-- Теперь, молодой человѣкъ, сказалъ Кенелмъ спокойнымъ, но рѣшительнымъ тономъ,-- теперь мы въ городѣ, куда же мнѣ везти васъ? Во всякомъ случаѣ я долженъ проститься съ вами.
-- Нѣтъ, не прощайтесь. Побудьте со мной еще нѣсколько времени. Я начинаю чувствовать страхъ, я совершенно одинокъ;-- и мальчикъ, не допускавшій прежде малѣйшаго прикосновенія со стороны Кенелма, взялъ его подъ руку и нѣжно прижался къ нему.
Я не знаю какого мнѣнія были мои читатели до сихъ поръ о Кенелмѣ Чиллингли, но среди всѣхъ уклоненій и изгибовъ его причудливаго нрава былъ одинъ путь который велъ прямо къ его сердцу: стоило только быть слабѣе его и просить его покровительства.
Онъ быстро обернулся; онъ забылъ всю странность своего положенія, и отвѣчалъ:
-- Послушайте, маленькій звѣрокъ, пусть меня разстрѣляютъ если я покину васъ въ затрудненіи. Но нужно быть сострадательнымъ и къ лошади. Изъ жалости къ ней скажите гдѣ намъ остановиться.
-- Увѣряю васъ что я не могу сказать этого; я никогда прежде не былъ здѣсь. Поѣдемте въ_хорошую, спокойную гостиницу. Поѣзжайте тихонько и будемъ ее отыскивать.
Торъ-Гадгамъ былъ большой городъ; онъ не былъ столицею графства по имени, но по торговому значенію, суматохѣ на улицахъ и жизни былъ настоящею столицею. Большая улица, по которой лошадь ѣхала такъ тихо какъ будто везла тріумфальную колесницу на Священную Гору, представляла оживленное зрѣлище. Магазины были съ красивыми фасадами и цѣльными стеклами въ окнахъ; на тротуарахъ было оживленное движеніе, очевидно не только по дѣламъ, но и для удовольствія, ибо большая часть прохожихъ были женщины, нарядно одѣтыя, многія были молоды, нѣкоторыя красивы. Полкъ гусаръ ея величества за два дня предъ тѣмъ вступилъ въ городъ, и между офицерами этого счастливаго полка и прекраснымъ поломъ этого гостепріимнаго города возникло естественное соревнованіе, при чемъ многіе могли быть убиты и ранены. Прибытіе этихъ героевъ, по ремеслу занимающихся уменьшеніемъ враждебныхъ и умноженіемъ дружественныхъ населеній, дало толчекъ поставщикамъ тѣхъ удовольствій какія приносятъ съ собою молодые люди -- митинговъ для стрѣльбы въ цѣль, охотѣ, концертамъ, баламъ, о коихъ объявленія были налѣплены на доскахъ и на стѣнахъ и выставлены въ окнахъ магазиновъ.
Мальчикъ разсѣянно смотрѣлъ по сторонамъ, присматриваясь въ особенности къ этимъ объявленіямъ; наконецъ онъ радостно воскликнулъ:
-- А, я не ошибся, это здѣсь!
-- Что здѣсь? спросилъ Кенелмъ.-- Гостиница?
Спутникъ его не отвѣтилъ, но Кенелмъ, слѣдуя за глазами мальчика, замѣтилъ огромную афишу:
Завтра вечеромъ открытіе театра.
Ричардъ III. Мистеръ Комптонъ.
-- Спросите гдѣ находится театръ, сказалъ мальчикъ шепотомъ, оборачивая голову.
Кенелмъ остановилъ лошадь, спросилъ, и ему указали ближайшій поворотъ направо. Черезъ нѣсколько минутъ представился портикъ безобразнаго ветхаго зданія посвященнаго драматическимъ музамъ, на углу печальнаго, пустыннаго переулка. Стѣны были облѣплены афишами, на коихъ имя Комптона было напечатано крупнѣйшими буквами. Мальчикъ подавилъ вздохъ.
-- Теперь, сказалъ онъ, поищемъ гостиницу здѣсь вблизи, самую ближайшую.
Однако ни одной гостиницы получше маленькихъ подозрительнаго вида трактировъ не было видно; только въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ театра, въ красивомъ, старинномъ и пустынномъ скверѣ стоялъ чистый заново выбѣленный домъ съ вывѣской большими черными буквами погребальнаго вида: "Гостиница Трезвости".
-- Постойте, сказалъ мальчикъ,-- не думаете ли вы что это годится для насъ, она кажется такою тихою.
-- Не могла бы казаться тише еслибъ была могильнымъ камнемъ, отвѣчалъ Кенелмъ.
Мальчикъ взялъ въ руки вожжи и остановилъ лошадь, которая была въ такомъ состояніи что малѣйшаго прикосновенія было достаточно чтобъ остановить ее. Она обернула голову нѣсколько печально, какъ бы сомнѣваясь не воспрещены ли сѣно и овесъ правилами Гостиницы Трезвости. Кенелмъ слѣзъ и вошелъ въ домъ. Опрятно одѣтая женщина вышла изъ-за стекляннаго буфета предъ которымъ былъ прилавокъ, только безъ утѣшительныхъ напитковъ неразлучныхъ съ идеаломъ прилавка; вмѣсто того, на немъ стояло два большіе графина съ холодною водой, со множествомъ стакановъ, и различныя блюда съ тонкими бисквитами и губкообразными пирожными. Женщина вѣжливо освѣдомилась что можетъ быть ему пріятно.
-- "Пріятно", отвѣчалъ Кенелмъ съ обычною своею важностію,-- не то слово которое бы я выбралъ. Но не можете ли вы облагодѣять мою лошадь, я хочу сказать эту лошадь, стойломъ и порціей овса; а этого молодаго человѣка и меня отдѣльною комнатой и обѣдомъ?
-- Обѣдомъ! отозвалась хозяйка:-- обѣдомъ!
-- Тысяча извиненій, сударыня. Но если слово об ѣ дъ вамъ не нравится, я беру его назадъ и готовъ сказать вмѣсто того "чего-нибудь ѣсть и пить".
-- Пить! Это Гостиница Трезвости, сэръ.
-- О, если вы не ѣдите и не пьете здѣсь! воскликнулъ Кенелмъ съ сердцемъ, ибо онъ былъ голоденъ:-- то желаю вамъ добраго утра!
-- Постойте, сэръ. Мы и ѣдимъ и пьемъ здѣсь, но мы простые люди. Мы не допускаемъ спиртныхъ напитковъ.
-- Ни даже стакана пива?
-- Только инбирное пиво. Алькоголь же строго воспрещенъ. У насъ есть чай, кофе и молоко. Но большая часть нашихъ обычныхъ посѣтителей предпочитаетъ чистую воду. Что же касается ѣды, сэръ, то что вы прикажите изъ скромныхъ блюдъ.
Кенелмъ покачалъ головой и хотѣлъ уйти, когда мальчикъ, соскочившій съ одноколки и подслушавшій ихъ разговоръ, воскликнулъ съ живостію:
-- Что это значитъ? Кто желаетъ спиртныхъ напитковъ? Воды очень достаточно. Что же касается обѣда, то что можно сдѣлать. Пожалуста, сударыня, покажите намъ отдѣльную комнату; я такъ усталъ.
Послѣднія слова были сказаны ласковымъ голосомъ и такъ мило что хозяйка сразу перемѣнила тонъ и прошептавъ: "бѣдный мальчикъ!" и потомъ еще тише: "какое у него красивое лицо", кивнула головой и повела ихъ вверхъ по чистой старомодной лѣстницѣ.
-- А лошадь и экипажъ, гдѣ ихъ помѣстить? сказалъ Кенелмъ, съ тяжестью на сердцѣ при мысли какъ дурно до сихъ поръ были приняты лошадь и ея хозяинъ.
-- О! что касается лошади и экипажа, сэръ, въ нѣсколькихъ шагахъ отсюда вы найдете Джюксову конюшню гдѣ отдаютъ лошадей на прокормъ: у нашихъ обычныхъ посѣтителей рѣдко бываютъ лошади: но вы можете отлично устроить ее у Джюкса.
Кенелмъ отвелъ лошадь въ указанную конюшню, подождалъ пока ее выводили чтобъ она простыла, потомъ хорошенько вытерли и задали полмѣрки овса -- Кенелмъ Чиллингли былъ сострадателенъ къ животнымъ -- затѣмъ онъ возвратился съ непомѣрнымъ аппетитомъ въ Гостиницу Трезвости и былъ проведенъ въ маленькую комнату, съ маленькимъ кусочкомъ ковра въ срединѣ, шестью маленькими стульями съ плетеными сидѣньями, картинами на стѣнахъ изображавшими разнообразныя дѣйствія опьяняющихъ напитковъ на различныхъ представителей человѣческаго рода -- нѣкоторые были похожи на духовъ, другіе на чертенятъ и всѣ имѣли видъ нищенскій и потерянный; имъ противополагались картины Счастливыхъ Семействъ -- улыбающіяся жены, дородные мужья, розовыя дѣти, эмблемы благосостоянія членовъ Общества Трезвости.
Но столъ съ чистою скатертью и двумя приборами привлекъ особливое вниманіе Кенелма.
Мальчикъ стоялъ у окна и казалось разсматривалъ помѣщенный тамъ маленькій акваріумъ содержавшій въ себѣ обычныя разновидности маленькихъ рыбокъ, пресмыкающихся и насѣкомыхъ, пользовавшихся удовольствіями трезвости въ своей родной стихіи, поѣдая разумѣется при случаѣ и другъ друга.
-- Что они дадутъ намъ поѣсть? спросилъ Кенелмъ.-- Могу сказать что усталъ!
При этомъ онъ порывисто дернулъ колокольчикъ. Мальчикъ отошелъ отъ окна, причемъ Кенелмъ былъ пораженъ граціей его осанки и его красотой, теперь когда онъ былъ безъ шляпы и когда отдыхъ и умыванье освѣжили отъ жара и пыли нѣжный цвѣтъ его лица. Это былъ безспорно замѣчательно красивый мальчикъ и выростя онъ могъ разбить многія женскія сердца. Съ милостивымъ величіемъ не всегда свойственнымъ даже королевскому сану, и съ видомъ превосходства по лѣтамъ, молодой человѣкъ приблизился къ задумчивому наслѣднику фамиліи Чиллингли, протянулъ руку и сказалъ:
-- Сэръ, вы держали себя превосходно, и я очень вамъ благодаренъ.
-- Ваше королевское высочество очень снисходительны говоря это. отвѣчалъ Кенелмъ; кланяясь низко; -- но заказали ли вы обѣдъ, и что они дадутъ намъ ѣсть? Никто кажется не откликается здѣсь на зовъ. Такъ какъ это Гостиница Трезвости, то вѣроятно всѣ слуги пьяны.
-- Почему они могутъ быть пьяны въ Гостиницѣ Трезвости?
-- Почему! Потому что это общее правило: люди которые стараются казаться чѣмъ-нибудь, всегда составляютъ противоположность того чѣмъ они стараются казаться. Человѣкъ выдающій себя за святаго навѣрное грѣшникъ: а человѣкъ который похваляется тѣмъ что онъ грѣшникъ, навѣрно имѣетъ маленькую, ничтожную частичку святости достаточную чтобы сдѣлать его хвастуномъ. Мужественный и правдивый человѣкъ, будь онъ святой или грѣшникъ, никогда не выставляетъ себя ни святымъ, ни грѣшникомъ. Представьте себѣ святаго Августина выставляющаго себя святымъ, или Роберта Борнса грѣшникомъ; и хотя вы, маленькій мальчикъ, вѣроятно не читали поэмъ Роберта Борнса и навѣрно не читали Исповѣди Св. Августина, вѣрьте моему слову, оба они были хорошіе люди; и съ нѣкоторою разницей въ учености и опытности Борнсъ могъ бы написать Исповѣдь, а святой Августинъ поэмы. Силы небесныя! Я умираю съ голоду. Что вы заказали къ обѣду и скоро ли онъ появится?
Мальчикъ, открывшій до необычайной величины отъ природы большіе глаза, пока его рослый спутникъ въ бумазейныхъ шароварахъ и ирландскомъ шейномъ платкѣ, говорилъ такимъ покровительственнымъ тономъ о Робертѣ Борнсѣ и святомъ Августинѣ, отвѣчалъ съ умоляющимъ и сконфуженнымъ видомъ:
-- Я очень сожалѣю что не подумалъ объ обѣдѣ. Я не позаботился объ васъ какъ бы долженъ былъ позаботиться. Хозяйка спросила меня чего мы желаемъ. Я сказалъ "что хотите", и хозяйка пробормотала что-то про.... (здѣсь мальчикъ запнулся).
-- Про что же? Бараньи котлеты?
-- Нѣтъ. Цвѣтную капусту и рисовый пуддингъ.
Кенелмъ Чиллингли никогда не произносилъ проклятій, никогда не приходилъ въ бѣшенство. Когда грубые люди начинали клясться или выходить изъ себя, неудовольствіе проявлялось у него столь патетично-меланхолическимъ и печальнымъ выраженіемъ лица что оно могло смягчить гирканскаго тигра. Онъ обратился къ мальчику и пробормотавъ: "цвѣтная капуста! голодная смерть!" опустился на плетеный стулъ и добавилъ тихо:
-- Такова-то человѣческая благодарность!
Мальчикъ очевидно былъ пораженъ въ самое сердце упрекомъ сказаннымъ съ такою кроткою горечью. Слезы задрожали въ его голосѣ когда онъ проговорилъ запинаясь:
-- Прошу васъ простите меня, я былъ неблагодаренъ. Я сбѣгаю внизъ, посмотрю что тамъ есть. И сопровождая слова дѣйствіемъ онъ изчезъ.
Кенелмъ остался неподвиженъ; онъ впалъ въ мечтательность или скорѣе былъ поглощенъ внутреннимъ духовнымъ бытіемъ, чего, какъ говорятъ, достигаютъ индійскіе дервиши продолжительнымъ постомъ. Аппетитъ людей съ сильнымъ мускульнымъ развитіемъ далеко не можетъ быть удовлетворенъ скромнымъ количествомъ цвѣтной капусты и рисоваго пуддинга. Во свидѣтельство этого можно привести самого І'еркулеса, котораго жадность къ животной пищѣ была постояннымъ предметомъ насмѣшекъ классическихъ поэтовъ. Я не знаю могъ ли бы Кенелмъ побить Ѳивскаго Геркулеса или съѣсть больше его; но если ему приходила охота драться или когда онъ бывалъ голоденъ, Геркулесу пришлось бы напрячь всѣ свои силы чтобы не потерпѣть пораженія.
Послѣ десятиминутнаго отсутствія, мальчикъ возвратился съ сіяющимъ лицомъ. Онъ потрепалъ Кенелма по плечу и сказалъ весело:
-- Я велѣлъ изрѣзать цѣлый бараній бокъ на котлеты, кромѣ цвѣтной капусты и рисоваго пуддинга и еще яичницы съ ветчиной. Радуйтесь! Черезъ минуту будетъ подано.
-- А-а! сказалъ Кенелмъ.
-- Они хорошіе люди, и вовсе не думали заставить васъ голодать; но большая часть ихъ обычныхъ посѣтителей, какъ кажется. питаются только растительною и мучною пищею. Здѣсь есть общество основанное на этихъ началахъ: хозяйка говоритъ что они философы.
При словѣ "философы" Кенелмъ гордо вздрогнулъ какъ опытная охотничья собака при крикахъ: "ату, эту его!"
-- Философы! сказалъ онъ.-- Въ самомъ дѣлѣ философы? О игнорамусы, не знающіе дяже строенія человѣческаго зуба! Видите ли, маленькій мальчикъ, еслибы ничего не осталось на землѣ отъ настоящаго человѣческаго рода, какъ по увѣренію великаго авторитета должно современемъ случиться -- и ужь какъ бы это было хорошо!-- еслибы ничего, говорю я, не осталось отъ человѣка кромѣ ископаемыхъ остатковъ его зубовъ и его большаго пальца, философъ той высшей расы которая имѣетъ послѣдовать за человѣческимъ родомъ будетъ имѣть возможность по этимъ остаткамъ судить о характерѣ человѣка и всей его исторіи; сравнивая его большой палецъ съ когтемъ орла или тигра или съ копытомъ лошади, онъ скажетъ: тотъ кому принадлежалъ этотъ палецъ долженъ былъ быть царемъ другихъ созданій обладавшихъ когтями и копытами. Вы скажете что обезьяны имѣютъ также большой палецъ. Правда; но сравните палецъ обезьяны съ пальцемъ человѣка -- могли ли пальцы самой крупной обезьяны построить Вестминстерское Аббатство? Впрочемъ, пальцы человѣка ничтожное доказательство его превосходства сравнительно съ его зубами. Взгляните на его зубы!-- При этомъ Кенелмъ раскрылъ свой ротъ до ушей и обнаружилъ два полукруглые ряда такихъ превосходныхъ зубовъ что искусство величайшаго артиста между дантистами не могло бы сдѣлать ничего подобнаго.-- Взгляните, говорю я, на его зубы!
Мальчикъ невольно отодвинулся.
-- Развѣ это зубы презрѣннаго потребителя цвѣтной капусты? или единственно благодаря мучной пищѣ владѣлецъ такихъ зубовъ занялъ мѣсто полновластнаго господина твореній? Нѣтъ, маленькій мальчикъ, нѣтъ, продолжалъ Кенелмъ, закрывая свои челюсти, но приближаясь къ ребенку, который при каждомъ его шагѣ отступалъ къ акваріуму,-- нѣтъ: человѣкъ сдѣлался властителемъ міра оттого что изъ числа всѣхъ сотворенныхъ существъ онъ потребляетъ наибольшее число самыхъ разнообразныхъ тварей. Его зубы свидѣтельствуютъ что человѣкъ можетъ жить во всякомъ климатѣ, отъ знойнаго пояса земнаго шара до ледянаго, потому что человѣкъ можетъ ѣсть все чего другія животныя не могутъ. И строеніе его зубовъ доказываетъ это. Тигръ можетъ ѣсть дичь -- человѣкъ также можетъ; но тигръ не можетъ ѣсть угря, а человѣкъ можетъ. Слонъ можетъ ѣсть цвѣтную капусту и рисовый пуддингъ -- человѣкъ тоже можетъ; но слонъ не можетъ ѣсть бифстекса, а человѣкъ можетъ. Итакъ, человѣкъ можетъ жить повсюду, потому что можетъ ѣсть все благодаря устройству своихъ зубовъ! заключилъ Кенелмъ, быстро шагнувъ къ мальчику.-- Человѣкъ, когда у него нѣтъ ничего другаго, ѣстъ себѣ подобныхъ!
-- Довольно; вы пугаете меня, сказалъ мальчикъ.-- Ага! захлопалъ онъ радостно въ ладоши, чувствуя облегченіе,-- вотъ несутъ бараньи котлеты!
Удивительно чистая, хорошо умытая, именно хорошо умытая. среднихъ лѣтъ служанка появилась неся блюдо въ рукахъ. Поставивъ блюдо на столъ и снявъ съ него крышку, служанка сказала вѣжливо, но робко, подобно существу которое питается только салатомъ и холодною водой.
-- Хозяйка очень сожалѣетъ что заставила васъ дожидаться. но она думала что вы Овощники (Vegetarians).
Положивъ своему юному другу баранью котлетку, Кенелмъ положилъ и себѣ, и отвѣчалъ съ важностію:
-- Скажите вашей хозяйкѣ что еслибъ она дала намъ только овощей, я бы съѣлъ васъ. Скажите ей что если человѣкъ животное отчасти травоядное, то главнѣйшимъ образомъ онъ плотоядное животное. Скажите ей что хотя свинья ѣсть капусту и тому подобное, но если она найдетъ ребенка, то она съѣстъ и ребенка. Окажите ей (за третьей котлетой) что ни у одного животнаго органы пищеваренія такъ не похожи на свиныя какъ у человѣка. Спросите ее нѣтъ ли въ домѣ ребенка; если есть, то будетъ безопаснѣе для ребенка если она пришлетъ намъ еще котлетъ.
Даже проницательный наблюдатель рѣдко могъ распознать шутитъ ли Кенелмъ или говоритъ серіозно; служанка постояла съ минуту, потомъ попробовала улыбнуться блѣдною улыбкой. Кенелмъ опустилъ свои черные глаза, невыразимо грустно и задумчиво, и сказалъ жалобнымъ голосомъ:
-- Мнѣ будетъ жаль ребенка. Принесите еще котлетъ.
Служанка исчезла. Мальчикъ положилъ ножъ и вилку и смотрѣлъ пристально и вопросительно на Кенелма. Кенелмъ съ безпечнымъ видомъ положилъ послѣднюю котлетку на тарелку мальчика.
-- Не надо больше! вскричалъ тотъ порывисто и положилъ котлетку назадъ на блюдо.-- Я уже пообѣдалъ, съ меня довольно.
-- Маленькій мальчикъ, вы лжете, сказалъ Кенелмъ;-- вы не имѣли довольно для подкрѣпленія души и тѣла. Ѣшьте эту котлетку, или я васъ побью: когда я говорю что-нибудь, я такъ и дѣлаю.
Такъ или иначе мальчикъ утихъ; онъ молча съѣлъ котлетку; опять взглянулъ въ лицо Кенелму и сказалъ самъ себѣ: "я боюсь".
Въ это время вошла служанка со свѣжимъ запасомъ котлетъ и блюдомъ яичницы съ ветчиною, за коей скоро послѣдовалъ рисовый пуддингъ на оловянномъ блюдѣ въ количествѣ достаточномъ для насыщенія благотворительной школы. Когда обѣдъ былъ конченъ, Кенелмъ повидимому забылъ объ опасныхъ свойствахъ плотоядныхъ животныхъ, и лѣниво потягиваясь предался невиннымъ размышленіямъ подобно самому домашнему изъ травоядныхъ животныхъ.
Тогда мальчикъ сказалъ болѣе покойно:
-- Могу я просить васъ о другой услугѣ?
-- Побить другаго дядю или украсть еще одноколку съ лошадью?
-- Нѣтъ; это очень просто: узнать только адресъ одного моего друга, и узнавъ передать ему записку отъ меня.
-- Это порученіе очень спѣшное? "Пообѣдавъ отдохни", говоритъ пословица; а пословицы такъ мудры что никто не можетъ угадать ихъ автора. Полагаютъ что это остатки допотопной философіи которые дошли до насъ завернутые въ радугу.
-- Въ самомъ дѣлѣ, сказалъ мальчикъ серіозно.-- Какъ это интересно! Нѣтъ, мое порученіе потерпитъ часъ или около того. Думаете ли вы, сэръ, что до потопа была драма?
-- Драма! Безъ сомнѣнія. Люди которые жили тысячу или двѣ лѣтъ, имѣли достаточно времени чтобъ изобрѣсть и усовершенствовать всякую вещь; и представленіе могло имѣть тогда свою естественную продолжительность. Тогда не было необходимости нелѣпымъ образомъ скомкать цѣлую исторію Макебета, съ юныхъ лѣтъ до старости, въ трехчасовое представленіе. Изображая этого интереснаго Шотландца актеръ не можетъ представить ни одной черты вѣрно человѣческой природѣ, ибо актеръ изображаетъ Макбета на сценѣ какъ бы онъ былъ тѣхъ же лѣтъ въ моментъ убіенія Дункана какъ и на закатѣ жизни, когда онъ была, пораженъ Макдуфомъ.
-- Вы думаете что Макбетъ былъ молодъ когда убилъ Дункана?
-- Разумѣется. Человѣкъ никогда не совершаетъ перваго преступленія жестокаго характера, какъ убійство, послѣ тридцати лѣтъ: если онъ начнетъ раньше, то можетъ продолжать во всякомъ возрастѣ. Но юность это то время когда начинаются тѣ ложные разчеты которые основаны на неразумныхъ надеждахъ и ощущеніи физической силы. Такимъ образомъ вы видите въ газетахъ что люди убивающіе своихъ возлюбленныхъ бываютъ обыкновенно отъ двадцати двухъ до двадцати шести лѣтъ; а тѣ что совершаютъ убійства изъ другихъ побужденій нежели любовь -- изъ мести, окряжничества, самолюбія -- бываютъ большею частію около двадцати восьми лѣтъ,-- года Яго. Двадцать восемь лѣтъ обыкновенно есть срокъ въ который перестаютъ дѣятельно избавляться отъ своихъ ближнихъ; призовые бойцы прекращаютъ свои занятія въ это время. Я полагаю что Макбету было около двадцати восьми лѣтъ когда онъ убилъ Дункана, и отъ сорока четырехъ до шестидесяти когда онъ началъ плакаться на безутѣшность старческаго возраста. Но можетъ ли зритель понять эту разницу въ годахъ смотря на трехчасовое представленіе; или можетъ ли актеръ разчитывать произвести надлежащее впечатлѣніе на зрителя и казаться двадцати-восьми-лѣтнимъ въ первомъ актѣ и шестидесятилѣтнимъ въ пятомъ.
-- Я никогда не думалъ объ этомъ, сказалъ мальчикъ, очевидно заинтересованный.-- Но я никогда не видалъ Макбета. Я видѣлъ Ричарда III. Правда что это превосходно? Любите вы театръ? Я люблю страстно. Что за славная жизнь должна быть жизнь актера!
Кенелмъ, который до сихъ поръ, говорилъ скорѣе самъ съ собой чѣмъ со своимъ юнымъ спутникомъ, теперь обратилъ на него вниманіе, посмотрѣлъ пристально на мальчика и сказалъ:
-- Я вижу что вы помѣшаны на сценѣ. Вы убѣжали изъ дому чтобы сдѣлаться актеромъ, и я вовсе не удивлюсь если то письмо которое вы мнѣ дадите окажется адресованнымъ къ содержателю театра или къ его компаньйонамъ.
Молодое лицо на которое устремились темные глаза Кенелма вспыхнуло, но оно выражало рѣшительность и недовѣріе.
-- А еслибъ это было такъ, вы бы не отдали его?
-- Что! Помогать ребенку вашихъ лѣтъ, убѣжавшему изъ дому, поступить на сцену, въ противность желанію его родственниковъ, разумѣется нѣтъ.
-- Я вовсе не ребенокъ; но нечего толковать объ этомъ. Я не желаю поступить на сцену, по крайней мѣрѣ безъ согласія лица которое имѣетъ право распоряжаться моими дѣйствіями. Письмо мое адресовано не къ содержателю театра и не къ одному изъ его компаньйоновъ, но къ джентльмену который согласился играть здѣсь нѣсколько вечеровъ, настоящему джентльмену, великому актеру, моему другу, единственному другу какого я имѣю на свѣтѣ. Я говорю откровенно что убѣжалъ изъ дому чтобы доставить ему это письмо, и если вы не передадите его, кто-нибудь другой передастъ.
Мальчикъ поднялся говоря это и стоялъ выпрямившись около развалившагося Кенелма, губы его дрожали, въ глазахъ блестѣли подавленныя слезы; но онъ имѣлъ видъ рѣшимости и опредѣленности. Очевидно было что если онъ не пробьетъ себѣ дороги въ жизни такъ не по недостатку воли.
-- Я отнесу ваше письмо, сказалъ Кенелмъ.
-- Вотъ оно; отдайте его прямо въ руки тому кому оно адресовано -- мистеру Герберту Комптону.