-- Право, мой другъ, вамъ надо выпить это. Ты вѣрно простудился: ты чихнулъ три раза сряду.
-- Это отъ того, матушка, что я понюхалъ табаку изъ табакерки дяди Роланда, только ради этой чести, понимаете?
-- Скажи пожалуйста, что ты сказалъ такое въ это время, отъ чего улыбнулся отецъ? Я не разслышала и поняла только что о жидахъ и о коллегіумѣ.
-- О какихъ жидахъ?-- colleg isse juvat. Это значитъ, матушка, что пріятно понюхать табаку изъ табакерки храбраго. Поставьте же вашъ декоктъ: извольте, выпью его послѣ, для васъ. А теперь, сядьте ко мнѣ.... сюда: вотъ эдакъ, и разскажите мнѣ все, что вы знаете о славномъ капитанѣ. Во-первыхъ, онъ гораздо старѣе батюшки?
-- Еще бы!-- воскликнула матушка съ негодованіемъ. Онъ на лицо старше отца дватцатью годами, хотя между ними только пять лѣтъ разницы. Отецъ твой всегда долженъ казаться молодымъ.
-- Зачѣмъ дядя Роландъ ставитъ это нелѣпое французское де передъ своей фамиліей? А отъ чего они прежде были не хороши съ отцомъ? А женатъ онъ? Есть у него дѣти?
Мѣстомъ дѣйствія этого совѣщанія была моя маленькая горница, къ моему возвращенію оклеенная новыми обоями: обои представляли рѣшетку съ цвѣтами и птицами и были такіе свѣжіе, новые, чистые, веселые; книги мои разставлены были на красивыхъ полкахъ, письменный столъ стоялъ подъ окномъ, въ которое смотрѣлъ кроткій, лѣтній мѣсяцъ. Окно было нѣсколько отворено: слышалось благоуханіе цвѣтовъ и только что скошеннаго сѣна. Было за 11 часовъ. Мы сидѣли съ матерью одни.
-- Помилуй, другъ мой, сколько вопросовъ вдругъ!
-- Такъ вы не отвѣчайте. Начинайте съ начала, какъ няня Примминсъ разсказываетъ свои сказки. Жилъ-былъ....
-- Жилъ-былъ,-- сказала матушка, цѣлуя меня между глазъ,-- былъ, душа моя, въ Кумберландѣ нѣкій пасторъ, у котораго было два сына; средства его къ жизни были незначительны, и дѣти должны были сами пробить себѣ дорогу. Рядомъ съ жилищемъ пастора, на вершинѣ горы, стояла старая развалина съ покинутой башней, и она, съ половиною всей окрестности, принадлежала нѣкогда семейству пастора; но все отошло по немногу, все было продано, все, понимаешь ли, кромѣ права на мѣсто приходскаго пастора, предоставленное меньшому въ семействѣ. Старшій сынъ былъ твой дядя Роландъ, меньшой -- твой отецъ. Теперь я думаю, что первая ихъ ссора произошла отъ самой нелѣпой причины, какъ сказывалъ и отецъ, но Роландъ былъ до крайности щекотливъ во всемъ, что касалось до его предковъ. Онъ безпрестанно изучалъ родословное, древнее дерево, или читалъ рыцарскія книги, или бродилъ между развалинъ. Гдѣ началось это дерево, я не знаю; кажется, однако, что Король Генрихъ II далъ земли въ Кумберландѣ какому-то сэру Адаму Какстонъ, и отъ него линія шла, не прерываясь, отъ отца къ сыну, до Генриха V. Тогда, вѣроятно по поводу безпорядковъ и смутъ, произведенныхъ, по словамъ твоего отца, войнами Розъ, начинаютъ попадаться только одно или два имени безъ чиселъ и браковъ, вплоть до Генриха VII, кромѣ имени Вильяма Какстонъ, при Эдуардѣ IV, въ одномъ духовномъ завѣщаніи. Въ нашей сельской церкви воздвигнутъ прекрасный бронзовый памятникъ сэру Вильяму де-Какстонъ, рыцарю, убитому въ сраженіи при Босвортѣ и сражавшемуся за нечестиваго Короля Ричарда III. Около того же времени жилъ, какъ тебѣ извѣстно, славный типографщикъ Вильямъ де-Какстонъ. Отецъ, будучи въ Лондонѣ у тетки, тщательно перерывалъ всѣ старыя бумаги архива герольдіи и имѣлъ несказанное удовольствіе удостовѣриться, что происходитъ не отъ бѣднаго сэра Вильяма, убитаго за столь неправое дѣло, но отъ знаменитаго типографщика, происходившаго отъ младшей линіи того же рода, потомству котораго досталось помѣстье при Генрихѣ VIII. За это дядя Роландъ и поссорился съ братомъ, и я дрожу всякій разъ, когда подумаю, что они могутъ когда-нибудь опять напасть на этотъ вопросъ.
-- Стало быть, матушка, дядя рѣшительно виноватъ, по суду здраваго смысла; но вѣрно, кромѣ этой причины, есть другая.
Матушка опустила глаза и съ замѣшательствомъ потерла руки, что было у ней всегда признакомъ замѣшательства.
-- Матушка, сказалъ я, ласкаясь,-- скажите, что же это такое?
-- Думаю,-- отвѣчала она,-- то есть, кажется, что они оба были влюблены въ одну и ту же дѣвушку.
-- Какъ? что? батюшка когда-нибудь былъ влюбленъ въ кого-нибудь кромѣ васъ?
-- Былъ, Систи, былъ; и страстно, глубоко,-- отвѣчала матушка и, вздохнувъ и помолчавъ нѣсколько минутъ, продолжала: -- и онъ никогда не любилъ меня, въ чемъ (это главное) чистосердечно мнѣ признался.
-- А вы все-таки....
-- Вышла за него. Да, и оттого вышла,-- продолжала она, возводя къ небу ясные, кроткіе глаза, въ которыхъ каждый любящій съ восторгомъ желалъ бы прочесть судьбу свою,-- оттого, что старая его любовь была безнадежна. Я знала, что могла сдѣлать его счастливымъ, знала, что со временемъ онъ будетъ любить меня; такъ и случилось! Дитя мое, отецъ меня любитъ!
При этихъ словахъ, щеки матушки покрылись яркимъ, дѣвственнымъ румянцемъ; кроткая красота ея выражала столько доброты, она такъ была еще молода, что если бы отецъ не умѣлъ полюбить подобное созданіе, вы бы сказала, что это случилось единственно потому, что имъ овладѣлъ Дузій, врагъ Тевтоновъ или Нокъ, морской демонъ Скандинавовъ, отъ которыхъ, по увѣренію ученыхъ, произошли наши новѣйшіе демоны, даже "Старый Никъ" и нашъ Англійскій Дьюсъ.
Я прижалъ ея руку къ губамъ, но сердце слишкомъ было полно, и говорить я не могъ. Черезъ нѣсколько минутъ я нарочно перемѣнилъ разговоръ.
-- Стало, это соперничество поссорило братьевъ еще больше. Кто же была эта дама?
-- Отецъ никогда не говорилъ объ этомъ, а я не спрашивала; знаю только, что на меня она не была похожа. Красавица собой, совершенная во всѣхъ отношеніяхъ, знатнаго рода.
-- Благоразумно сдѣлалъ батюшка, что обошелъ ее. Ну, да что объ этомъ. А капитанъ что?
-- Въ это время скончался вашъ дѣдушка, а скоро послѣ него, богатая, скупая тётка, которая каждому племяннику оставила 16,000 фунтовъ стерлинговъ. Дядя купилъ за неимовѣрно дорогую цѣну старую башню, съ окружающими землями, которыя, говорятъ, не даютъ ему и 500 ф. с. ежегоднаго дохода; на остальныя деньги онъ купилъ офицерскій чинъ, и братья съ тѣхъ поръ не видались до прошлой недѣли, когда Роландъ пріѣхалъ сюда неожиданно.
-- Онъ не женился на совершенствѣ?
-- Женился, да на другой, и овдовѣлъ.
-- Отчего жъ онъ былъ столько же непостояненъ, какъ батюшка, и вѣрно безъ такой прекрасной причины? Какъ это было?
-- Не знаю, онъ ничего не говоритъ объ этомъ.
-- А дѣти есть у него?
-- Двое: сынъ,-- кстати, не говори съ нимъ никогда о немъ. Когда я спросила дядю объ его семействѣ, онъ отвѣчалъ сухо: "у меня есть дочь, былъ сынъ, но...."
-- Онъ умеръ!-- прервалъ отецъ, своимъ добрымъ, нѣжнымъ голосомъ.
-- Умеръ для меня, и прошу васъ, братъ, никогда не называть его при мнѣ.-- Если бъ вы видѣли, какъ сердито смотрѣлъ онъ въ то время: я ужасно испугалась.
-- А дочь? отъ чего онъ не привезъ ея сюда?
-- Она осталась во Франціи. Онъ все сбирается за ней, и мы обѣщали навестить ихъ въ Кумберландѣ. Ахъ, Боже мои! вѣдь бьетъ двѣнадцать! Трава-то совсѣмъ простыла!
-- Еще одно слово, матушка, одно только слово. Батюшкино сочиненье... скажите, онъ продолжаетъ писать?
-- Да, да! продолжаетъ!-- отвѣчала матушка, сложивъ ручки; онъ прочитаетъ вамъ его, онъ и мнѣ его читаетъ.... Ты все хорошо поймешь.... Какъ мнѣ всегда хотѣлось, чтобы свѣтъ узналъ твоего отца и гордился имъ, какъ мы имъ гордимся, какъ мнѣ этого хотѣлось! Видишь ли, Систи, если бъ онъ женился на той знатной дѣвушкѣ, то вѣрно бы сталъ извѣстенъ, одушевясь желаніемъ славы; а я могла только сдѣлать его счастливымъ, и не могла ему дать славы!
-- Все-таки онъ послушался васъ, наконецъ?
-- Меня? нѣтъ не меня,-- отвѣчала матушка, качая головою и кротко улыбаясь; -- развѣ дяди Джака, который,-- говорю это съ удовольствіемъ,-- совсѣмъ имъ завладѣлъ.
-- Завладѣлъ, матушка! Берегитесь вы, пожалуйста, дяди Джака; онъ всѣхъ насъ когда-нибудь задушитъ въ какой-нибудь угольной рудѣ, или взорветъ на воздухъ, вмѣстѣ съ большой національной компаніей, составившейся для дѣланія пороху изъ чайныхъ листьевъ.
-- Какой злой!-- сказала матушка, засмѣявшись; потомъ, взявъ свою свѣчу и пока, заводилъ часы, сказала задумчиво:
-- Джакъ очень свѣдущъ и очень, очень, искусенъ.... Вотъ кабы мы могли, Систи, нажить состояніе для тебя!
-- Матушка, вы меня пугаете! надѣюсь, что вы шутите?
-- А если бъ мой братъ умѣлъ его прославить передъ свѣтомъ?
-- Вашего брата хватитъ на то, чтобы потопить всѣ корабли въ Ла-Маншѣ,-- возразилъ я съ явнымъ неуваженіемъ.
Но не успѣлъ я выговорить эти слова, какъ уже раскаялся и, обнявъ обѣими руками мать, старался сгладить поцѣлуями неудовольствіе, мною нанесенное.
Оставшись одинъ въ моей горенкѣ, гдѣ нѣкогда сонъ мой былъ такъ глубокъ и миренъ, я будто лежалъ на самой жесткой соломѣ. Я ворочался съ боку на бокъ и не могъ уснуть. Я всталъ, надѣлъ халатъ, зажегъ свѣчу, и сѣлъ за столъ подъ окошко. Прежде всего я задумался надъ этимъ неконченнымъ очеркомъ молодости моего отца, неожиданно передо мною нарисованномъ, потомъ сталъ довершать самъ недостающее, воображая, что эта картина изъяснитъ мнѣ все, что такъ часто смущало мои предположенія. Я понималъ, съ помощью какого-то тайнаго сочувствія моей личной природы (опытомъ я еще не могъ узнавать людей), я отгадывалъ, какъ пылкій, пытливый умъ, не найдя отвѣта на первую, глубокую страсть, погрузился въ занятія, пассивно и безъ цѣли. Я понималъ, какъ для человѣка, предавшагося лѣнивой нѣгѣ счастливаго, хотя и лишеннаго восторговъ любви, супружества, могли пройти въ ученомъ уединеніи цѣлые года, въ объятіяхъ тихой, заботливой подруги, неспособной возбудить дѣятельность ума, по своей природѣ созерцательнаго. Я понялъ также, почему, когда отецъ вошелъ въ зрѣлыя лѣта, время, въ которое во всѣхъ говоритъ честолюбіе, и въ немъ заговорилъ давно-умолкшій голосъ, и умъ его, наконецъ освободясь отъ тяжелаго гнета неудачъ и разочарованія, еще разъ, какъ въ цвѣтущей молодости, увлекся единственной любовницей генія: славой!
И какъ я сочувствовалъ торжеству моей матери! Припоминая прошедшее, я видѣлъ, какъ она вкрадывалась въ сердце моего отца,-- какъ то, что прежде было снисходительностью, обратилось въ самоотверженіе, какъ привычка и несчетныя проявленія нѣжности въ жизни домашней замѣнили, для человѣка добраго, то чувство, котораго не было у ученаго.
Я подумалъ потомъ о старомъ, сѣдомъ воинѣ, съ его орлинымъ взоромъ, развалившейся башней и пустыми полями, и увидалъ передъ собою его гордую молодость, рыцарскую, блуждавшую по развалинамъ, или задумывавшуюся надъ старой родословной. И этотъ сынъ, обездоленный,-- за какую непонятную обиду?.... Меня одолѣвалъ ужасъ; и эта дѣвушка, овечка,-- его сокровище, его все? Хороша ли она собою? голубые глаза у ней, какъ у моей матери, или римскій носъ и черныя, дугообразныя брови, какъ у капитана Роланда! Я мечталъ, мечталъ и мечталъ.-- Свѣтъ мѣсяца становился ярче и спокойнѣй; свѣча погасла; мнѣ показалось, что я летаю въ воздушномъ шарѣ, вмѣстѣ съ дядей Джакомъ и только что свалился въ Чермное море, какъ вдругъ знакомый голосъ няни Примминсъ воззвалъ меня къ дѣйствительности, словами: "Боже ты мой! Дитя-то, видно, всю ночь не ложилось въ постель!"