Леонардъ и его мать, освободясь отъ заточенія, на которое осудилъ ихъ мистеръ Эвенель, направили путь къ небольшой гостинницѣ, расположенной въ недальнемъ разстояніи отъ города, при окраинѣ большой дороги. Обвивъ одной рукой станъ своей матери, Леонардъ поддерживалъ ее и въ то же время старался ее успокоить. Дѣйствительно, къ сильному потрясенію нервовъ бѣдной женщины, она чувствовала угрызеніе совѣсти при мысли, что неумѣстнымъ появленіемъ своимъ въ домѣ Ричарда она совершенно разрушила всѣ планы Леонарда на его блестящую будущность. Проницательный читатель, вѣроятно, уже догадался, что главнымъ виновникомъ всего зла въ этомъ критическомъ оборотѣ дѣлъ юноши былъ никто другой, какъ странствующій мѣдникъ. Возвратясь въ окрестности Гэзельденскаго парка и казино, мѣдникъ не замедлилъ увѣдомить мистриссъ Ферфильдъ о своемъ свиданіи съ Леонардомъ, и, увидѣвъ, что бѣдная вдова оставалась въ совершенномъ невѣдѣніи касательно пребыванія Леонарда подъ кровомъ его дяди, негодный бродяга, быть можетъ, изъ злобнаго чувства къ мистеру Эвенелю, а можетъ быть, изъ особеннаго расположенія дѣлать зло ближнему, составлявшее отличительную черту въ его характерѣ, такъ сильно подѣйствовалъ на бѣдную вдову описаніемъ надменности мистера Эвевеля и щегольского платья его племянника, что въ душѣ ея пробудилось горькое и невыносимое чувство ревности. "По всему видно, что они хотѣли отнять отъ меня мальчика!" думала вдова.-- Молчаніе его служило тому вѣрнымъ доказательствомъ. Этотъ родъ ревности, всегда обнаруживаемый женскимъ поломъ въ большей или меньшей степени, часто оказывается весьма сильнымъ между бѣдными. Въ мистриссъ Ферфильдъ это чувство проявлялось еще сильнѣе, потому что въ ея одиночествѣ Леонардъ служилъ для нея единственной отрадой. Хотя она примирилась съ потерею его присутствія, но ничто не могло примирить ее съ мыслію о потерѣ сыновней любви. Кромѣ того, въ душѣ ея образовались нѣкоторыя убѣжденія, о справедливости которыхъ читатель станетъ судить лучше впослѣдствіи,-- что Леонардъ обязанъ былъ ей болѣе, чѣмъ сыновнею привязанностью. Короче сказать, ей не хотѣлось, употребляя ея собственное выраженіе, "получить незаслуженный щелчокъ". Проведя безсонную ночь, она рѣшилась дѣйствовать по своему соображенію, много побуждаемая къ этому непріязненнымъ внушеніемъ мистера Спротта, утѣшавшаго себя мыслію объ униженіи джентльмена, который такъ непочтительно грозилъ ему рабочимъ домомъ. Вдова немало сердилась на мистера Дэля и Риккабокка: она полагала, что и эти достойные джентльмены были въ одномъ заговорѣ противъ нея. Поэтому, не объявивъ своего намѣренія ни одной душѣ въ Гэзельденскомъ приходѣ, она отправилась въ путь и совершила его частію снаружи дилижанса, частію пѣшкомъ. Неудивительно, Это она явилась на пиръ Эвенеля такая запыленная.

-- О, Леонардъ! говорила она, стараясь подавить свои рыданія.-- Когда я прошла въ ворота и очутилась на лугу, гдѣ собралось такъ много знатныхъ особъ, я и сказала про себя: "взгляну на моего голубчика да и уйду". Но когда я увидѣла тебя, мой Ленни, такого красавчика, когда ты обернулся ко мнѣ и закричалъ: "матушка!" я не могла не обнять тебя, моего ненагляднаго, даже если бы пришлось мнѣ умереть за это. Ты показался мнѣ такимъ добренькимъ, что я въ одну минуту забыла все сказанное мистеромъ Спроттомъ насчетъ гордости Дика; я въ ту же минуту подумала, что это все былъ вздоръ, точно такой же вздоръ, какой онъ выдумалъ насчетъ тебя и хотѣлъ меня увѣрить въ томъ. Спустя немного подошелъ и Дикъ; я не видѣла его вотъ ужь десятка два лѣтъ.... мы вѣдь одного отца и матери.... и потому.... потому....

Рыданія заглушили голосъ бѣдной вдовы.

-- И что я сдѣлала теперь, сказала она наконецъ, обнимая Леонарда, въ то время, какъ оба они сидѣли въ небольшой комнаткѣ трактира.-- Я совсѣмъ погубила тебя. Иди назадъ, Леопардъ, ступай къ Ричарду и, пожалуста, не думай обо мнѣ.

Немалаго труда стоило Леонарду успокоить бѣдную мистриссъ Ферфильдъ и принудить ее лечь въ постель и отдохнуть, потому что она какъ нельзя болѣе была утомлена. Послѣ этого Леонардъ, задумчивый, вышелъ на большую дорогу. Звѣзды ярко горѣли на темномъ небосклонѣ; а юность, въ минуты горести и въ затруднительномъ положеніи, инстинктивно обращается къ этимъ свѣтиламъ. Скрестивъ руки на груди, Леонардъ смотрѣлъ на небо, и, по движенію губъ его, можно было замѣтить, что онъ произносилъ какія-то слова.

Громкій голосъ, съ чистымъ лондонскимъ акцентомъ, вывелъ Леонарда изъ этого положенія: онъ обернулся и увидѣлъ камердинера мистера Эвенеля. Первая мысль, блеснувшая въ головѣ Леонарда, была та, что дядя его раскаялся и послалъ отъискать его. Но камердинеръ, въ свою очередь, былъ изумленъ встрѣчей не менѣе самого Леонарда: эта изящная особа, утомленная дневными трудами, провожала въ трактиръ своего стараго пріятеля, открытаго въ числѣ лакеевъ, пріѣхавшихъ изъ Лондона, съ тѣмъ, чтобы за стаканомъ добраго грогу забыть свою усталость и, безъ всякаго сомнѣнія, погорѣвать о споемъ печальномъ положеніи въ домѣ провинціальнаго джентльмена.

-- Мистеръ Ферфильдъ! воскликнулъ камердинеръ, между тѣмъ какъ лондонскій лакей разсудилъ за лучшее продолжать свое шествіе.

Леонардъ взглянулъ и не сказалъ ни слова. Камердинеръ подумалъ, что нелишнимъ было бы представить Леонарду какое нибудь извиненіе въ томъ, что онъ оставилъ свой буфетъ и серебро, и что не мѣшало при этомъ случаѣ воспользоваться вліяніемъ Леонарда на его господина.

-- Сдѣлайте одолженіе, сэръ, извините, сказалъ онъ, дотрогиваясь до шляпы.-- Я на минуту отлучился изъ дому, собственно затѣмъ, чтобъ показать дорогу мистеру Джэйльзу въ "Васильки", гдѣ онъ намѣренъ переночевать. Надѣюсь, что господинъ мой не будетъ сердиться за это. Если вы идете домой, сэръ, то потрудитесь сказать ему.

-- Я не иду домой, Джервисъ, отвѣчалъ Леонардъ, послѣ непродолжительнаго молчанія.-- Я оставилъ домъ мистера Эвенеля, чтобъ проводить мою матушку, и оставилъ внезапно. Я бы очень былъ обязанъ тебѣ, Джервисъ, еслибъ ты принесъ въ "Васильки" нѣкоторыя изъ моихъ вещей. Потрудись войти вмѣстѣ со мной въ трактиръ, и я дамъ тебѣ списокъ этихъ вещей.

Не дожидаясь отвѣта, Леонардъ повернулся къ трактиру и составилъ тамъ скромную опись своего имущества. Въ эту опись включено было платье, привезенное изъ казино, чемоданчикъ, въ которомъ помѣщалось это платье, книги, старинные часы доктора Риккабокка, различныя рукописи, на которыхъ молодой человѣкъ основывалъ всѣ свои надежды на славу и богатство. Окончивъ этотъ списокъ, онъ вручилъ его Джервису.

-- Сэръ, сказалъ Джервисъ, повертывая лоскуткомъ бумаги между указательнымъ и большимъ пальцами: -- надѣюсь, вы уѣзжаете отъ насъ не надолго.

И, вспомнивъ о сценѣ, происшедшей на лугу, толки о которой неясно достигли его слуха, онъ взглянулъ на лицо молодого человѣка, который всегда "учтиво обращался съ нимъ", такъ внимательно и съ такимъ состраданіемъ, какое только могла испытывать столь холодная и величественная особа при случаяхъ, оскорбляющихъ достоинство фамиліи даже менѣе аристократической въ сравненіи съ той, которую мистеръ Джервисъ удостоивалъ своими услугами.

-- Напротивъ, очень надолго, отвѣчалъ Леонардъ простосердечно.-- Впрочемъ, господинъ твой, безъ всякаго сомнѣнія, извинитъ тебя за то, что ты окажешь мнѣ эту услугу.

Не дѣлая дальнѣйшихъ возраженій, мистеръ Джервисъ отложилъ на нѣсколько минутъ начало пріятной бесѣды съ пріятелемъ за стаканомъ грогу и немедленно отправился въ домъ мистера Эвепеля. Джентльменъ этотъ все еще сидѣлъ въ библіотекѣ, вовсе не подозрѣвая объ отсутствіи своего камердинера, и когда мистеръ Джервисъ вошелъ и сказалъ ему о встрѣчѣ съ мистеромъ Ферфильдомъ и сообщилъ ему о порученіи, возложенномъ на него молодымъ джентльменомъ, мистеръ Эвенель чувствовалъ непріятное положеніе отъ проницательнаго взора своего лакея, а вслѣдствіе этого гнѣвъ противъ Леонарда снова закипѣлъ въ немъ за новое уничиженіе его гордости. Онъ чувствовалъ, до какой степени неловко было не сдѣлать никакого объясненія по поводу отъѣзда своего племянника, но еще болѣе было неловко объяснить это.

Послѣ непродолжительнаго молчанія, мистеръ Эвенель весьма угрюмо сказалъ:

-- Мой племянникъ уѣзжаетъ на нѣкоторое время по дѣламъ; дѣлай то, что онъ приказываетъ.

Вмѣстѣ съ этимъ онъ отвернулся и закурилъ сигару.

-- Этотъ негодный мальчишка, сказалъ онъ про себя:-- или намѣренъ еще болѣе меня оскорбить такимъ посланіемъ, или дѣлаетъ предложеніе на мировую: если тутъ оскорбленіе, то, конечно, онъ счастливъ тѣмъ, что убрался отсюда, а если предложеніе на мировую, то надобно надѣяться, что въ самомъ скоромъ времени онъ пришлетъ другое, болѣе почтительное и дѣльное. Впрочемъ, получивъ полное согласіе мистриссъ М'Катьчлей, я не вижу теперь причины чуждаться моихъ родственниковъ. Да, можно смѣло сказать, что это высокопочтеннѣйшая лэди! Неужели бракъ съ ней доставитъ мнѣ право называться также высокопочтеннѣйшимъ? У этого пошлаго Дерретта рѣшительно нѣтъ никакихъ практическихъ изъясненій по этому предмету.

На другое утро, платье и часы, которые мистеръ Эвенель подарилъ Леонарду, были возвращены молодымъ человѣкомъ при запискѣ, предназначенной выразить чистосердечную признательность, но замѣтно написанной съ весьма малымъ знаніемъ свѣтскаго приличія и до такой степени проникнутой чувствомъ оскорбленнаго достоинства и гордости, которое въ самый ранній періодъ жизни Леонарда принудило его бѣжать изъ Гэзельдена и отказаться отъ извиненія передъ Рандалемъ Лесли,-- до такой степени, говорю я, что нисколько не покажется удивительнымъ, если потухающее въ душѣ мистера Эвенеля чувство угрызенія совѣсти совершенно погасло и наконецъ замѣнилось изступленнымъ гнѣвомъ.

-- Надѣюсь, что онъ умретъ съ голоду! сказалъ разсвирѣпѣвшій дядя, съ злобной усмѣшкой.

-- Послушайте, дорогая матушка, говорилъ Леонардъ въ то же самое утро, въ то время, какъ, съ чемоданчикомъ на плечѣ, онъ шелъ подъ руку съ мистриссъ Ферфильдъ по большой дорогѣ: -- увѣряю васъ отъ чистаго сердца, что я нисколько не сожалѣю о потерѣ милостей, которыя, сколько я могу предвидѣть, лишили бы меня возможности располагать собою. Ради Бога, не безпокойтесь обо мнѣ: я получилъ нѣкоторое воспитаніе, у меня есть энергія; повѣрьте, что я успѣю сдѣлать для себя многое. Возвратиться домой въ нашу скромную хижину я не могу ни за что на свѣтѣ: я не могу быть снова садовникомъ. Не просите меня объ этомъ если не хотите, чтобы я остался на всю жизнь мою недовольнымъ.... мало того: несчастнымъ. Въ Лондонъ, въ Лондонъ! Вотъ мѣсто, которое можетъ доставить и славу и богатство. Я пріобрѣту то и другое. О, да, повѣрьте мнѣ, пріобрѣту. Вы скоро станете гордиться вашимъ Леонардомъ, и тогда, мы снова будемъ жить вмѣстѣ, и жить безъ разлуки! Не плачьте, родная.

-- Но что ты можешь сдѣлать въ Лондонѣ, въ такомъ огромномъ городѣ?

-- Какъ что! Развѣ не уходятъ изъ нашей деревни молодые люди искать счастія въ этомъ городѣ? и что они берутъ съ собой, какъ не одно только здоровье и сильныя руки? У меня есть то и другое, и даже больше: у меня есть умъ, здравый разсудокъ, надежды Нѣтъ, матушка, не просите меня; ради Бога, не бойтесь за меня.

Леонардъ гордо откинулъ голову; въ его твердой увѣренности въ будущность было что то величественное, торжественное.

-- Нечего дѣлать, мой милый Ленни.... Однако, ты будешь писать къ мистеру Дэлю или ко мнѣ? Я попрошу мистера Дэля или добраго синьора читать твои письма; я знаю, что они не будутъ сердиться на меня.

-- Буду, матушка, непремѣнно буду.

-- Но, Ленни, вѣдь у тебя нѣтъ ни гроша въ карманѣ. Что было лишняго у насъ, то отдали мы Дику; вотъ тебѣ мои собственныя деньги; я оставлю только на дилижансъ.

И добрая мать всунула въ жилетный карманъ Леонарда соверенъ и нѣсколько шиллинговъ.

-- Возьми вотъ и эту шести-пенсовую монету съ дырочкой. Пожалуста, Ленни, береги ее: она принесетъ тебѣ счастіе.

Разговаривая такимъ образомъ, они дошли до постоялаго двора, гдѣ встрѣчались три дороги и откуда дилижансъ отправлялся прямо въ казино. Не входя въ покои, они, въ ожиданіи дилижанса, сѣли на лужайкѣ, подъ тѣнію живой изгороди. Замѣтно было, что мистриссъ Ферфильдъ упала духомъ, и что въ душѣ ея происходило сильное волненіе,-- вѣрнѣе: сильная борьба съ совѣстью. Она не только упрекала себя за безразсудное посѣщеніе брата, но боялась вспомнить о своемъ покойномъ мужѣ. Что бы сказалъ онъ о ней, еслибъ могъ увидѣть ее изъ предѣловъ вѣчности?

-- Въ этомъ поступкѣ обнаруживается величайшее самолюбіе съ моей стороны, повторяла она.

-- Зачѣмъ говорить это! Развѣ мать не имѣетъ права надъ своимъ сыномъ?

-- Да, да, мой Ленни! воскликнула мистриссъ Ферфильдъ.-- Ты говоришь совершенную правду. Я люблю тебя, какъ сына, какъ родного сына. Но еслибъ я не была тебѣ матерью, Ленни, и поставила бы тебя въ такое положеніе, что бы ты сказалъ мнѣ тогда?

-- Еслибъ вы не были мнѣ матерью! повторилъ Леонардъ, засмѣявшись и заключая свой смѣхъ поцалуемъ.-- Не знаю, съумѣлъ ли бы я сказать вамъ и тогда что нибудь другое, кромѣ того, что вы, которая вскормила меня, выростила и взлелѣяла, всегда имѣете полное право на мой домъ и мое сердце, гдѣ бы я ни находился.

-- Господь надъ тобой, дитя мое! вскричала мистриссъ Ферфильдъ, крѣпко прижимая Леонарда къ сердцу.-- Но здѣсь у меня,-- здѣсь тяжелый камень, прибавила она, показывая на сердце и вставая съ мѣста.

Въ эту минуту показался дилижансъ. Леонардъ побѣжалъ къ нему на встрѣчу -- узнать, есть ли снаружи свободное мѣсто. Во время перемѣны лошадей происходила небольшая суматоха, среди которой мистриссъ Ферфильдъ поднялась на самую вершину кареты. Разговоръ между вдовой и Леонардомъ касательно будущности совершенію прекратился. Но въ то время, когда дилижансъ покатился по гладкому шоссе и когда мистриссъ Ферфильдъ посылала рукой послѣдній прощальный привѣтъ Леонарду, который стоялъ подлѣ дороги и взорами провожалъ удалявшійся экипажъ, мистриссъ Ферфильдъ все еще продолжала произносить въ полголоса: "здѣсь у меня,-- здѣсь тяжелый камень! "