Вот как произошел этот новый разрыв.
Валерьян сидел в Гурочкиной комнате и читал ему вслух басни Крылова. А Гурочка, заслонив рукою глаза со стороны брата, глядел в окошко на двор, где Дунька и стряпуха ловили курицу, ловко с громким кудахтаньем увертывавшуюся от их рук. Курица, очевидно чувствовала, что ее ждет. У крыльца кухни стоял, кокетливо избоченясь, в кучерской голубой рубахе с широкими рукавами, с жирно напомаженной головою Карпуха, кучер, он же и объезчик, любимец Семибоярского. Жирный подбородок Карпухи был начисто до лоска выбрит, белесоватые тонкие усы закручены колечком, в узких заплывших глазках светилось самодовольство. А в его руке блестел длинный и широкий кухонный нож. Курица видела игру солнца на этом ноже, и, вытянув шею, тараща круглые желтые глаза, с криком носилась вдоль стен погреба.
Карпухе очевидно надоело ждать и, брезгливо двигая губами, из высокомерия цедя слова сквозь зубы, он сказал стряпухе:
-- Покеда вы одную куру ловите, другой в орлянку рубля три наиграет!
Гурочка глядел на всю эту картину и думал о курице, о Карпухе и о Дуньке:
-- Окаянная! Вот окаянная!
-- А ты меня, кажется, совсем не слушаешь? -- спросил его Валерьян.
-- Нет слушаю, -- задергался Гурочка. -- Хочешь, даже могу рассказать?
-- Расскажи.
-- Эта, вот эта, как она называется ворона, -- стонущим голосом начал было Гурочка, но в эту минуту в их комнату вошел отец.
-- Гурка, -- спросил он Гурочку, -- у тебя есть готовые заряды с бекасинником? -- Лицо Семибоярского было оживленно и возбужденно. Глаза его игриво светились.
-- Есть. А что? -- спросил Гурочка. Спеша, отец заговорил:
-- Заряди скорее ружье бекасинником и беги на гумно. Сережка Шатаев сейчас мимо нашего гумна проедет, его тройка уж в овраг спускается. Понимаешь? Живо!
Гурочка, подхихикнув, опрометью бросился в кабинет. Валерьян шумно завозился.
-- Мы теперь каждый раз Сережке Шатаеву бекасинником по колесам салютуем, когда он мимо нашей усадьбы едет -- пояснил Семибоярский Валерьяну и громко расхохотался, -- чтоб он знал и мотал на ус!
Валерьян все молчал, сурово сдвинув брови.
-- Ты знаешь, -- опять весело сообщил ему отец, -- вот уже два года, как мы забаллотировали его в председатели управы, это после трех трехлетий-то! А на будущий год думаем прокатить его и в гласные. Оттираем мы понемногу красненькую -- весело улыбнулся он.
Валерьян как будто хотел что-то сказать, но отец, подняв указательный палец, просил о молчании, сам весь превращаясь, в слух. С минуту он стоял так, точно онемев и ждал. Когда уже с гумна долетел гулкий грохот ружейного выстрела, Семибоярский снова громко захохотал, потрясая животом.
-- Сбрендил сейчас Сережка Шатаев, -- выговорил он сквозь хохот, -- поди сейчас кислороду акафисты читает. Ведь красные вместо Бога кислороду, кажется, молятся? -- спросил он у Валерьяна с широкой улыбкой. Тот молчал, покусывая тонкий ус. Вбежал Гурочка запыхавшийся, сотрясающийся от беззвучного хохота.
-- По задним колесам Шатайке влетело! -- сообщил он радостно, подбрасывая коленями.
-- Сдренжил сейчас Шатайка! -- заговорил Семибоярский.
-- А ты все такой же? -- вдруг спросил Валерьян отца, чуть бледнея. Белые пятна ширились на его щеках.
Семибоярский будто смутился и перестав смеяться, прислонился широкой спиной к печке.
-- Сына своего несчастного, убитого судьбою, а вернее твоим распутством и пьянством, каким ты пакостям учишь! -- воскликнул Валерьян, все еще сидя на стуле.
-- Сам острожник, -- буркнул отец, но не поднимал глаз на сына.
-- "Началось", -- подумал Гурочка заморгав всем лицом, глядя то на брата, то на отца.
Прежде чем прийти к тебе, -- опять заговорил Валерьян сдерживая дыхание, -- я заходил к нашей матери...
-- Счастлива она с своим любовником? -- надменно спросил отец, поднимая красивую голову, но еще блуждая глазами по потолку.
Лицо Валерьяна дрогнуло.
-- Во всяком случае счастливее, чем была с тобой, когда ты на её и на наших глазах путался со всеми горничными девками, со всеми бабами, проживающими в усадьбе, или когда ты ее, -- помнишь -- на вечере у предводителя ругал скверными мужичьими ругательствами! Дворянин! Рыцарь! -- вскрикнул, совсем задыхаясь Валерьян.
-- Острожный либиралишка! социалистишка! -- процедил отец сквозь зубы. Его высокая грудь бурно поднялась. Лицо стало бурым.
-- Хам до мозга костей, -- содрогаясь от отвращения, прошептал Валерьян. -- Ты! п-под-длый х-хам!
-- Молчать! -- грозно заревел Семибоярский и его лицо стало мертвенно бледнеть со лба, -- молчать! вон из моего дома!
-- И уйду! -- сказал Валерьян, весь содрогаясь и задыхаясь от ненависти, -- и уйду!
-- Жалею, что я не убил тебя своими руками, когда на тебя в первый раз надели арестантский халат! -- выкрикнул Семибоярский.
-- Руки коротки! -- закричал и Валерьян, поднимаясь со стула, и также как и отец высокомерно выбросил; -- я, это я не оставлю здесь камня на камне! слышал!
-- Ты? -- выдохнул отец бешено.
-- Я!
-- А к становому хочешь? -- завопил отец. -- Карпуха! связать этого негодяя!
-- Окаянные, -- истерично завопил Гурочка.
Отец нагнулся, поднял старый разбитый валенок и бросил им в лицо Валерьяна.
-- Вот! -- выдохнул он опять.
Топая обеими ногами, Гурочка снова завизжал:
-- Окаянные чтобы вас!..
Валерьян быстро прошел мимо отца вон из комнаты, сверкая негодующими глазами.
Гурочка побежал вслед за ним, но на крыльце ноги его заплелись и он бессильно опустился на ступеньки крыльца. Фигура Валерьяна мелькнула в воротах и исчезла за косогором.
Гурочка завизжал, потрясая руками. Аннушка вынесла ему на крыльцо воды. Стуча зубами о края стакана, увидя близко её пухлые яркие губы, Гурочка забормотал хлюпая: -- Только ты не окаянная! Только ты! А мама... где она?