Однажды Тривеніоны всей семьей отправились за городъ, навѣстить отставного министра, дальняго родственника леди Эллиноръ, и принадлежавшаго къ небольшому числу тѣхъ лицъ, къ которымъ самъ Тривеніонъ обращался, иногда за совѣтомъ. Весь этотъ день былъ у меня свободный. Мнѣ вздумалось сходить къ сэру Сэдлею Бьюдезертъ. Давно хотѣлъ я дознаться отъ него объ одной вещи, и никогда не осмѣливался. На этотъ разъ, я рѣшился собраться съ духомъ.
-- А, молодой человѣкъ!-- сказалъ онъ, переставая разсматривать незатѣйливую картину молодаго артиста, только что снисходительно имъ пріобрѣтенную,-- я думалъ объ васъ сегодня утромъ. Подождите минуту. Соммерсъ (это относилось къ слугѣ), возьмите эту картину, уложите ее и отправьте въ деревню. Этотъ родъ живописи -- прибавилъ онъ, обращаясь опять ко мнѣ -- требуетъ обширнаго помѣщенія. У меня есть старая галлерея, съ маленькими окнами, почти не впускающими свѣтъ. Удивительно, какъ это будетъ удобно!
Отправивъ картину, сэръ Сэдлей глубоко вздохнулъ, какъ-бы отдѣлавшись отъ тяжкаго труда, и продолжалъ веселѣе:
-- Да, я думалъ объ васъ; и если вы простите мнѣ участіе въ вашихъ дѣлахъ, какъ старому пріятелю вашего отца, я счелъ бы за особенную честь, еслибъ вы позволили мнѣ спросить у Тривеніона, въ чемъ онъ видитъ окончательную пользу отъ тѣхъ ужасныхъ трудовъ, которыми васъ заваливаетъ.
-- Но, любезный сэръ Сэдлей, я люблю работать, я совершенно доволенъ.
-- Довольны, но не съ тѣмъ, чтобы остаться навсегда секретаремъ человѣка, который, если бы не нашелъ работы между людей, принялся бы учить муравьевъ строить муравейники по правиламъ архитектуры! Любезный другъ, Тривеніонъ страшный человѣкъ, ужасный человѣкъ: пробывъ съ нимъ въ одной комнатѣ три минуты, устаешь! Въ ваши лѣта, въ этомъ возрастѣ, который долженъ быть такъ счастливъ,-- продолжалъ сэръ Сэдлей съ совершенно ангельскимъ состраданіемъ,-- грустно имѣть такъ мало удовольствій.
-- Увѣряю васъ, сэръ Сэдлей, вы ошибаетесь, я вполнѣ доволенъ моей участью; развѣ вы сами не признавались, что можно быть празднымъ и не быть счастливымъ?
-- Я не говорилъ этого до тѣхъ поръ, пока не исполнилось мнѣ сорока лѣтъ!-- сказалъ сэръ Сэдлей; и брови его слегка нахмурились.
-- Никто и не скажетъ, что вамъ исполнилось сорокъ лѣтъ!-- замѣтилъ я съ преднамѣренной лестью, чтобы дойти до моего главнаго предмета.-- Хоть бы миссъ Тривеніонъ и...
Я остановился. Сэръ Сэдлей взглянулъ на меня внимательно, своими блестящими темно-голубыми глазами.
-- Миссъ Тривеніонъ, хоть я и вы сказать?
-- Миссъ Тривеніонъ, которую окружаетъ лучшая молодежь всего Лондона, видимо предпочитаетъ васъ всъмъ другимъ.-- Я сказалъ это съ большимъ усиліемъ. Но мнѣ непремѣнно хотѣлось разъяснить себѣ мракъ моихъ опасеній.
Сэръ Сэдлей всталъ; онъ ласково положилъ свою руку на мою и сказалъ:
-- Не давайте Фанни Тривеніонъ мучить васъ болѣе, нежели мучитъ васъ ея отецъ!
-- Я васъ не понимаю, сэръ Седлей.
-- А я васъ понимаю, и это главное. Дѣвочка, подобная миссъ Тривеніонъ, жестока до тѣхъ поръ, пока не откроетъ она, что у ней есть сердце. Неблагоразумно рисковать своимъ сердцемъ для женщины, покуда она не перестала быть кокеткой. Юный другъ мой, если бы вы смотрѣли ни жизнь не съ такой серьезной стороны, я избавилъ бы васъ отъ труда слушать эти наставленія. Одинъ сѣетъ цвѣты, другой сажаетъ деревья: вы сажаете дерево, подъ которымъ -- вы скоро увидите -- не будетъ ни одного цвѣтка. Хорошо еще, если дерево можетъ привести плоды и дать тѣнь; но берегитесь, чтобы рано или поздно вамъ не пришлось вырвать его: тогда что будетъ? за что вырвете вы всю вашу жизнь съ его корнями!
Сэръ Сэдлей произнесъ послѣднія слова съ такимъ непритворнымъ воодушевленіемъ, что я раскаявался въ смущеніи, произведенномъ во мнѣ началомъ его рѣчи. Онъ замолчалъ, ударилъ по табакеркѣ, тихо понюхалъ табаку, и продолжалъ съ живостію, болѣе ему свойственною:
-- Показывайтесь въ свѣтъ, сколько можете, повторяю вамъ, веселитесь. И опять таки спрашиваю, къ чему ведетъ теперешній вашъ трудъ? Всякой другой человѣкъ хоть и далеко понезначительнѣе Тривеніона, счелъ бы себя обязаннымъ, въ благодарность за послуги, помочь вамъ на поприщъ практической жизни, найти вамъ мѣсто въ службъ, а ему что? Онъ не рискнетъ ничемъ своей независимости для того, чтобы обратиться съ просьбой къ министру. Онъ до того считаетъ занятія наслажденіемъ жизни, что занимаетъ васъ единственно изъ любви къ вамъ. Онъ не ломаетъ себѣ головы надъ вашимъ будущимъ. Онъ думаетъ, что объ этомъ позаботится вашъ отецъ, и не беретъ въ разсчетъ того, что, покуда, ваши труды не ведутъ ни къ чему! Подумайте обо всемъ этомъ. Я сказалъ, кажется, довольно.
Я былъ ошеломленъ и нѣмъ: какъ эти практическіе, свѣтскіе люди нападаютъ на насъ върасплохъ! Я пришелъ извѣдать сэръ Сэдлея, и я же былъ разобранъ насквозь, измѣренъ, осмѣянъ, вывороченъ на изнанку, не проникнувъ на инчь далѣе поверхности этого улыбающагося, недальновиднаго, спокойнаго хладнокровія. При этомъ сэръ Сэдлей, съ своей неизмѣнной деликатностію, вопреки всей его неумолимой откровенности, не сказалъ ни слова, которое могло бы оскорбить чувствительнѣйшія струны моего самолюбія, ни слова о неравенствѣ между мною и Фанни Тривеніонъ и неосновательности моихъ притязаній, вслѣдствіе этого неравенства. Если бы мы были Селадонъ и Хлоя какого-нибудь села, онъ не могъ счесть насъ равнѣе, какъ ни далеко раздѣлялъ насъ свѣтъ. И въ заключеніе, онъ скорѣе давалъ понять, что бѣдная Фанни, богатая наслѣдница, была недостойна меня, а не я недостоенъ Фанни.
Я чувствовалъ, что было бы неумѣстно запираться и представлять возраженія или двусмысленныя отговорки, и потому протянулъ руку сэру Сэдлей, взялъ шляпу и отправился. Безсознательно направилъ я путь мой къ дому отца. Я не былъ дома уже нѣсколько дней. Не только изъ-за моихъ сильныхъ занятій, но -- стыдно сказать -- и изъ-за того, что удовольствія отняли у меня и все свободное время, а миссъ Тривеніонъ, въ особенности, наполнила его, я далъ возможность отцу все болѣе и болѣе запутаться въ сѣтяхъ дяди Джака: слабѣе и слабѣе отбивался онъ отъ нею. Когда я очутился въ Рессель-Стритѣ, я, нашелъ ихъ вмѣстѣ, и паука и муху. Дядя Джакъ вскочилъ мнѣ на встрѣчу и воскликнулъ:
-- Поздравьте вашего отца. Поздравьте его! или нѣтъ, поздравьте весь свѣтъ.
-- Что такое, дядюшка?-- спросилъ я, дѣлая надъ собою усиліе, чтобы раздѣлить его радость: -- развѣ литтературный Times уже пущенъ въ ходъ?
-- Все давнымъ давно сдѣлано. Вотъ и обращикъ шрифта, который мы выбрали для главныхъ статей.
И дядя Джакъ, чьи карманы не жили никогда безъ какого-нибудь мокраго, печатнаго листа, вытащилъ только что родившееся бумажное чудовище, которое, по величинѣ, относилось къ литтературному Times, какъ мамонтъ къ слону.
-- Все кончено. Мы теперь только сбираемъ сотрудниковъ, и выпустимъ программу на будущей недѣлѣ, или предбудущей. Нѣтъ, Пизистратъ, я говорю о сочиненіи отца.
-- Какъ я радъ, любезный батюшка! Такъ оно, въ самомъ дѣлѣ, продано?
-- Гм!-- сказалъ отецъ.
-- Продано!-- воскликнулъ дядя Джакъ: -- продано! нѣтъ, сэръ, мы бы его не продали! Не продали бы, если бы всѣ книгопродавцы упали передъ нами на колѣна, что непремѣнно случится рано или поздно; этой книги не должно бы продавать! сэръ, эта книга -- эпоха, эта книга освободительница генія изъ кабалы: эта книга....
Я въ недоумѣніи смотрѣлъ то на отца, то на дядю, и въ душѣ готовъ былъ взять назадъ мои поздравленія. Мистерѣ Какстонъ, слегка краснѣя и тихо потирая очки, сказалъ:
-- Ты видишь, Пизистратъ, что не смотря на неимовѣрныя усилія дяди Джака убѣдить издателей въ достоинствѣ, найденномъ имъ въ Исторіи Человѣческихъ Заблужденій,-- это не удалось ему.
-- Нисколько. Они всѣ признаютъ ея диковинную ученость, ея..
-- Правда, но они не думаютъ, чтобъ она могла разойтися въ скоромъ времени, отчего и не хотятъ купить ее. Одинъ книгопродавецъ, конечно, согласенъ на сдѣлку со мной, но съ тѣмъ, чтобы я выпустилъ все связанное о Готтентотахъ и Каффрахъ, о Греческихъ мудрецахъ и Египетскихъ жрецахъ, и, ограничиваясь только обществомъ просвѣщеннымъ, назвалъ сочиненіе "Анекдотическою исторіею дворовъ Европы," древнихъ и новыхъ.
-- Невѣжда!-- проворчалъ дядя Джакъ.
-- Другой совѣтовалъ раздѣлить его на небольшія отдѣльныя статьи, выкинуть цитаты и назвать: "Люди и Нравы." Третій былъ на столько любезенъ, что замѣтилъ, что хотя это сочиненіе вѣроятно и не найдетъ потребителей, но какъ по видимому я имѣю кое-какія историческія познанія, то онъ былъ бы счастливъ получить историческій романъ моего живописнаго пера,-- не такъ ли онъ выразился, Джакъ?
Джакъ не нашелся даже отвѣчать.
-- Но съ тѣмъ еще, чтобъ я ввелъ любовную интригу и сдѣлалъ три тома небольшаго формата, въ 23 строки страницу, ни больше, ни меньше. Наконецъ нашелся одинъ добрый человѣкъ, который показался мнѣ и честнымъ и предпріимчивымъ. Послѣ разныхъ вычисленій и соображеній, доказавшихъ, что выгодъ ожидать нельзя, онъ великодушно предложилъ мнѣ принять на себя половину убытковъ, съ тѣмъ, чтобъ я взялъ на себя другую. Въ то время, какъ я обсуживалъ про себя послѣднее предложеніе, дядѣ пришла удивительная мысль, которая бросила мою книгу въ бурю ожиданія.
-- И эта мысль?-- спросился я безнадежно.
-- Эта мысль,-- отвѣчалъ дядя Джакъ, какъ бы приходя въ себя,-- просто и коротко, въ слѣдующемъ: съ незапамятныхъ временъ писатели были добычей издателей. Сэръ, писатели жили на чердакахъ, подъ открытымъ небомъ, давились коркой хлѣба, хоть бы тотъ несчастный, что писалъ для сцены!
-- Отуей!-- сказалъ отецъ -- но это не правда; ну да все равно, не о томъ.
-- Милтонъ, сэръ, какъ извѣстно всякому, продалъ Потерянный Рай за десять фунтовъ стерл., за десять фунтовъ, сэръ! Ну да что тутъ? Всѣхъ примѣровъ этого рода не перескажешь. А книгопродавцы, сэръ, это левіаѳаны: они купаются въ океанахъ золота. Они сосутъ кровь писателей, какъ вампиры кровь маленькихъ дѣтей. Наконецъ, терпѣніе достигло своихъ границъ, власть издателей пропала, писатели сломали свои цѣпи. И мы думаемъ основать Большое общество соединенныхъ писателей, съ помощью котораго, Пизистратъ, съ помощью котораго -- замѣтьте это -- всякій писатель самъ и издатель, разумѣется тотъ писатель, который принадлежитъ къ Обществу. Нѣтъ болѣе зависимости безсмертнаго творенія отъ спекулаторовъ, отъ грязныхъ вкусовъ, нѣтъ тяжелыхъ торговъ и отчаяній! нѣтъ корокъ хлѣба для безпріютныхъ поэтовъ! Потерянный Рай не будетъ продаваться за 10 ф. ст.! Авторъ приноситъ свою книгу въ избранный комитетъ, нарочно составленный: все это люди деликатные, воспитанные, образованные, сами писатели; они читаютъ сочиненіе, общество издаетъ, и, за скромнымъ вычетомъ въ пользу суммъ общества, кассиръ выдаетъ выручку автору.
-- Если все такъ, дядюшка, всякій авторъ, не нашедшій для себя издателя, непремѣнно прибѣгнетъ къ обществу. Братство будетъ многочисленно.
-- Разумѣется.
-- Но спекуляція -- разорительна.
-- Разорительна? Отчего?
-- Оттого, что во всѣхъ торговыхъ предпріятіяхъ разорительно употреблять капиталъ на тѣ предметы, на которые нѣтъ потребности. Вы беретесь издавать книги, которыхъ не хотятъ издавать книгопродавцы. Отчего не хотятъ? оттого что они не могутъ продать ихъ. Вѣроятно, что вы продадите ихъ не лучше книгопродавцевъ. Стало быть, чѣмъ больше у васъ дѣла, тѣмъ больше убытокъ. Чѣмъ многочисленнѣе ваше общество, тѣмъ незавиднѣе положеніе: это очевидно.
-- Да комитетъ рѣшитъ какія книги издавать.
-- Гдѣ жъ тутъ къ чорту выгода для авторовъ? Мнѣ все равно подвергнуть мою книгу разсмотрѣнію книгопродавца или избраннаго комитета писателей.
-- Право, племянникъ, вы дѣлаете плохой комплиментъ сочиненію вашего отца, отъ котораго отступились всѣ книгопродавцы.
Это возраженіе было чрезвычайно искусно, и я замолчалъ. Мистеръ Какстонъ замѣтилъ съ многозначительной улыбкой:
-- Дѣло въ томъ, Пизистратъ, что я хочу издать мою книгу, не уменьшая нисколько небольшое состояніе, которое со временемъ долженъ оставить тебѣ. Дядя Джакъ намѣренъ основать общество, чтобы издать его. Дай Богъ здоровья и многія лѣта обществу дяди Джака. Даровому коню въ зубы не смотрятъ.
Въ это время вошла матушка, раскраснѣвшаяся вслѣдствіе экспедиціи по лавкамъ съ миссиссъ Примминсъ,-- и, отъ радости о томъ, что я могу остаться обѣдать, все остальное было забыто. Какимъ-то образомъ дядя Джакъ былъ дѣйствительно отозванъ на обѣдъ, о чемъ я не жалѣлъ. У него кромѣ "литературнаго Times и общества писателей" калилось въ огнѣ и другое желѣзо: онъ затѣялъ проэктъ дѣланія крышъ изъ войлока (что, если не ошибаюсь, другими руками исполнено;) и нашелъ какого-то богатаго человѣка, вѣроятно шляпнаго фабриканта, который казался расположенъ къ этому проэкту, и просилъ его обѣдать, чтобъ выслушать отъ него изложеніе его плана.