Около девяти часовъ Кенелмъ вошелъ въ городъ отстоявшій миль на двѣнадцать отъ дома его отца и къ которому онъ съ намѣреніемъ направилъ свой путь, ибо въ этомъ городѣ онъ едва ли былъ извѣстенъ, и могъ сдѣлать необходимыя покупки не обративъ на себя ничьего вниманія. Изъ своего дорожнаго туалета онъ выбралъ охотничье платье, самое простое и менѣе выдававшее его какъ джентльмена. Но даже въ самомъ покроѣ его было нѣчто отличавшееся, и каждый встрѣчный крестьянинъ прикладывалъ руку къ шляпѣ. Да и кто носитъ охотничье платье въ срединѣ іюня, или вообще охотничье платье если то не ловчій или не джентльменъ сбирающійся охотиться.
Кенелмъ зашелъ въ магазинъ готоваго платья и купилъ себѣ пару какую могъ носить по воскресеньямъ владѣлецъ маленькой усадьбы или фермеръ арендующій небольшой клочокъ земли,-- толстаго грубаго сукна верхнее платье, полу-сюртукъ, полу-пальто, съ жилетомъ подъ пару, толстой бумажной матеріи шаровары, щегольской ирландскій шейный платокъ и небольшой запасъ нитяныхъ и шерстяныхъ носковъ подходящихъ къ остальной одеждѣ. Онъ купилъ также кожаный ранецъ такой величины чтобы туда могъ уложиться весь этотъ гардеробъ и пара книгъ, которыя вмѣстѣ съ гребнями и щетками онъ несъ въ карманахъ. Въ числѣ его чемодановъ дома не было ранца.
Сдѣлавъ эти покупки и расплатившись, онъ поспѣшно прошелъ чрезъ городъ и остановился у скромной гостиницы въ предмѣстьѣ, къ коей привлекла его вывѣска: "Отдохновеніе для людей и животныхъ". Онъ вошелъ въ небольшую комнату усыпанную пескомъ, которую въ этотъ часъ онъ имѣлъ всю въ свое распоряженіе, спросилъ завтракать, и съѣлъ добрую половину хлѣба въ четыре пенса и два крутыя яйца.
Подкрѣпившись такимъ образомъ, онъ вышелъ и зайдя въ густой лѣсъ въ сторонѣ отъ дороги, перемѣнилъ платье въ которомъ вышелъ изъ дому на то которое купилъ, и съ помощью одного или двухъ большихъ камней утопилъ снятое въ небольшомъ, но глубокомъ озеркѣ, которое по счастію нашелъ въ заросшей кустами долинѣ, изобильной гаршнепами въ зимнее время.
"Теперь, сказалъ Кенелмъ, я начинаю думать что я пересталъ быть самимъ собою. Я въ кожѣ другаго человѣка; ибо что такое кожа какъ не одежда души, и что такое одежда какъ только приличная кожа? Своей собственной кожи всякая цивилизованная душа стыдится. Это высшая степень неприличія для всякаго, кромѣ дикаря стоящаго на самой низкой степени, показывать ее. Еслибы самая чистая душа существующая нынѣ на землѣ, душа римскаго папы или архіепископа кентерберійскаго, прошлась по Странду въ кожѣ которую природа дала ей, обнаженною до глазъ, она была бы привлечена къ суду, преслѣдуема Обществомъ Пресѣченія Преступленій и посажена въ тюрьму какъ язва общества.
"Рѣшительно я теперь въ кожѣ другаго человѣка. Кенелмъ Чиллингли, я не остаюсь болѣе
Вамъ преданный;
Но я имѣю честь быть,
съ глубочайшимъ уваженіемъ,
вашъ всепокорнѣйшій слуга."
Легкими шагами и съ гордою осанкой преобразившійся такимъ образомъ странникъ выскочилъ изъ лѣсу на пыльную дорогу.
Онъ шелъ около часа, встрѣчая мало прохожихъ, какъ вдругъ онъ услышалъ справа громкій, пронзительный молодой голосъ кричавшій: "Помогите, помогите! Я не пойду, говорю вамъ не пойду!" Какъ разъ предъ нимъ, возлѣ высокихъ рѣшетчатыхъ воротъ, стояла задумчиво сѣрая лошадка запряженная въ чистенькую одноколку. Вожжи были заброшены на шею лошади. Животное очевидно привыкло стоять смирно когда ему прикажутъ и было радо этому случаю.
Крики "помогите, помогите!" возобновились въ перемежку съ громкими звуками грубаго голоса, звуками гнѣвными и угрожающими. Голосъ этотъ принадлежалъ очевидно не лошади. Кенелмъ взглянулъ черезъ ворота и увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ, на лугу, хорошо одѣтаго мальчика въ ожесточенной борьбѣ съ дюжимъ среднихъ лѣтъ человѣкомъ который съ силою тащилъ его за руки.
Рыцарская природа мгновенно воспрянула въ тезкѣ великодушнаго сэръ-Кенелма Дигби. Онъ перепрыгнулъ черезъ ворота, схватилъ толстаго человѣка за шиворотъ и закричалъ: -- Стыдъ какой! Что вы дѣлаете съ бѣднымъ мальчикомъ? Пустите его!
-- Съ какого чорта ты вмѣшиваешься? вскричалъ дюжій человѣкъ. Глаза его засверкали и губы покрылись пѣной отъ ярости.-- А, ты-то и есть негодяй?-- Такъ, несомнѣнно. Я тебѣ задамъ, обезьяна!-- И удерживая мальчика одною рукой, толстякъ направилъ другою ударъ Кенелму, отъ коего только ловкость ученаго бойца и природное проворство юноши подвергшагося столь внезапному нападенію могли защитить его глаза и носъ. Дюжему человѣку самому пришлось плохо; ударъ былъ отпарированъ и возвращенъ Кенелмомъ ловкимъ движеніемъ правой ноги по Корнвалійскому образцу, и procumbit humi bos -- толстякъ лежалъ растянувшись на спинѣ. Мальчикъ, освобожденный такимъ образомъ, схватилъ Кенелма за руку и таща его за собою по полю, закричалъ:
-- Пойдемте, пойдемте пока онъ не всталъ! Спасите меня! спасите меня!
Кенелмъ не успѣлъ еще опомниться отъ изумленія какъ мальчикъ подтащилъ его къ воротамъ и вскочивъ въ одноколку, простоналъ:
-- Садитесь сюда, садитесь. Я не умѣю править; садитесь и правьте вы. Скорѣе! Скорѣе!
-- Но, началъ было Кенелмъ.
-- Садитесь, или я съ ума сойду.
Кенелмъ повиновался. Мальчикъ далъ ему вожжи, а самъ схватилъ бичъ и началъ усердно погонять лошадь. Лошадь понеслась.
-- Стой, стой, стой, воръ! Негодяй! Караулъ! воры, воры, воры! Стой! слышался голосъ сзади. Кенелмъ невольно повернулъ голову и увидѣлъ дюжаго человѣка сидѣвшаго на воротахъ и свирѣпо махавшаго руками. Но это было только на мгновеніе. Бичъ снова началъ работать; лошадь понеслась бѣшенымъ галопомъ; одноколка трясла, колотилась и покачивалась, и не прежде какъ цѣлая миля отдѣляла ихъ отъ толстяка, Кенелму удалось овладѣть бичомъ и удержать лошадь такъ что она пошла благоразумною рысью.
-- Молодой человѣкъ, сказалъ тогда Кенелмъ,-- можетъ-статься вы будете такъ добры что объяснитесь.
-- Послѣ; поѣзжайте; онъ добрый, вамъ хорошо заплатятъ за это, хорошо и щедро.
Кенелмъ сказалъ съ важностью:
-- Я знаю что въ дѣйствительной жизни плата и услуга естественно идутъ рука объ руку. Но я откладываю въ сторону плату пока вы не скажете мнѣ въ чемъ должна состоятъ услуга. И прежде всего, куда мнѣ везти васъ? Мы подъѣхали къ мѣсту гдѣ встрѣчаются три дорога; которую изъ трехъ выбрать?
-- Ахъ, я не знаю! Тамъ есть столбъ съ надписями. Я хочу ѣхать.... но это секретъ; вы не выдадите меня? Обѣщайте, поклянитесь.
-- Я никогда не произношу клятвы кромѣ случаевъ когда бываю раздраженъ, что, къ сожалѣнію, случается очень рѣдко; я никогда не даю обѣщаній пока не узнаю что я обѣщаю; я не увожу также бѣглыхъ мальчиковъ въ чужихъ одноколкахъ пока не узнаю что везу ихъ въ безопасное мѣсто гдѣ ихъ отцы и матери могутъ найти ихъ.
-- У меня нѣтъ ни отца ни матери, сказалъ мальчикъ печально, и губы его задрожали.
-- Бѣдный мальчикъ! Я думаю что это грубое животное ваша, школьный учитель, и вы убѣжали изъ страха чтобы васъ не высѣкли.
Мальчикъ расхохотался; прекрасный, серебристый, веселый смѣхъ этотъ насквозь проникалъ Кенелма Чиллингли.
-- Нѣтъ онъ не собирался сѣчь меня; онъ не учитель; онъ еще хуже этого.
-- Возможно ли? Что же онъ такое?
-- Дядя.
-- Гм! жестокость дядей вошла въ пословицу; такъ было въ классическія времена, и Ричардъ III былъ единственный ученый въ своей фамиліи.
-- Э! Классики и Ричардъ III! сказалъ мальчикъ въ смущеніи и посмотрѣлъ внимательно на задумчиваго возницу.-- Кто вы? Вы говорите будто джентльменъ.
-- Простите. Я не буду больше дѣлать этого если смогу удержаться.
Рѣшительно, думалъ Кенелмъ, я начинаю забавляться. Что за благодать быть въ чужой кожѣ и въ чужой одноколкѣ. Онъ прибавилъ вслухъ:
-- Вотъ мы подъѣхали къ почтовому столбу. Если вы убѣжали отъ своего дяди, пора удостовѣриться куда вы бѣжите.
Мальчикъ перегнулся изъ одноколки и сталъ смотрѣть на почтовый столбъ. Потомъ радостно захлопалъ въ ладоши.
-- Отлично! Я такъ и думалъ -- "Въ Торъ-Гадгамъ, одиннадцать миль". Вотъ дорога въ Торъ-Гадгамъ.
-- Вы хотите сказать что я долженъ везти васъ всю эту дорогу -- одиннадцать миль?
-- Да.
-- А къ кому вы ѣдете?
-- И послѣ скажу вамъ. Поѣзжайте, поѣзжайте пожалуста. Я не умѣю править, никогда въ жизни не правилъ, иначе бы я не просилъ васъ. Прошу васъ пожалуста не покидайте меня. Если вы джентльменъ, вы не оставите меня; если же вы не джентльменъ, у меня въ кошелькѣ десять фунтовъ, и я вамъ отдамъ ихъ когда мы благополучно прибудемъ въ Торъ-Гадгамъ. Не отказывайтесь; отъ этого зависитъ моя жизнь! И мальчикъ снова началъ рыдать.
Кенелмъ повернулъ голову пони по направленію къ Торъ-Гадгаму, и рыданія мальчика прекратились.
-- Вы добрый, милый человѣкъ, сказалъ мальчикъ вытирая глаза.-- Я боюсь что отвлекаю васъ слишкомъ далеко отъ вашего пути.
-- У меня нѣтъ никакого опредѣленнаго пути, и я такъ же охотно отправлюсь въ Торъ-Гадгамъ, котораго никогда не видалъ, какъ и во всякое другое мѣсто. Я просто скиталецъ по лицу земному.
-- У васъ тоже нѣтъ ни отца ни матери? А вѣдь вы не старше меня.
-- Маленькій джентльменъ, сказалъ Кенелмъ съ важностью,-- я совершеннолѣтній, а вамъ, я думаю, не больше четырнадцати лѣтъ.
-- Что за шутки! вскричалъ мальчикъ быстро.-- Вѣдь это шутка?
-- Это не будетъ шуткой если меня приговорятъ къ каторжнымъ работамъ за воровство дядюшкиной одноколки и похищеніе у его малолѣтняго племянника десяти фунтовъ. Кстати, этотъ вашъ вспыльчивый родственникъ вѣроятно думалъ избить кого-нибудь другаго когда ударилъ меня. Онъ спросилъ: _вы-то и есть негодяй?" Скажите пожалуста кто такой этотъ негодяй? Вы какъ видно его знаете.
-- Негодяй! Онъ самый честный, самый умный.... Но нечего теперь говорить объ этомъ. Я васъ представлю ему когда мы пріѣдемъ въ Торъ-Гадгамъ. Ударьте лошадь; что она ползетъ!
-- Здѣсь въ гору; хорошій человѣкъ жалѣетъ своихъ животныхъ.
Никакое искусство, никакое краснорѣчіе не могло заставить его молодаго спутника объяснить болѣе чѣмъ Кенелмъ узналъ до сихъ поръ. Продолжая путешествіе и приближаясь къ концу его оба впали въ глубокое молчаніе. Кенелмъ серіозно разсуждалъ о томъ что его первый день изученія дѣйствительной жизни въ чужой кожѣ подвергалъ опасности его собственную. Онъ сбилъ съ ногъ человѣка очевидно почтеннаго и уважаемаго, увезъ его племянника и самовольно распорядился его имуществомъ и движимостью, то-есть одноколкой и лошадью. Все это могло быть удовлетворительно разъяснено предъ мировымъ судьей, но какимъ образомъ? Слѣдовало опять войти въ свою прежнюю кожу; признаться что онъ Кенелмъ Чиллингли, отличенный университетскій медалистъ, наслѣдникъ благороднаго имени и около десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода. Но тогда какой скандалъ! А онъ всегда гнушался скандаловъ; въ просторѣчіи говоря, что за " row " а онъ отрицалъ самое слово " row ", которое не было освящено ни однимъ классическимъ авторитетомъ въ англійскомъ языкѣ. Ему пришлось бы объяснять почему онъ былъ найденъ переряженнымъ, тщательно переряженнымъ въ такой костюмъ какого не надѣвалъ ни одинъ старшій сынъ баронета, развѣ бы этотъ сынъ баронета отправлялся на золотые пріиски. Могъ ли наслѣдникъ Чиллингли, знаменитаго рода, чей гербъ, Три Рыбы въ лазури, восходилъ къ самымъ раннимъ временамъ достовѣрнаго періода англійской геральдики при Эдуардѣ III, стать въ такое положеніе не причинивъ величайшаго безчестья холодной и древней крови Трехъ Рыбъ?
Но и помимо Трехъ Рыбъ, какое униженіе для него самого, Кенелма! Онъ отвергъ сдѣланныя его отцомъ пышныя приготовленія для вступленія въ дѣйствительную жизнь; онъ упрямо избралъ свой путь на свой страхъ; и вотъ не прошло половины перваго дня, а въ какую адскую путаницу онъ попалъ! И чѣмъ могъ онъ оправдаться? Ничтожный мальчикъ, который рыдалъ и хохоталъ поочередно, оказался настолько уменъ что могъ намотать Кенелма Чиллингли себѣ на палецъ; его, человѣка который считалъ себя гораздо умнѣе своихъ родителей, человѣка который съ отличіемъ кончилъ курсъ въ университетѣ, человѣка съ солиднѣйшимъ характеромъ, который имѣлъ столъ превосходное критическое направленіе ума что не было закона въ искусствѣ и въ природѣ въ которомъ онъ не подмѣтилъ бы недостатка, и онъ попалъ въ эту кашу. Даже подумать объ этотъ было по меньшей мѣрѣ неутѣшительно.
Мальчикъ, когда Кенелмъ взглядывалъ на него время отъ времени, казался какимъ-то оборотнемъ. То онъ громко хохоталъ про себя; то безъ причины плакалъ потихоньку; то не смѣялся и не плакалъ, а казался погруженнымъ въ размышленіе. Дважды, когда они приближались къ городу Торъ-Гадгаму, Кенелмъ толкалъ мальчика локтемъ и говорилъ:, душа моя, я долженъ поговорить съ вами", и дважды мальчикъ отвѣчалъ задумчиво:
-- Постойте, я размышляю.
Такимъ образомъ они въѣхали въ городъ Торъ-Гадгамъ, на совершенно измученной лошади.