1 В разборах цифры указывают на страницы второй части "О преподавании отечественного языка", где находятся объяснения разбираемого.
Летопись Нестора
(том I)
В первом томе своей "Истории..." Карамзин еще весьма недостаточно пользуется языком летописца. Возьмем лучшие места Нестора -- похвалу Ольге, крещение Руси -- и посмотрим, как передал их Карамзин.
Наконец, сделавшись ревностною христианкою, Ольга -- по выражению Нестора, денница и луна спасения -- служила убедительным примером для Владимира и предуготовила торжество истинной веры в нашем отечестве (т. I, гл. VII).
Денницу спасения еще можно понять, но луна спасения -- пустая непонятная фраза. В Несторе так: "Си бысть предътекущия крестьяньстѣй земли аки деньница предъ солнцемь и акі зоря предъ свѣтомъ, си бо сьяше аки луна въ нощи, тако и си въ невърныхъ человѣцѣхъ свѣтящеся аки бисеръ в калѣ; кальни бо бѣша, грѣхъ нешмовени крещеньемъ святымъ". В подлиннике ясные, полные образы и уподобления, притом с строгим синонимическим различием денницы и зари: первая предшествует солнцу, вторая спутница всякого света (оттуда зарево). Ольга у Нестора не луна спасения, а сияет, как луна в нощи, и соответствует Владимиру, который называется солнцем (припомнить в древних поэмах: Владимир Красное солнышко; солнце, с. 295). Таким образом, разобранное выражение Карамзина может служить примером излишней краткости в ущерб ясности, смысла и изящества. Любопытно также заметить, что Карамзин не обратил здесь внимания едва ли не на самое лучшее место во всей Несторовой летописи: "мы же рцѣмъ къ ней (т. е. к Ольге): радуйся, руское познанье къ богу; начатокъ примиренью быхомъ. Си первое вниде в царство небесное ωтъ Руси, сію бо хвалятъ рустие сынове, аки начальницю; ибо по смерти моляще бога за Русь" (с. 309--310).
Тогда Владимир в радости и восторге сердца, устремив взор на небо, громко произнес молитву: "Творец земли и неба! благослови сих новых чад твоих, дай им познать тебя, бога истинного: утверди в них веру правую. Будь мне помощию в искушениях зла, да восхвалю достойно святое имя твое!"... Всей великий день, говорит летописец, земля и небо ликовали (т. I, гл. IX).
Подлинник: "Володимеръ же радъ бывъ, яко позна бога самъ и людье кто, възрѣвъ на небо, рече (проще, чем у Карамзина): боже, створивый небо и землю! призри (церковная, молитвенная форма, и сильнее и шире выражает мысль, нежели благослови) на новыя люди сия (т. е. на людей обновленных, перерожденных, а не на новых детей, как у Карамзина), и дажь имъ, господи, оувѣдѣти тобе истиньнаго бога, якоже оувѣдѣша страны хрестьянскыя; оутверди и вѣру в нихъ праву и несовратьну (прекрасное слово, к сожалению, пропущенное у Карамзина), и мнѣ помози (проще и сильней, чем будь помощию), господи, на супротивнаго врага (и проще, и осязательнее, и соответственнее тому веку, нежели: в искушениях зла), да надъяся на тя и на твою державу, побѣжю козни его". Что же касается до выражения: земля и небо ликовали "будто бы сказанного летописцем, то оно у Нестора иначе -- и проще, и полнее, и понятнее: "и бяше си вѣдѣти радость на небеси и на земли, толико душь спасаемыхъ". Опустив сии последние слова, Карамзин лишил эту мысль высокого нравственного значения.
Удачнее переложил Карамзин речь Святослава:
Бегство не спасет нас; волею и неволею должны мы сразиться. Не посрамим отечества, но ляжем здесь костями: мертвым не стыдно! Станем крепко. Иду пред вами, и когда положу свою голову, тогда делайте, что хотите!
Сличив с подлинником, увидим ясно, как Карамзин Несторову связанную союзами речь изменил в отрывистую. Курсивом означены союзы и лишние выражения, пропущенные Карамзиным.
"Оуже намъ нѣкамо ся дѣти! волею и неволею стати противу, да не посрамимъ землъ рускіѣ, но ляжемъ костьми; мертвый бо срама не имамъ, аще ли поб ѣ гнемъ, срамъ имамъ, ни имамъ уб ѣ жати (опущено у Карамзина, как ослабляющее краткую речь повторение и объяснение): но станемъ кръпко, азъ же предъ вами пойду, аще моя глава ляжетъ, то промыслите собою".
В подлиннике лучше, нежели у Карамзина: некуда деться; стать противу -- неокончательное наклонение вместо глагола с вспомогательным должны (с. 266); земля Русская вм. отечества сообразнее с тем веком. Зато у Карамзина сильнее: мертвым не стыдно вм. срама не имамъ; при глаголе иду опущено местоимение 1-го лица. Кость, с. 307, честь, с. 311.
Слово о полку Игореве
(том III, глава VII)
1. Игорь, князь Северский, желая воинской славы, убеждает дружину идти на половцев и говорит:
2. "хочу преломить копие свое на их дальнейших степях, положить там свою голову
3. или шлемом испить Дону!" Многочисленная рать собирается; кони ржут
4. за Сулою, гремит слава в Киеве, трубы трубят в Новегороде, знамена развеваются в Путивле: Игорь ждет милого брата, Всеволода.
5. Всеволод изображает своих мужественных витязей:
6. "они под звуком труб повиты, концом копья вскормлены; пути им сведомы, овраги знаемы; луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли наточены; носятся в поле как волки серые: ищут чести самим себе,
7. а князю славы". Игорь, вступив в златое стремя, видит глубокую тьму перед собою; небо ужасает его грозою, звери ревут в пустынях, хищные-птицы станицами парят над воинством, орлы клектом своим предвещают ему гибель, и
8. лисицы лают на багряные щиты россиян. Битва начинается; полки варваров сломлены, их девицы красные взяты в плен, злато и ткани в добычу; одежды и наряды половецкие лежат на болотах, вместо мостов для
9. россиян. Князь Игорь берет себе одно багряное знамя
10. неприятельское с древком сребряным. Но идут с юга черные тучи, или новые полки варваров: ... ветры,
11. Стрибоговы внуки, веют от моря стрелами на воинов
12. игоревых... Всеволод впереди с своею дружиною: ... сыплет на врагов стрелы, гремит о шлемы
13. их мечами булатными. Где сверкнет златый шишак его, там лежат головы половецкие... Уже два
14. дни пылает битва, неслыханная, страшная: земля облита кровию, усеяна костями. В третий день пали
15. наши знамена: кровавого вина не достало; кончили пир свой храбрые россияне, напоили гостей и легли
16. за отечество... Киев, Чернигов в ужасе: половцы, торжествуя, ведут Игоря в плен, и девицы их поют веселые песни на берегу синего моря,
17. звеня русским золотом... Сочинитель молит всех князей соединиться для наказания половцев и говорит Всеволоду III: "ты можешь Волгу раскропить веслами, а
18. Дон вычерпать шлемами".-- Рюрику и Давиду: "ваши шлемы позлащенные издавна обагряются кровию; ваши мужественные витязи ярятся как дикие волы, уязвленные саблями калеными".--
19. Роману и Мстиславу Волынским: "Литва, ятвяги и половцы, бросая на землю свои копья, склоняют головы под ваши мечи булатные".
20. Сыновьям Ярослава Луцкого, Ингварю, Всеволоду и третьему их брату: "о вы, славного гнезда шестокрыльцы! заградите поле врагу стрелами острыми".
21. Он называет Ярослава Галицкого осмомыслом, прибавляя: "сидя высоко на престоле златокованном, ты подпираешь горы Карпатские железными своими полками, затворяешь врата Дуная, отверзаешь путь к Киеву, пускаешь стрелы в земли отдаленные".
22. В то же время сочинитель оплакивает гибель одного Кривского князя, убитого литовцами: "дружину твою, князь, птицы хищные приодели крыльями, а звери кровь ее полизали.
23. Ты сам выронил жемчужную душу свою
24. из мощного тела чрез златое ожерелье". В описании несчастного междоусобия владетелей российских и битвы Изяслава I с князем полоцким сказано: "на берегах Немана стелют они снопы головами, молотят цепями булатными, веют душу от тела...
25. О времена бедственные! Для чего нельзя было пригвоздить старого Владимира к горам Киевским" (или сделать бессмертным!)...
26. Между тем супруга плененного Игоря льет слезы в Путивле, с городской стены смотря на чистое поле:
27. "Для чего, о ветер сильный! легкими крылами своими навеял ты стрелы ханские на воинов моего друга? Разве мало тебе волновать синее море и лелеять корабли на зыбях его?..
28. О Днепр славный! ты пробил горы каменные, стремяся в землю Половецкую; ты нес на себе ладии Святославовы до стана Кобякова: принеси же и ко мне друга милого, да не шлю к нему утренних слез моих
29. в синее море!.. О солнце светлое! ты для всех тепло и красно: почто же знойными лучами своими изнурило ты воинов моего друга в пустыне безводной?"...
30. Но Игорь уже свободен: обманув стражу, он летит на борзом коне к пределам отечества, стреляя гусей и лебедей для своей пищи.
31. Утомив коня, садится на ладию и плывет Донцом в Россию.
32. Сочинитель, мысленно одушевляя сию реку, заставляет
33. оную приветствовать князя: "Не мало тебе, Игорь, величия, хану Кончаку досады, а Русской земле веселия".
34. Князь ответствует: "Не мало тебе, Донец, величия, когда ты лелеешь Игоря на волнах своих, стелешь мне траву мягкую на берегах сребряных, одеваешь меня теплыми мглами под сению древа зеленого, охраняешь гоголями на воде, чайками на струях,
35. чернетьми на ветрах"... Игорь, прибыв в Киев, едет благодарить всевышнего во храм Пирогощей богоматери, и сочинитель, повторив слова Бояновы: "худо голове без плеч, худо плечам без головы", восклицает: "счастлива земля и весел народ, торжествуя спасение Игорево".
36. Слава князьям и дружине.
2. "Хощу {Выдержки из памятников письменности XI--XVII вв. Здесь и далее печатаются с сохранением орфографии, данной у Ф. И. Буслаева.} бо, рече, коше приломити конець поля Половецкаго съ вами, Русици, хощу главу свою приложити, а либо испити шеломомь Дону". Копье, с. 306, голова, с. 307, шлемъ, с. 306.
4. "Комони ржуть за Сулою; звенить (новее и более поэзии, чем гремит: звон славы напоминает звон колокольный) слава въ Кыевъ: трубы трубять въ Новъградъ; стоять стязи въ Путивле; Игорь ждетъ мила брата Всеволода". У Карамзина тот же порядок и построение слов, что и в подлиннике: доказательство, как близок к нашей речи текст Слова о полку Иг. Заметить мерные дактилические окончания предложений и у Карамзина и в подлиннике: Сулою, Кіев ѣ, Нов ѣ город ѣ (Нов ѣ град ѣ ). Комонь, с. 202, трубы трубять, с. 282--283, 293--294, милый, с. 294.
6. "Подъ трубами повити, подъ шеломы възлелѣяны (пропущено у Карамзина это прекрасное выражение), конець копія въскръмленн, пути имь вѣдоми, яругы имъ знаеми, луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени, сами скачуть, акы сѣрыи влъци въ полъ, ищучи себе чти, а князю славъ". У Карамзина почти слово в слово; так родственен нам язык Слова о полку Иг. Те же дактилические окончания предложений: повиты, вскормлены, св ѣ домы, знаемы, натянуты, отворены, наточены, серые, самимъ себе. Замечательно, что для двух последних дактилей Карамзин намеренно изменил порядок слов подлинника. Бытъ воинскій, с. 305, яругы, с. 364, сѣрый волкъ, с. 320.
7. "Тогда въступи Игорь князь в златъ стремень, и поѣха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше (Карамзин не выразил этого поэтического олицетворения солнца); нощь стонущи ему грозою птичь убуди (и этот поэтический образ у Карамзина сглажен); свисть звъринъ въ стазби (свист зверя придает более мрачный оттенок, чем рев)... Уже бо бѣды его (Игоря) пасетъ птиць (понятнее и короче: сила мысли зависит от глагола пасти); подобто влъци грозу въсрожатъ, по яругамъ; орли клектомъ на кости звѣри зовутъ (картина определенна и ярка; у Карамзина вообще сказано: предвещают ему гибель), лисицы брешутъ на чръленыя щиты". Из разбора этого места очевидно выступает поэтическое превосходство подлинника над прозаическим переложением Карамзина.
Чудесное предзнаменоваше, с. 314--315, орлы, с. 317--318, 318--319, золотой, с. 295, стремень, с. 255.
8. "Съ заранія въ пяткъ потопташа (сильнее выражает гибель врагов, а сломлены -- может означать только: сдвинуты с места) поганыя плъкы Половецкыя и рассушясь стрѣлами по полю (быстрота действия, не замеченная Карамзиным), помчаша красныя дѣвкы Половецкыя, а с ними злата, и паволокы и драгыя оксамиты". В подлиннике изображается самое действие -- помчаша, у Карамзина уже результат оного -- взяты в плен, и потому не живописно; в подлиннике, вместе с девицами влекутся и злато и проч.; Карамзин быстроту действия вовсе останавливает, хладнокровно разделяя, что было взято в плен и что в добычу. "Орьтъмами и япончицами и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ мъхтомъ, и всякыми узорьчьи Половѣцкыми". Исчисление видов (орьтмы, япончицы, кожухи) гораздо картиннее общей суммы их или рода (одежды и наряды, как у Карамзина). Мосты мостятъ -- действие, теперь совершающееся, живописнее результата оного: лежат вместо мостов. Красный, с. 294, мосты мостить, с. 282--283, 293--294.
9. "Чрьленъ стягъ, бѣла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружіе храброму Святьславличю". Опущение глагола с дательным падежом сильнее и быстрее выражает действие.
10. "Чръныя тучя съ моря идутъ". Объяснением или... Карамзин разрушил поэтический образ.
11. "Се вѣтри, Стрибожи внуци, вѣютъ съ моря стрѣлами на храбрыя плъкы Игоревы". Се -- для живейшего представления в настоящем. С ъ моря -- и шире, и далее, и пластичнее схватывает действие, нежели отъ моря. Стрибогъ, с. 221, вѣтеръ, с. 248.
12. "Яръ туре Всеволодѣ! стоиши на борони, прыщеши (сыплет -- менее силы и быстроты) на вой стрѣлами (творит, вм. винительного: сыпать стрелы и сыпать стрелами), гремлеши о шеломы мечи харалужными". У Карамзина двусмыслие: о шлемы их мечами: к чему относится их, к шлемы или мечами? Туръ, с. 295.
13. "Камо туръ поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посвъчивая, тамо лежатъ поганыя головы Половецкыя". То же правильное построение периода, что и у Карамзина: следов., в древних памятниках нашей литературы можно учиться и периоду. Посв ѣ чивая шишаку приличнее, нежели сверкнет: и приставка по означает уже умеренное качество: сверкнет слишком много. Заметить, что и 12 и 13 периоды оканчиваются у Карамзина и в подлиннике дактилем: булатными (харалужными), половецкая. У Карамзина рассказ, в подлиннике же поэтическое обращение к Всеволоду.
14. "Чръна земля подъ копыты, костьми была посѣяна, а кровно польяна, тугою взыдоша по Руской земли". Из близкого, последовательного сравнения с нивою Карамзин сделал фразу; ибо посеяна и полита, употребляющиеся для растений, изменил в более общие понятия усеяна и облита: следов., заметить силу предлогов. Притом сначала земля вспахана (под копытами), потом посеяна, далее полита и наконец уже взошла; Карамзин обрубил начало и конец полного сравнения и переставил порядок глаголов неестественно. Сравнение с песнями см. с. 292.
15. "Ту кроваваго вина не доста; ту пиръ докончаша храбріи Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую". Словами гостей и отечество Карамзин подновил подлинник. Сравнение с песнями, с. 292, родственное выражение,312.
16. "Се бо Готсюя красныя дѣвы въспѣша на брезѣ синему морю. Звоня Рускимъ златомъ". Строение предложений то же самое, что и у Карамзина. Дактилич. окончание: золотомъ. Красный, с. 294.
17. "Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти". Хотя у Карамзина изменен порядок слов, но соотношение между словами симметрическое, то же, что и в Слове: у Карамзина оба глагола в средине, в Слове оба на конце; и у Карамзина и в Слове дактилич. окончание: шлемами, выльяти. Шлемъ, с. 306.
18. "Ты, буй Рюриче и Давыде, не ваю ли злаченый шеломы по крови плаваша (обагряются -- мало)? не ваю ли храбра дружина рыкаютъ (определенное действие, ярятся -- более общее, следов., менее изобразительное) акы тури, ранены (у Карамзина точнее -- ранить можно и пулею и камнем) саблями калеными не полѣ незнаемѣ?" Замечательно, что и подлинник и переложение разделяются на две части, оканчивающиеся дактилем: плаваша, не знаемѣ; кровью, калеными. Таким образом, самые памятники литературы нашей частию воспитали в Карамзине мерную прозу. Впоследствии Карамзин исправился от недостатков ее. Тур, с. 295, дружина рыкают, с. 259, каленый, с. 295.
19. "Литва, Ятвязи, Деремела и Половци сулици своя повръгоша, а главы свои поклониша подъ тыи мечи харалужныи". Дактилическое окончание и в подлиннике и в переложении.
20. "Инъгварь и Всеволодъ, и вси три Мстиславичи, нехуда гнѣзда шестокрилци!.. Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святѣславлича!" На конце Карамзин изменил порядок слов, постановив прилагательное на конце для того, чтобы придать дактилическое окончание предложению: острыми. В подлиннике дактилем оканчиваются далее два следующие выражения: русскую и Святѣславлича.
21. "Галичкы Осмомыслѣ Ярославе, высоко сѣдиши на своемъ златокованнѣмъ столѣ. Подперъ горы Угорскыи своими желѣзными плъки, заступивъ Королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча беремены чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ; отворявши Кіеву врата; стрѣляеши съ огня злата стола Салтани за землями". В первом предложении Карамзин поставил на конце златокованномъ для дактиля. В подлиннике своими жел ѣ зными, у Карамзина железными своими, местоимение после прилагательного, следов., и тот и другой порядок слов равно употребительны; окончание периода: отдаленный -- дактиль. Золотой, с. 282--283, 293--294, суды рядя, с. 295.
22. "Дружину твою, княже, птиць крилы пріодѣ, а звѣри кровь полизаша".
23. "Единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра твла, чресъ злато ожерелае". В 22 и 33 периодах близость переложения к подлиннику. Душа, с. 248, 277.
24. "На Немизѣ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоцѣ животь кладутъ (выпустив это, Карамзин испортил подробное, обстоятельное сравнение), вѣют душу от тѣла". Видя такую близость подлинника к языку Карамзина, ученики захотят читать древние памятники.
25. "Того стараго Владиміра не льзѣ бѣ пригвоздити къ горам Кіевскимъ".
26. Песня Ярославны в подлиннике начинается игривою прелюдиею: "полечю, рече, зегзицею по Дунаеви; омочу бебрянъ рукавъ в Каялѣ рѣцѣ, утру кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ". Далее вся песня делится на три куплета, из коих перед каждым повторяется: "Ярославна рано плачетъ въ Путивлъ на забралѣ, аркучи". А у Карамзина эти слова являются не поэтическим разделением куплетов, а рассказом историческим, и потому стоят только в начале песни. Зегзица, с. 243--244, Дунай, с. 247, 324, пѣсни, с. 315--316.
27. "О вѣтръ! вѣтрило! чему, Господине, насильно вѣеши? Чему мычеши (сильнее нежели навеял) Хиновьскыя стрѣлкы на своею не трудною крилцю на моея лады вой? Мало ли ты бяшетъ горъ подъ облакы вѣяти, лелѣючи корабли на синѣ морѣ?" Напрасно не оставил Карамзин деепричастия лелеючи, а изменил придаточное предложение в главное. В Слове о полку Иг., точно так как в народной нашей поэзии, обыкновенно заключается период придаточными предложениями с деепричастиями на -чи. Жаль, что Карамзин не удержал следующих за тем прекрасных слов: "чему, Господине, мое веселіе по ковылю развѣя?" Зыбях его: дактилическое окончание. Олицетворение ветра, с. 248.
28. "Ярославна рано плачетъ Путивлю городу на заборолъ, аркучи: "о Днепре словутицю! ты пробилъ еси каменныя горы сквозь (для чего стремяся у Карамзина?) землю Половецкую (тот же порядок слов и дактилич. окончание, как и у Карамзина), ты лелѣялъ еси на себѣ Святославли носады до плъку Кобякова (одинаковые дактилич. окончания и в подлиннике и у Карамзина): възлелѣй (Карамзин ослабил и лишил поэзии, изменив в принеси). Господине, мою ладу ко мнѣ, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано". Забрало, с. 253, насадъ, с. 251, лада, с. 323.
29. "Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи: "свѣтлое и тресвѣтлое слънце! всѣмъ (для чего Карамзин изменил в для всех?) тепло и красно еси: чему, Господине, простре горячюю свою лучю на ладѣ вой? въ полѣ безводнѣ жаждею имъ лучи съпряже, тугою имъ тули затче". Олицетворение солнца, с. 242.
30. "(Князь Игорь) връжеся на бръзъ комонъ, и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца, и полетъ соколомъ подъ мылами, избивая гуси и лебеди, завтроку и обѣду и ужинъ". Эти сверхъестественные подвиги, рассказанные в поэтических образах, Карамзин передает с положительностью и хладнокровием историка. Волкъ, с. 320--321, соколъ, с. 244, сравнение с песнями см. с. 293.
33. "Княже Игорю! не мало ти величія, а Кончаку нелюбія, а Руской земли веселіа". За исключением слова нелюбіе, все остальное у Карамзина слово в слово. Дактилич. окончание. Олицетворение и разговор, с. 296--297.
34. "О Донче! не мало ти величія, лелѣявшу князя на влънахъ (у Карамзина волнах своих -- для дактиля), стлавшу ему зелѣну траву (Карамзин поставил прилагательное позади существительного) на своихъ сребреныхъ брезѣхъ (у Карамзина опять прилагательное позади: в подлиннике проще, менее вычурной перестановки), одѣвавшу его теплыми мъглами подъ сѣнію зелену древу (у Карамзина дактиль и опять прилаг. позади); стрежаше е гоголемъ на водѣ, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветрѣхъ!" Сличив этот период с переложением, ученик удивится близости языка Слова о полку Иг. к слогу Карамзина и с убеждением примется изучать старинные памятники нашей словесности, как материал, вечно неизменный для языка и слога русского. Серебряный, с. 295.
35 и 36. "Тяжко ти головы, кромѣ плечю; зло ти тѣлу, кромѣ головы, Руской земли безъ Игоря". Жаль, что Карамзин опустил последнее предложение, ибо стройность и красота этого периода состоит в том, что к пословице, как к главной мысли, прилагается частный случай, как меньшая посылка умозаключения, "Страны ради, гради весели". "Княземъ слава, и дружинъ". Пословица, с. 332, о течении ораторской речи в Слове о полку Иг., с. 335, о приметах см. с. 317--318.
Мамаево побоище (том V, глава IV)
1. Князь Владимир так говорит Димитрию: воеводы наши крепки, витязи русские славны, кони их борзы, доспехи тверды, щиты червленые, копья злаченые, сабли булатные, курды ляцкие, колчаны фряжские, сулицы немецкие; все пути знакомы им, берега Оки сведомы.
2. Хотят витязи положить свои головы за веру христианскую и за обиду великого князя Димитрия...
3. Великая княгиня Евдокия с женами воеводскими сидит печально в златоверхом тереме, под окнами южными, смотрит вслед супругу милому, льет слезы ручьями и, приложив руки к персям, так вещает:
4. Боже великий! умоляю тебя смиренно, сподоби меня еще видеть моего друга, славного между людьми, князя Димитрия! Помоги ему на врагов рукою крепкою! Да не падут христиане от Мамая неверного, как пали некогда от злого Батыя! Да спасется остаток их и
5. да славит имя твое святое! Уныла земля русская: только на тебя уповаем, око всевидящее! Имею двух младенцев беззащитных: кому закрыть их от ветра бурного, от зноя палящего? Возврати им отца, да царствует вовеки!..
7. Славный Волынец, муж, исполненный ратной мудрости, накануне битвы, в глубокую ночь, зовет великого князя в чистое поле,
8. да узнает там судьбу отечества. Впереди стан Мамаев: за ними Российский.
9. Внимай! сказал Волынец... и Димитрий, обратяся к Мамаеву стану, слышит стук и клич, подобный шуму многолюдного торжища, или созидаемого града, или звуку труб бесчисленных.
10. Далее грозно воют звери и кричат вороны; гуси и лебеди плещут крылами по реке Непрядве и предвещают грозу необычайную.
11. Обратися к стану русскому! говорит Волынец -- что слышишь?.. t Все тихо, ответствует Димитрий: вижу только слияние огней небесных с блестящими зарями...
12. Волынец сходит с коня; ухом приникает к земле; слушает долго, встает и безмолвствует.
13 и 14. Великий князь требует отповеди. Добро и зло ожидает нас, говорит ему сей мудрый витязь: плачут обе страны, единая как вдовица, другая как дева жалобным гласом свирели.
15. Ты победишь, Димитрий; но много, много
16. падет наших! Димитрий пролил слезы...
17 и 18. Сходятся рати под густою мглою. Знамена христианские воспрянули: кони под всадниками присмирели; звучат трубы наши громко,
19. татарские глухо. Стонет земля на восток до
20. моря, на запад до реки Дуная, Поле от тягости перегибается; воды из берегов
21 и 22. выступают... Час настал.
Каждый воин, ударив по коню, воскликнул: Господи! помози христианам! и быстро вперед устремился...
23. Сразились, не только оружием, но и сами о себя избивая друг друга; умирали под ногами конскими; задыхались от тесноты на поле Куликове.
24. Зори кровавые блистают от сияния мечей, лес копий трещит и ломается.
25. Удалые витязи наши как величественная дуброва склонялись . на землю.
26. О чудо! разверзлось небо над полками Димитрия; видим светлое облако, исполненное рук человеческих, которые держат лучезарные венцы для победителей...
27. И се воины князя Владимира рвутся из засады на Мамая, как соколы на стадо гусиное, как гости на пир брачный; ударили, и враг бежит, восклицая: увы тебе, Мамай! вознесся до небес, и в ад нисходишь!
1 и 2. "И говорить князь Владимеръ Анъдрѣевичь: господине князь Димитреі Ивановичь, воеводы оу насъ велми крѣпцы, а Русскіе оудалцы свѣдоми, имѣютъ подъ собою борзы кони, а доспѣхи имѣютъ (повторение одного и того, же неудачного глагола портит речь) велми тверды, злаченные колантыри и булатныя байданы, и колчары фряйския, корды лятцкіе, сулицы немецкіе, щиты червеныя, копья злаченыя, сабли булатныя, а дорога имъ велми свѣдома, берези имъ по Оцъ изготовлены, хотятъ головы свои сложити (живописнее, нежели у Карамзина положить) за вѣру христіянскую и за твою обиду Государя Великаго Князя". Сочинитель Побоища подражал Слову о полку Иг., см. период 6-й. В Слове о полку Иг. более сжатости, силы и упругости; в Побоище -- растянуто. Карамзин все это место передал столь искусственной мерной прозою, что его переложение можно прочесть следующими стихами. Сначала идут хореические окончания, потом дактилические:
Воеводы наши крепки, сулицы немецкие;
витязи русские славны все пути знакомы им,
Кони их борзы, берега Оки сведомы.
доспехи тверды, Хотят витязи
щиты червленые, положить свои головы
копья злаченые, за веру христианскую
сабли булатные, и за обиду великого
курды ляцкие, князя Димйтрйя.
колчаны фряжские
3. "Княгини же Великая Евдокъя съ своею снохою (снохи тогда у ней еще не было, потому опущено у Карамзина) и иными княгинями и с воевотскими женами възыде на златоверхиі свой теремъ, въ набережный и сядъ подъ южными окны... А въ слезахъ не можетъ словеси рещи; слезы бо отъ очію льются аки рѣчныя быстрины. Воздохнувъ печально, и шибъ руцѣ свои к персемъ, и рече". Подлинник предложил Карамзину не слишком связный материал, из коего он искусно округлил период.
4. Плач Евдокии есть подражание песне Ярославниной в Слове о полку Иг., см. от 26 до 29 периода. В Слове поэтический романс в трех куплетах с прелюдиями, в Побоище -- ораторская речь; в песне Ярославны -- нежное чувство жены, в плаче Евдокии -- риторика самого сочинителя; в первой -- с поэзиею перепутаны остатки язычества в обращении к ветру и солнцу; во втором -- с риторическими прикрасами исторические факты и чувство христианское. "Господи боже великш, призри на мя смиренную, сподоби мя еще государя своего (моего друга -- как у Карамзина -- приличнее жене) видѣти славнаго во человѣцъхъ великаго князя Димитрея Ивановича. Дай же, господи, ему помощь отъ крѣпюя руки твоея, да подѣдитъ противный своя! (у Карамзина все это выражено вдвое короче) не сотвори, господи, яко же за мало лѣтъ брань была на рецѣ на Калкѣ хриспяномъ съ татары отъ злаго Батыя (историч. ошибка). Отъ таковыя же беды нынѣ, господи, спаси и помилуй! Не дай же, господи, нынъ погибнути оставшему христіянству". Растянуто.
5. "Отъ тое бо рати русская земля оуныла (Карамзин изменил порядок слов для дактиля). Ни на кого же бо надежи не имамъ, токмо на тебя всевидящаго бога".
6. "Азъ же оунылая имѣю двъ отрасли, князя Василія, да Юрія, но еще и тѣ мали суть. Егда похизитъ ихъ вѣтръ с оуга или з запада (не разумеются ли здесь татары и литовцы?): то не могу терпѣти, ни на что опирался; ихъ или зной поразитъ, тако же имъ погибнути (Карамзин сжал в одно предложение с двумя дактилями, для того и прилаг. после существительных); а противу сему что сотворять? Возврати имъ, господи, отца ихъ по здорову (народное русское выражение): то и земля ихъ по здорову будетъ, и онѣ во вѣки царствуют".
7 и 8. "И бысть же теплота и тихость в нощи той и мрацы ронися (в других списках: росніи, розни) являшеся. По истинѣ бо рече: нощь не свѣтла невѣрнымъ, вѣрнымъ же просвѣщеніе. Рече же Дмитрей Волынецъ Великому Князю примѣту: войску оуже бо вечерняя заря потухла. Димитрей же сядъ на конь свой, поимъ съ собою Великаго Князя, выехавъ на поле Куликово и ставъ посреди обоихъ полковъ..." У Карамзина сжатая переделка.
9. "Обратився на полки татарскае, слышахъ стукъ великъ и крикъ, аки торзи снимаются, аки городы ставятъ, аки трубы гласяще". В подлиннике сравнение живописнее, ибо глаголы (снимаются, ставят, гласяще) выражают совершающееся действие, а прилагательные (многолюдного, созидаемого, бесчисленных) -- свойство предмета, следов., более действуют на судительную силу, чем на воображение.
10. "И бысть же назади татарскихъ полковъ (у Карамзина далее неопределенно) волцы воютъ вельми грозно, по правой же странъ ихъ вороны и галицы безпрестанно кричаше" -- в подлиннике очевиднее изображена местность, следов., живее описание: "противу же имъ на рецъ на Непрядве гуси и лебеди и оутята крилами плещутъ необычно и велику грозу подаютъ". Карамзин не выразил мысли: в подлиннике ясно, что птицы подают грозу тем, что крыльями плещут необычайно; а Карамзин прибавил это последнее слово к грозе. Гадание по птицам, с. 316--317.
11. "И рече Волынецъ: обратижеся, князь же, на полки рускія! і якоже обратишася и бысть тихость велика. Волынецъ же рече великому князю: что еси, господине, слышалъ? Он же рече: ничто же, брате, слышати, но токмо видъхомъ, отъ множества огней зари имашася". Мысль понятна и изящна: так много разложено огней, что от них занимается заря; у Карамзина непонятная фраза, ибо слияние огней небесных с блестящими зарями ничего не значит.
12. "Сшедъ съ коня, и паде на землю на правое оухо, предлежа на долгъ часъ и ставъ, абие пониче". Языческая примета -- слушать землю.
13. "И рече ему Князь Великій: что есть, брате, примѣта?" О приметах см. с. 316.
14. "Едина ти есть на ползу, а другая скорбная: слышахъ землю плачущуся на двое (прекрасное выражение: Карамзин неясно представил гадание землею), едина страна, аки нъкая жена плачющеся чадъ своихъ еллинскимъ языкомъ (следов., примета дурная, языческая, елленская: у Карамзина вдовица ничего не значит), другая же страна аки нъкая дьвица, просопъ аки въ свирель, едина плачевнымъ гласомъ".
15. "Азъ чаю побѣды на поганыхъ, а крестіянъ множество падетъ". Повторение много, много подновляет слог.
16. "Слышавъ же то князь великіи, прослѣзився"...
17 и 18. "Бывъше же оутра того мгла: начаша гласы трубныя от обоихъ странъ сниматися. Татарьскія же трубы аки онемѣша, рускія же паче оутвердишася".
19. "Велми земля стонетъ, а ту грозу подаетъ (прекрасное выражение, пропущенное у Карамзина) на востокъ до моря, на западъ же до Дуная".
20. "Поле же Куликово прегибающеся (Карамзин прибавил от тягости, для ясности), вострепеташа лузи и болота, ръки же и озера (определеннее и изобра-зительнее, чем воды) изъ мѣстъ своихъ выступиша".
21. "Наставшу же второму часу дни..."
22. "оудариша кождо по коню своему и крикнуша вси единогласно: Боже крестьянскій, помози намъ! Татарове же скликнуша своими языки, и крѣпко ступишася".
23. "Не токмо оружаемъ бтщеся, но и сами о себе избивахуся и под конскими ногами оумираху, от велимя тѣсноты задыхахуся, яко не мощно бѣ вмѣститися имъ". Последнее предложение, как лишнее, Карамзин опустил.
24. "Трепетали силніи молніе от облисташя мечнаго и от саблей булатныхъ, и бысть яко громъ от копейного сломленія". За молниею следует гром: молния от облистания мечей, гром от ломки копий -- следов., сравнение выдержано прекрасно. У Карамзина же сравнение случайное, фраза: ибо, каким образом заря кровавая бывает от сияния мечей? О копьях и у Карамзина хорошо, но не вяжется с предыдущим, тогда как в подлиннике обе части сравнения выражают две половины одного и того же действия -- грозы.
25. "Руские оудалцы побіени суть, аки сильнш древа сломишася". Сравнение верно, ибо сильный ломается, а не склоняется, как у Карамзина, который совершенно испортил мысль подлинника; притом неясно, что значит: величественная доброва склонялась? гнулась от ветра или падала?
26. "Во шестую годину сего дни, видѣвъ надъ ними небо отверсто, изъ него же изыде облакъ, яко ранняя зоря, и надъ ними низко держащися и той же облакъ исполненъ рукъ человъческихъ: каяждо рука держащи оружіе и отпустишася отъ облака того на главы христіански".
27. "И выедоша из дубравы единомысленныя друзи, аки соколы испущени, и оударишася на стада жаравлина ... непрестанно порывающеся, аки званный на бракъ сладкаго вина пити". "Бѣжаша же татарове, глаголюще своими языки: "Оувы и тебѣ, честный царю Мамаю! высоко вознеслъся еси, и до ада зъшелъ еси!". У Карамзина подновлено выражением до небес. Соколъ, с. 244, 295.
Похвальное слово Димитрию (том V, глава IV)
1. Некоторые люди заслуживают похвалу в юношестве, другие в лета средние, или в старости; Димитрий всю жизнь совершил во благе.
2. Приняв власть от бога, он с богом возвеличил землю Русскую, которая во дни его княжения воскипела славою; был для отечества стеною и твердию, а для врагов огнем и мечом; кротко повелителен с князьями, тих, уветлив с боярами; имел ум высокий, сердце смиренное; взор красный, душу чистую; мало говорил, разумел много; когда же говорил, тогда философам заграждал уста; благотворя всем, мог назваться оком слепых, ногою хромых, трубою спящих в опасности...
3. Когда же великий царь земли русские, Димитрий, заснул сном вечным, тогда аэр возмутился, люди ужаснулись.
4. О день оскорби и туги, день мрака и бедствия, вопля и захлипания! Народ вещал:
5. "О горе нам, братие! Князь князей преставился; звезда, сияющая миру, склонилась к западу!"
6. О супружеской взаимной любви Димитрия и великой княгини Евдокии сказано так:
7. "Оба жили единою душою в двух телах; оба жили единою добродетелию, как златоперсистый голубь и сладкоглаголивая ластовица, с умилением смотряся в чистое зерцало совести..."
1. "Инѣмъ бо человѣкомъ въ начадцѣхъ похваленіе бываетъ, инѣмъ бо въ сре-довѣчіе, другимъ же въ старость: сій же убо всь съ похвалою добродѣте-ли вся лѣта живота своего свръши".
2. "Богомъ дарованную пріимъ власть, и съ богомъ веліе царство сътвори". Карамзин дал искусную форму этим словам, намеренно поставив ближе два раза бог и соединив это предложение с другим, не связывающимся с предыдущим в подлиннике: "и вскипъ земля Русская въ дне княженіа его". "Бываетъ же другомъ стѣна и твердь (Карамзин этому слову в таком значении дал право ~ гражданства и в нашем языке), противнымъ же мечь и огнь -- Князи Рускыя въ области своей крѣпляше, но тихъ въ нарядѣ и вельможамъ увѣтливъ бываше", следов., уветлив можно употреблять и с дательн. падежом, "высокій умъ, смиренный смыслъ -- красенъ бѣ взоромъ и чистъ душою" -- прилагат. с творительным народнее, нежели у Карамзина с глаголом имел. "Вмалѣ (не то, что мало) глаголаше, а много разумъваше; предсѣданіемъ словесъ учитель препираше и философъ уста смотрѣніемъ заграждаше... яко отецъ міру, око слѣпымъ, нога хромымъ, труба спящимъ". В последних выражениях дат. падеж, лучше родительного. Карамзин смягчил эту фигурную речь, прибавив: мог назваться.
3. "Егда же успе вѣчнымъ сномъ великій царь Дмитрій Рускыя земли, аэръ възмутися, земля трясашеся и человѣци смятошася".
4. "День той день скорби и туги, день тмы и мрака, день захлипаніа и кричаніа". Карамзин внес в русский язык слова туга и захлипание.
5. "Но токмо слышахъ народъ глаголющь: о горе нам, братье! Князь княземъ (лучше и древнее, чем князей) успе: звѣзда сіяющая всему міру къ западу грядеть!"
7. "Обѣма едина душа бѣ, двѣ тѣлѣ носяще, и единое обѣма добродетельное житье, яко златопрьсистый голубь и сладкоглаголивая ластовица съ умиленіемъ смотряху своего спасенія въ чистѣй совѣсти". Смотреть спасения, находить спасения в чистой совести -- мысль проста и ясна; у Карамзина же довольно наивная, вычурная картина. Голубь и ластовица, с. 244, сладкоглаголивая, с. 319.