Рѣчь дяди Роланда о чести.
-- Милостивые государи!-- сказалъ капитанъ, обращаясь ко всемъ слушателямъ, и отвѣчая на сдѣланный ему вызовъ,-- милостивые государи! Богъ создалъ землю, человѣкъ насадилъ садъ. Богъ создалъ человѣка, а человѣкъ воздѣлалъ себя самъ.
-- Да, конечно, наукой,-- сказалъ мой отецъ.
-- Промышленностью -- сказалъ Джакъ.
-- Физическими свойствами тѣла,-- сказалъ мистеръ Скиль. Человѣкъ не могъ бы усовершенствоваться и остался бы дикимъ, въ лѣсахъ и пустыняхъ, если бъ созданъ былъ съ жабрами, какъ рыба, или не умѣлъ говорить, подобно обезьянѣ! Руки и языкъ даны ему, какъ орудіе прогресса.
-- Мистеръ Скиль -- сказалъ отецъ, качая головою,-- Анаксагоръ сказалъ прежде васъ то же о рукахъ человѣческихъ
-- Что жъ! съ этимъ дѣлать нечего -- отвѣчалъ Скиль,-- пришлось бы цѣлый вѣкъ молчать, если бъ говорить только то, что никѣмъ еще не было сказано. Однако превосходство наше заключается не столько въ рукахъ, сколько въ ширинѣ большихъ пальцевъ.
-- Альбинусъ de scelelo, и нашъ ученый, Вильямъ Адуренсъ замѣтилъ то же -- сказалъ отецъ.
-- Тьфу пропасть!-- воскликнулъ мистеръ Скиль,-- какая вамъ надобность все знать!
-- Не все! но большіе пальцы доставляютъ предметъ розысканія самому простому понятію, скромно отвѣчалъ отецъ.
-- Милостивые государи,-- началъ опять дядя Роландъ,-- руки и большіе пальцы даны Эскимосцамъ, также какъ ученымъ медикамъ, но Эскимосцы отъ этого не умнѣе. Нѣтъ, господа, со всею вашей ученостью, вы не можете довести насъ до состоянія машины. Глядите внутрь себя. Человѣкъ, повторяю, возсоздаетъ себя самъ. Какимъ образомъ? Началомъ чести. Первое желаніе его состоитъ въ томъ, чтобы превзойти другаго человѣка, первое стремленіе его -- отличиться отъ другихъ. Привидѣніе снабдило душу невидимымъ компасомъ, магнитной стрѣлкой, всегда указывающей на одну точку, т. е. на честь,-- на то, что окружающіе человѣка считаютъ честнѣе и славнѣе всего. Человѣкъ, отъ начала, былъ подверженъ всякимъ опасностямъ: и отъ дикихъ звѣрей, и отъ людей, подобно ему, дикихъ, слѣдовательно храбрость сдѣлалась первымъ качествомъ, достойнымъ уваженія и отличія; поэтому дикіе храбры, поэтому дикіе и добиваются похвалы, поэтому же они украшаютъ себя шкурами побѣжденыхъ звѣрей и волосами убитыхъ враговъ. Не говорите, что они смѣшны и отвратительны; нѣтъ, это знаки славы. Они доказываютъ, что дикій уже избавился отъ перваго, грубаго, закоснѣлаго себялюбія, что цѣнитъ похвалу, а люди хвалятъ только то, что охраняетъ ихъ безопасность или улучшаетъ бытъ. Въ послѣдствіи дикіе догадались, что нельзя жить безопасно другъ съ другомъ, не условясь въ томъ, чтобы не обманывать другъ друга, и правда сдѣлалась достойна уваженія, стала первымъ правиломъ чести. Братъ Остинъ можетъ сказать намъ, что во времена древнія правда была всегда принадлежностью героя.
-- Дѣйствительно,-- сказалъ отецъ,-- Гомеръ съ восторгомъ придаетъ ее Ахиллесу.
-- Отъ правды родится необходимость въ нѣкоторомъ родѣ справедливости и закона. Уважая храбрость воина и правду въ каждомъ человѣкѣ, люди начинаютъ воздавать честь старикамъ, избраннымъ для храненія справедливаго суда между ними. Такимъ образомъ установляется законъ.
-- Да вѣдь первые-то законодатели были жрецы,-- сказалъ отецъ.
-- Я къ этому приду, милостивые государи, продолжалъ дядя.-- Откуда желаніе чести, если не отъ необходимости отличиться -- другими словами -- усовершенствовать свои способности для пользы другихъ, хотя человѣкъ и ищетъ похвалы людей, не подозрѣвая такого послѣдствія? Но это желаніе чести неугасаемо, и человѣкъ желаетъ перенести награду свою даже за предѣлы гроба. Поэтому, тотъ, кто больше другихъ убилъ львовъ и враговъ, естественно вѣритъ, что въ другомъ мірѣ ему достанутся лучшіе участки для его охоты и лучшія мѣста за небесными пирами. Природа, во всѣхъ дѣйствіяхъ своихъ, внушаетъ ему мысль о власти невидимой, а чувство чести, т. е. желаніе славы и наградъ, заставляетъ его искать одобренія этой невидимой власти. Отсюда -- первая мысль о религіи. Въ предсмертныхъ пѣсняхъ, которыя поетъ дикій, когда его привязываютъ къ мучительному столбу, онъ, пророческими гимнами, разсказываетъ будущія почести и награды небесныя. Общество идетъ впередъ. Начинаютъ строить хижины: устанавливается собственность. Кто богаче, тотъ сильнѣе. Власть становится почтенна. Человѣкъ ищетъ чести, связанной съ властью, основанной на владѣніи. Такимъ образомъ, поля обработываются; плоты переплываютъ рѣки, одно племя заводитъ торгъ съ другимъ. Возникаетъ торговля и начинается просвѣщеніе. Милостивые государи, то, что кажется всего меньше связано съ честью, въ наше настоящее время, ведетъ свое начало отъ правилъ чести. И такъ, честь есть основаніе всякаго успѣха въ усовершенствованія человѣчества.
-- Вы говорили, какъ ученый, братъ,-- сказалъ мистеръ Какстонъ, съ изумленіемъ.
-- Да, милостивые государи,-- продолжалъ капитанъ, съ тою же непоколебимою увѣренностью; -- возвращаясь ко временамъ варварства, я возвращаюсь къ истиннымъ началамъ чести. Потому именно, что эта кругленькая штучка не имѣетъ вещественной цѣны, она становятся безцѣнна; только поэтому, она и есть доказательство заслуги. Гдѣ же была бы моя заслуга, еслибъ я могъ ею купить опять мою ногу, или промѣнять ее на сорокъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ дохода? Нѣтъ, вотъ въ чемъ ея цѣна: когда я надѣну ее на грудь, люди скажутъ: "этотъ старикъ не такъ безполезенъ, какъ можно подумать; онъ былъ одинъ изъ тѣхъ, которые спасали Англію и освободили Европу." Даже тогда, когда я ее прячу (тутъ дядя Роландъ поцѣловалъ свою медаль, привязалъ ее опять къ ленточкѣ, и всунулъ въ прежнее мѣсто), и не видитъ ея ни одинъ чужой глазъ, цѣна ея возвышается мыслью, что отечество мое не унизило древнихъ, истинныхъ началъ чести, и не платитъ воину, сражавшемуся за него, тою же монетою, какою вы, мистеръ Джэкъ, платите вашему сапожнику. Да, милостивые государи! Храбрость есть первая добродѣтель, порожденная честью, первый исходный пунктъ безопасности народовъ и ихъ просвѣщенія; поэтому мы, милостивые государи, совершенно правы, что предохраняемъ хоть эту добродѣтель, отъ денежнаго оскверненія, отъ этихъ разсчетовъ, составляющихъ не добродѣтели образованности, а пороки, отъ нея происшедшіе.
Дядя Роландъ замолчалъ; потомъ налилъ свою рюмку, всталъ и торжественно сказалъ:
-- Послѣдній тостъ, господа! Умершимъ за Англію!