повернув лицо к брату.
Брат вздохнул и замолчал, будто напряженно размышляя о чем-то.
Оранжевое пламя огарка медленно колебалось. За окном сухо шуршала солома, гудел ветер и пронзительно взвизгивала дверца чердака, точно истерично выкликала одно и то же, непонятное, но полное ненависти слово.
Валерьян глухо произнес:
И все, что пред собой он видел,
Он презирал, иль ненавидел...
-- А что же я о твоем спанье-то не позабочусь, -- вдруг спохватился Гурочка. Он проворно бросился с кровати, изогнувшись почти подлез под нее, выдвинул какой-то ящик, и, выволакивая оттуда розовую подушку и широкий из грубого драпа чапан, бормотал:
-- Это тебе под голову. А этим ты укроешься. А спать ты будешь здесь же вот на этом диванчике. Хорошо? Господи! -- Он вдруг всплеснул руками, -- а мне-то и невдомек! ты, может быть, на сон грядущий чего перекусить хочешь? Валеря, Валерюшка, Валерьяшинька! Может быть, перекусишь чего?
Валерьян так же глухо ответил:
-- Я два дня ничего не ел...
-- Ну? -- точно испугался Гурочка и выронил из своих рук подушку.
Его губы обвисли, кожа у глаз сморщилась и четырехугольный живот как бы запрыгал, предвещая истерику.
-- Ну, будет тебе, -- сердито цыкнул на него Валерьян.
Из кабинета донесся хриплый громкий кашель Семибоярского.
-- Что там такое? -- спросил его голос хмуро.
-- Отец проснулся, -- прошептал Гурочка.
Лицо Валерьяна точно окаменело.
-- Ты предупредил бы отца о моем приходе, -- выговорил он сухо.
Гурочка заспешил, порывисто дергаясь, натянул брюки, обул валенки и, захватив огарок, пошел в кабинет отца, откуда выбивал свет. А Валерьян вытянул ноги, сжал губы и задумался. До его слуха долетел скрипучий шепот двух голосов. Потом к этим двум голосам присоединился третий -- Аннушкин. Затем в столовой зазвякали посудой, хлопнули где-то дверью, уронили что-то стеклянное. Наконец вошел Гурочка и сказал:
-- Отец ждет тебя в столовой. Сейчас разогреют свиные котлеты. Отец рад, что тебя простили.
Валерьян сидел, не переменяя позы.
Гурочка потрогал брата за рукав.
-- Ты слышишь?
-- Ну, идем, -- наконец выговорил Валерьян, равнодушно поднялся на ноги и двинулся в столовую.
Гурочка последовал за ним.
-- Как встретятся, так сейчас же и погрызутся до крови, -- подумал он, -- опять Валеря уйдет.
Ему стало и весело и страшно. Ссоры отца и брата казались ему забавными. Забавно они швыряли друг в друга тарелками во время этих ссор. Забавно кричали друг на друга осиплыми, полными ненависти голосами.
Но отец встретил Валерьяна почти радушно.
-- Если ты прощен, и если ты искренне раскаялся во всем своем прошлом -- сказал он ему, -- я рад тебе, подойди и поцелуемся...
-- Вот как! -- удивленно подумал Гурочка и беззвучно хихикнул. -- На долго ли?
И он не ошибся: ссора произошла через два дня.