[Из дневника Веры Николаевны:]
1 января.
Три зимы в Париже ушли на устройство банкета (Мережковскому), балов, индивидуальных вечеров. Затем переутомление, болезнь, лечение. Тяжелое настроение Яна. Бессонные ночи. Писать, записывать не было сил и времени.
Здесь я второй месяц. [...] Хочется жить сосредоточенно. Сейчас мешает Олечка. Она бывает прелестна, хочется смотреть на нее. [...] Интересно наблюдать за ней, укреплять ее личность. Но тут особенно трудно держать себя в узде, не позволять себе наслаждаться ею. [...] У Олечки в натуре много любви. Она любит мать, отца, Мишку, кукол -- и всех очень трогательно. Она уже личность. Умеет защищаться сама. Это редкость в пятилетнем ребенке. [...]
3 января.
[...] Вчера письмо от Яна о бале: много угощений [...] взяли с Алданова за вино, кот. он не спрашивал. Не накормили писателей младшего поколения. Галя и Марга вернулись в 8 ч. утра!
1/14 [января]
Письмо от Лени. Его коллекцию1 видели Беляев (ученый) и Калитинский. "Хвалили". Заказал костюм за 925 фр. у портного. Вероятно, горд. Свой носил 5 лет! [...] Написал фельетон -- некому переписать. Видимо, и соскучился. [...] К предложению М. С. [Цетлиной. -- М. Г.] реорганизовать Союз он отнесся благожелательно. "Надо организовать один Литературный Союз. Нас осталось очень мало". [...]
28 февраля.
[...] День уходит на мелочи: варка кофию, базар, уроки с Олечкой, а главное -- сама Олечка, усталость, спанье днем, мытье посуды, стряпня и даже на эту тетрадь не хватает сил. [...] Правда, Ляля [Жирова. -- М. Г.] третью неделю больна. [...]
Олечка девочка необычная. Умненькая. [...] Наша игра в подруг, я -- Ника, младше ее, раскрыла ее сущность. Несчастье -- ее здоровье. [...] У нее уже в душе драма -- разлука с отцом. Видимо, она все время думает и мучается -- в чем дело? [...]
Ян в тяжелом состоянии -- книга все не выходит. Не работает. Поездка в Париж выбила его из колеи.
Великий Пост, а я без церкви. Нельзя оставлять Лялю одну, пока она нездорова, с больной девочкой. [...] Живу мечтой поехать хоть на месяц в Париж. Поговеть. Побыть с Леней. Если бы Галя с Маргой сюда приехали, то я, наверное, что-нибудь придумала бы, чтобы туда поехать. Но без них не могу оставить дом. [...]
5 марта.
6 лет со дня кончины папы! Какие значительные годы. Сколько горя, удачи, впечатлений за эти годы. Но хочется старого -- работы, конечно, иной, более проникновенной, более религиозной. Дай-то Бог! Часто думаю о смерти. Сколько осталось еще жить? Не готова еще. Не все преодолено. [...]
9 марта.
[...] Ян третьего дня сказал, что он не знает, как переживет, если я умру раньше его. "Лишить себя жизни?" Господи, как странна человеческая душа!
Потом говорили о Боге. Он верит в божественное начало в нас, а Бога вне нас не признает еще. Но уже во многом раскаивается в прошлом, винит себя. Этого раньше не было. И это хорошо. Я говорила осторожно, -- боюсь в религиозных вопросах настаивать -- ведь все делается не от нас, а от Духа Святого, по благодати.
15 м.
Рождение Олечки отпраздновали на славу. Получила коляску, о которой мечтала давно. [...] Сейчас газета. Опять тревога. Неужели война неизбежна?
28 марта.
Чувствую большую слабость. Пишу, лежа.
Доктор нашел малокровие. Советовал серьезно относиться к припадкам -- "где вас схватит, там и оставайтесь".
29 марта. 8 ч.
Олечка ест в моей комнате кашу. Комната "живет", на полу ее вещи, на постели -- куклы -- "Никины дети". [...]
15 июня.
Опять провал почти в 3 месяца. [...] Живем в Грассе, кроме нас -- Ляля с Олечкой; здесь Галя с Маргой.
Переезд, после ликвидации квартиры в Beau-Soleil, устройство здесь, в холодной вилле, взяло много не только физических сил, но и духовных, вернее душевных. Духовные силы идут на то, что я недовольна собой. [...]
5 июля.
[...] За это время скончался Ходасевич -- "растерзан", "разорван" желчный пузырь. Два огромных камня. Доктора проглядели. Надо было несколько лет тому назад сделать операцию. -- Жаль его очень. И рано он ушел. Нужен еще. Да и сделать мог еще много. [...]
8 июля. 2 ч. ночи.
[...] Атмосфера в доме не радует, от прежней ничего не осталось. Никаких общих разговоров не бывает. Даже с Яном я редко говорю о литературе, больше о текущих событиях. Сегодня говорили о Зола, он перечитал "Nana". Хвалил Зола за ум, за знание жизни -- но ни художества, ни поэзии. [...] Ян находит, что в "Nana" квинт-эссенция женщины известного типа -- только желание, больше ничего, отсутствие жалости и какое-то романтическое стремление к бескорыстному чувству. [...]
Сложили почти все теплые вещи. Остался всего один чемодан. [...]
26 июля/13. 5 ч. утра.
Опять "белая" ночь. [...] Именины Олечки удались: нашли прелестную куклу -- Светлану. [... ] Подарили вскладчину Villa Yoya, a Ян золотое перо со стихами:
Не давайте мне малины,
А давайте мне чернил.
Мне перо на именины
Дядя Ваня подарил!
Мама -- тазик для стирки, леденцы, кофе-мальт. И сделала из спичечных коробок поезд.
Украсили зеленью стул, сделали из листьев лавра букву "О" и повесили на лампу. Флаг над входом.
Олечка была довольна. [...]
2 августа.
[...] Ян грустит, что Бельведер сдан. За эту цену ничего нельзя достать. Я утешаю, что это к лучшему. Как было бы нам топить виллу? Ни одного сильного мужчины. Чувствую себя слабой. [...]
Зайцевы хотят ехать в Авиньон и его окрестности. Ельяшевич уехали в Швейцарию. Об остальных ничего не знаю. Тэффи, бедная, все болеет, настроение ее ужасно. [...]
10 августа.
[...] Письмо от Тэффи душераздирательное -- не может примириться ни с болезнью, ни со старостью. Хочет навеки остаться в том же плане, где ей предстоят одни страдания и не хочет другого, где она, конечно, обрела бы хоть немного радостей. Для художественной натуры, жадной до земной жизни, смирение почти невозможно, а без смирения нет ни покоя, ни радостей.
Ян все ищет дачу, квартиру. Ничего нет подходящего. [...]
[Последняя запись из довоенных дневников Бунина:]
17. VII. 39.
Вчера с Маркюсами, Верой и Лялей осмотр виллы в Cannet-La Palmeraie. Нынче еду с Г. и М. в Juan-les-Pins смотреть другие виллы.
21 июля записал на клочке ночью: "Еще летают лючиоли." [...]
[Из записей Веры Николаевны:]
17 августа.
[...] Смотрели виллу в Каннэ. Очень хороша. И Ян, я чувствую, там будет писать. Нет подъемов. Близки лавки. Много прогулок по ровному месту. Но Ян колеблется: страшно -- опять две квартиры. Я склоняюсь ликвидировать парижскую, но, конечно, не сразу. [...]
31 августа.
Больше недели в сильнейшем напряжении. Война или мир? [...] Мы укладываемся.
3 сентября. 7 ч. в.
Англия объявила войну. Кончается и этот период жизни. [...]
Заходили Муравьевы -- Игорь Ник. и Таня2. Они разорены -- у них большое имение в Польше.
Вчера обили окна синей или черной бумагой, сделали синие абажуры. Весь Грасс был темен. [...] Видела, как уходили стрелки на позицию. Третий раз провожаю на войну молодых людей. Французские солдаты не похожи на наших, и идут они иначе, нестройно, нет той выправки, какая была у наших. Но дерутся хорошо. Жаль их. Им было жарко. [...]
4 сентября.
[...] М. А. [Алданов. -- М. Г.] говорит об Югославии. У меня сердце разрывается при мысли оставить Францию, оставить всех близких, друзей, Леню. Говорит и о Швеции. [...]
Ночью считала, сколько друзей и знакомых идут на войну. [Следует список в 57 фамилий.]
6 сентября 1936 г. 6 ч. 15 м.
Только что экспресс от Марги, посланный 2 сентября. Им пришлось [...] ехать3 в клозете, сидя на чемоданах. "Электрическая станция -- крепость из мешков песка. Люди ходят по улице с газовой маской на ремне через плечо. Город пуст и жуток". Лени не застали. [...] Иностранцев еще не призывают. [...] Уже в Париже была тревога прошлой ночью. Люди в подвалах провели больше 4-х часов!
7 сентября.
Наконец-то, письмо от Лени: "[...] весь Париж живет тяжелой, нервной жизнью. [...] У меня все время встречи с будущими новобранцами. Это нас всех объединило. Вчера, возвращаясь домой, встретил З. Н. и Дм. С. [Мережковских. -- М. Г.]. Выбирали уголовный роман из подержанных. -- "В такое время только уголовными романами и спасаюсь, -- сказала Зин. Ник. -- приходите в воскресенье. У нас собираются все призывные".[...] Французы ведут себя изумительно. Достойны великого уважения их мужество, хладнокровие и выдержка. [...] Наш особняк пуст. Все разъехались. [...] сегодня утром я еще серьезно работал за письменным столом. Спокоен. [...]"
8 сентября 1939 года.
[...] Беспокоюсь и за Леню, и за "барышень", и за Мережковских. Как это они ночью бегут в убежище? Ведь З. Н. ничего не видит, и ничего не слышит. [...]
Есть план ехать в Montoubon, поселиться где-нибудь вблизи Жировского поместья. Мне кажется, этот план недурен. Но Ян еще колеблется.
9 сентября.
[...] Письмо от Гали. [...] шло 4 дня. "Живем в непрестанной тревоге и разных попытках, кот. затрудняются ужасно тем, что в городе способ передвижения страшно уменьшен". [...] "Мы изнемогли от усталости". [...] "Народу осталось в Париже мало. Нервность ужасная, хотя и сдерживаемая. [...] Здесь ни часа покоя".
12 сентября.
[...] Письмо от Каллаш: [...] Остановилась какая ни есть, все же культурная жизнь после 20 лет нашей плохенькой эмигрантской передышки, последовавшей за революцией. [...] На нашу жизнь "порции", признаться, пришлись очень усиленные, и не знаешь, как их переварить. [...]
13 сентябри.
[...] Из письма М. А. Алданова: к алертам привыкли. Если жизнь станет нестерпимой, то будем думать, что делать. [...] Видаемся, кроме "Посл. Нов.", с Вишняками, Зензиновым, Фондаминским, Сириным, Зайцевыми. [...]
Леня пишет, что Ив. Серг. [Шмелев. -- М. Г.] в подавленном состоянии, ночные тревоги действуют на него угнетающе. [...]
18 сентября, 2 ч. 20 м. ночи.
[..] Вчера сняли виллу Jeanette на Route Napolêon. Спешно ее сдали англичане, которые завтра едут в Лондон через Париж. Сдали дешево, за 12.000 в год, она стоит дороже. Вилла чудесная, "с сюрпризами", но стоит высоко, с кульками подниматься трудно. [...]
Советские войска перешли польскую границу. Уверяют, что это только для защиты белоруссов. О Польше стараюсь не думать, так ужасно. [...]
22 сентября.
[...] нужно все организовать, но это у нас, при характере Яна, очень трудно. Ведь он никогда не хочет сделать бюджета.
Сейчас он стал мягче, заботливее. За это время много мне покупал всяких мелочей для туалета. Часто мы ведем с ним разговоры на философские и политические темы. [...]
23 сентября.
[...] Вещи наши решили перевезти в понедельник. Сами, Бог даст, переедем во вторник или среду. [...]
26 сентября.
[...] Вчера были Муравьевы. [...] Были и Самойловы. Они уже "в войне". У них стоят 2 унтер-офицера. В Лэ Рурэ целый лагерь. Масса лошадей. Смесь навоза с жасмином. -- Он рвется на работу, она тоже. Хочет помогать, если откроют госпиталь. Пока встает в 6 ч. утра, чтобы своих "крестников" поить кофе. Режим у них уже военный. Два раза в неделю мясо. [...]
Последний вечер на Бельведере. Стояли с Лялей у окна большой комнаты наверху. Я прощалась с этим видом, особенно прелестным, когда нет в городе ни единого огня. Потом пришел Ян. Сегодня он особенно нервен. Тяжело ему. Сколько в этой комнате пережито им.
3 октября.
Вилла Jeanette. Завтра неделя, как мы здесь. Почти устроились. Почти везде забиты окна. [...]
5 октября.
[...] Олечка чувствует недомогание. Поиграла с ней в "уточку" и лото, называла зверей по-французски -- все-таки маленькая польза. [...]
Из письма Бориса [Зайцева. -- М. Г.]: самые нервные дни были первые. Сейчас спокойнее. М. б. попривыкли к новой жизни, или начинаем привыкать. Настроение, разумеется, нелегкое. Сильно похудели (с меня штаны прямо валятся). Но спим. Кормимся пока обычно. Видимо (по Островскому) "от думы человек худеет". [...]
10 окт.
Вчера письмо от Лени. "Зарегистрировался. [...] Теперь я нахожусь в распоряжении военных властей". [...]
17 октября 1939 г.
Потоплен английский броненосец. 800 человек погибло. Это не укладывается в сознание! [...]
Выселяют4 из Прибалтики немцев в Германию. [...]
20 октября, 4 ч. утра.
Вчера письмо от Лени. [...] "Через несколько дней Красная Армия займет Латвию. Прибалтика стала советской5. [...] Ожидаю, когда меня призовут на медицинский осмотр. До этого мне ехать к Вам нельзя. Могу пропустить срок".
16 ноября.
[...] Утрясаемся. [...] Все больны: у Ляли гной из-под ногтей, у Марги -- спина, экзема на ногах, у Гали -- боль в боку, сердце. И я понимаю, что тяжелая работа им не под силу, а Ян этого не понимает. [...]
[...] увидела Татьяну Муравьеву. [...] В руках у нее ящик с красками и папка. [...] я решила провести день в природе. [...] Полное уединение, глушь, тишина. Т. Д. села рисовать. Говорили о роли глаз, т. е. восприятии зрением. Временами молчали. Я смотрела на долину, смотрела на виллу Уайльда, на дым сизый. [...] Говорили о Гиппиус. [...] Говорили и об уме, и о таланте, и о способностях. О Гончаровой [художница. -- М. Г.]. [...] В Грасс пришли в 4. 30. Домой пришла к обеду. [...]
26 ноября.
Десять лет, как Леня приехал во Францию, на Бельведер (23. XI). 17 лет, как мы венчались (24. XI). Год, как я уехала из Парижа и приехала в Монтэ-Карло, Босолей (25. XI). Странное предзнаменование -- я почти всю дорогу ехала с солдатами. [...]
3 декабря.
[...] Эти дни Финляндия6. Я все думаю о Валааме. Последний наш русский православный монастырь. [...]
Вчера Ян, Татьяна и я говорили о летчиках. Знают ли они, что погибнут?
Ян очень волнуется за Финляндию. [...]