Угрозы бандита. -- Узница и страж. -- Бунт в городе. -- Сборище нечестивых. -- Арсенал заговорщиков. -- Вперед! -- Ставка главаря кораблекрушителей. -- Муки Тантала. -- Магараджа умер -- да здравствует магараджа! -- Кто советник? -- Встреча обносившегося путника с малайским чиновником. -- Новые подвиги парижского гамена. -- Битва, выигранная Фрике, тигром и обезьяной. -- Мео, пиль!..
Читатель, вероятно, помнит, что разговор мисс Мэдж с Боскареном был внезапно прерван ужасным шумом, поднявшимся на улицах города. Это происшествие произвело на каждого из собеседников совершенно разное впечатление.
Свеженькое личико девушки осветилось нескрываемою радостью, а бледное лицо бандита позеленело и исказилось от бессильной ярости.
Для пленницы этот шум мог предвещать освобождение, а для ее тюремщика -- как знать? -- быть может, час расплаты за все. Он одним прыжком подскочил к двери и ударил в подвешенный над нею китайский гонг. Раздался звон, и одновременно приподнялись две портьеры; из-за одной выглянула женщина, из-за другой -- мужчина.
Мужчина -- рослый араб, с тонкими, сухими, но чрезвычайно крепкими руками и ногами, гордым выражением лица и свирепым взглядом черных, как уголь, глаз. В руках у него был огромный блестящий ятаган с богатою резьбою, а за поясом -- пара кремневых пистолетов с коралловыми украшениями на рукоятке.
Женщина -- высокая, крупная мулатка с очень смуглым лицом и ярко-красными губами. Одежда ее, по малайскому обычаю, состояла из богатого саронга. Густые черные волосы пышными волнами падали по плечам, выбиваясь из-под легкого шелкового покрывала. Она подошла к девушке и встала между нею и арабом, окинув последнего испепеляющим взглядом. Араб замер, как бронзовая статуя, и молча ждал с ятаганом в руке, что скажет его повелитель.
-- Али!
-- Повелитель?
-- Ты очень мне предан?
-- Я твой раб. Говори.
-- Сколько у тебя людей?
-- Тридцать человек.
-- Надежных?
-- И неустрашимых.
-- Готовых умереть по первому моему знаку?
-- Готовых на все ради человека, отмеченного милостью Аллаха.
-- Ты головой отвечаешь за эту молодую девушку.
-- Головой отвечаю.
-- Защищай ее до последней капли крови.
-- Буду защищать.
-- Убивай всякого, кто подойдет к ее дому.
-- Клянусь тебе в этом!
-- Хорошо. Да будет с тобою Аллах! Слушайте, мисс, слушайте внимательно, что я вам скажу. У нас ожидаются важные события. Я могу пасть в предстоящей борьбе, потому что не ожидал ее так скоро. Эти крики, это смятение означают, что город охвачен бунтом.
-- Какое мне до этого дело? Меня нисколько не интересуют бандиты, которым вы продали свою душу.
-- Мисс!..
-- Милостивый государь!..
-- Ради бога, скажите мне одно слово. Только одно. Я не хочу умирать, я останусь жив. Но не считайте меня тем, как вы сейчас назвали. Я не низкий честолюбец и тем более не преступник. Только великие замыслы заставили меня принять известные меры, в которых нет ничего бесчестного. Завтра я буду магараджей Борнео... Слышите, мисс, магараджей, то есть султаном. У меня будет трон... Хотите разделить его со мною?
-- Никогда! -- звонким голосом отвечала Мэдж.
Боскарен вскрикнул от бешенства, сказал что-то по-арабски Али и вышел, прохрипев задыхающимся голосом:
-- Или со мной, или в могилу!
Вся энергия бедной девушки угасла, как только исчез ее мучитель. Она нервно задрожала, из груди вырвалось долго сдерживаемое рыдание, и несчастная Мэдж залилась горькими слезами, без сил упав на грудь преданной мулатки.
Последняя, хлопоча около госпожи, сердито напустилась на араба, забросав его гневными словами на своем живом и образном языке. Араб остался, впрочем, совершенно невозмутим. К счастью, нервный припадок продолжался недолго, и молодая девушка скоро овладела собой и ушла в свои покои.
Али немедленно приступил к выполнению приказа. Он собрал людей, сказал им краткую речь и, раздав оружие, расставил на карауле по всему жилищу лжемусульманина.
В городе царило смятение. По улицам-каналам целыми вереницами мчались проа с озабоченными пассажирами. На мостах, переброшенных через каналы, теснились толпы взволнованного народа. В центре города раздавались выстрелы. Во многих местах к небу поднимались густые облака дыма: это загорались деревянные дома обывателей. Китайцы спешили оттолкнуть от берега свои плавучие жилища. Одним словом, беспорядок был полный.
Боскарен, кинув беззащитной девушке низкую угрозу, сейчас же опомнился и успокоился. Только судорожное подергивание побелевших губ и мрачный блеск глаз выдавали кипевшую в нем бурю. Зная цену времени, он за несколько минут переоделся в свой обычный наряд хаджи и надел на голову зеленую чалму. В сопровождении многочисленной свиты из малайцев он вышел из дворца-цитадели, находившегося на окраине города.
Расстояние было довольно большое, а лодка плыла медленно, потому что ей мешали постоянно попадавшиеся навстречу другие лодки. Хотя Боскарен уже давно приготовился к бунту против магараджи, трон которого он стремился занять, его очень удивил такой неожиданный взрыв народного гнева. Правда, сам он все это время, не переставая, подстрекал народ и держал его в напряжении, которое успело привести даже к нескольким мелким вспышкам недовольства, но теперь он терялся в догадках, кто или что вызвало столь дружные и неожиданные волнения, начавшиеся без его ведома.
Временами его лодку обгоняли быстрые проа, в которых сидели богато одетые люди и хорошо вооруженные солдаты. Обменявшись таинственными знаками, проа летели дальше, по направлению к той же крепости. Наконец и его люди добрались до цитадели. Перед Боскареном отворилась массивная тиковая дверь. Он вошел в длинный коридор, вдоль которого рядами были выстроены малайские воины, и попал в огромный зал, где шумело и волновалось нетерпеливое собрание.
Собрание состояло из представителей различных наций, племен и сословий. Здесь были европейцы с бесцветными от климата, испитыми лицами, были фанатики-арабы, были бронзовые индусы и великаны-негры, были малайцы с плоскими носами и отупевшие от опиума китайцы, были роскошно одетые раджи и оборванные метисы -- и все толкались, кричали, бранились и спорили на всех языках и наречиях земного шара.
Обстановка, среди которой шумела пестрая толпа, была не менее своеобразна. Это был настоящий склад, настоящий вертеп бандитов, стены которого были увешаны всевозможным оружием. Каждый мог выбрать по вкусу из огромного запаса, которого хватило бы на несколько тысяч человек. Здесь висели и английские карабины, и малайские крисы, и фитильные ружья, и кавказские шашки, и арабские ханджары, и пенджабские дротики, и кампиланы с синим лезвием, и красноперые стрелы с отравленным острием, и даякские паранги, и даже веревочные сети свирепых почитателей Шивы, -- одним словом, имелось все, что угодно.
При появлении Боскарена шум мгновенно стих, точно по сигналу. Очевидно, влияние этого человека на сборище нечестивых было громадно. Споры умолкли, головы почтительно склонились перед вошедшим. Человек, сумевший до такой степени подчинить разнузданных бандитов, мог справедливо назваться царем этого темного царства -- Царем Ночи.
Несколько минут он стоял молча, словно собираясь с мыслями. Взгляд черных глаз быстро скользнул по всей толпе, не пропустив ни одного человека. Затем Боскарен поприветствовал присутствующих.
-- Спасибо, друзья, -- сказал он. -- Спасибо вам за то, что вы не замедлили собраться здесь в эту решительную минуту. Каждый из вас принял близко к сердцу общие интересы и счел долгом явиться на свое место в час опасности, когда от нас потребуется напряжение всех сил для достижения конечной цели. Еще раз спасибо. Теперь, когда подготовленное нами восстание охватило весь город, когда свирепый тиран, угнетавший Борнео, уже дрожит на своем троне, -- теперь каждый из нас должен честно исполнить свой долг. Помните: впереди нас ждет награда за труды и лишения, и какая награда! Целое царство, богатое неисчислимыми сокровищами. Итак, вперед, друзья! Ты, Иривальти, вспомни, что магараджа опозорил тебя ударами батогов, держал в смрадной тюрьме, морил голодом. Он хотел сделать тебя изгоем, тебя, факира из Будассуры! Отомсти, Иривальти, и сегодня же будешь раджой... А ты, Ло-а-Кан, вспомни, как магараджа лишил тебя мандаринского звания, как он пытал тебя огнем -- твои ноги до сих пор носят следы этой пытки, -- вспомни все унижения, какие ты вытерпел от злого мучителя и, собрав своих ярых приверженцев, отомсти ему за все! Вперед и ты, Абдулла, возлюбленное чадо пророка! Кликни клич своим мусульманам, собери их под славное знамя свое. Джая Нагара, веди в бой своих храбрых малайцев! Вас много, ваше мужество мне известно; убейте каждый по одному врагу -- и победа за нами. Мужайтесь же, братья, мужайтесь, друзья. Завтра к ногам вашим притекут несметные богатства. Вашими будут золотоносные пески Кахаяна и Банджармасина, вашими будут алмазные россыпи Ландака и Монго! Ваши будут морские победы на быстрокрылых кораблях, все мечты ваши сбудутся, даже самые смелые!
При последних словах Боскарена толпа в огромном зале издала восторженный рев. Весь сброд заволновался, засуетился, все бросились скорее вооружаться. Среди сплошного гула ясно выделялся стук и лязг снимаемого со стен оружия.
С дикой гордостью глядел Боскарен на эту фантастическую сцену; его мрачный взгляд вспыхнул и загорелся огоньком торжества. Вдруг лицо покрылось мертвенной бледностью. К нему подошел человек в одежде араба и что-то сказал на ухо.
-- Ты лжешь! -- прохрипел Боскарен, скрипя зубами.
-- Нет, повелитель! Я видел сам. Магараджа убит. Убит собственными телохранителями-индусами. Потом появился белый... настоящий демон... В руках у него сверкала сабля. Он проложил себе кровавый путь... он был неудержим, как боевой конь.
-- Белый, ты говоришь? Кто он? Откуда?
-- Никто не знает. Индусы пришли в восторг, подняли его на руки и с торжеством отнесли в тронную залу. Его провозгласили магараджей под восторженные крики толпы. И теперь...
-- Говори!
-- Дворец заперт. Везде часовые. Неизвестный готовится к обороне. Народ за него.
-- Ну, еще увидим! Посмотрим, кто этот неизвестный и на каком основании он думает бороться со мной!
Когда занималась заря в этот памятный для Борнео день, по дороге к городу шел бедно одетый молодой человек. Плачевный вид его белого картуза, парусиновой куртки и разбитых сапог явно свидетельствовал о длинном пути. По лохмотьям все-таки видно было, что костюм европейский. Если бы Пьер де Галь, встретившись с молодым человеком, вгляделся пристальнее в его исхудалое лицо, в его походку, в его манеру держать голову, то непременно закричал бы:
-- Фрике! Мальчик мой!
Это был действительно Фрике. Он шел спокойной походкой человека с чистой совестью, шел совершенно один, не имея никакого оружия, кроме ножа, и беспечно посвистывал, размахивая довольно внушительной дубиной.
Он подошел к городским воротам, перед которыми, точно бронзовый истукан, неподвижно стоял часовой малаец с омерзительным лицом. Увидав подошедшего Фрике, внешность которого, правду сказать, на этот раз была очень непрезентабельна, бронзовый человек выставил вперед ногу, откинул корпус назад и приставил к груди путника свой кампилан.
-- На пле-чо! -- скомандовал Фрике, хохотом встречая такую враждебность.
Но малаец не был расположен шутить и грубо выбранил его, собираясь, по-видимому, пустить в ход оружие.
-- Нельзя ли без глупостей?! Этим не шутят. Ваш кампилан не игрушка для детей. Им можно порезаться.
Часовой, видимо относившийся серьезно к своим обязанностям, отвечал парижанину таким ударом кулака, что всякий другой свалился бы на землю. Но Фрике, успевший, по-видимому, выздороветь, отскочил, как резиновый мячик.
-- Вот так-так! Ах ты, душечка в юбке! -- сказал он малайцу, одетому в саронг.
Малаец смотрел на него с изумлением.
-- Что ж, разве мне нельзя пройти к вашему повелителю? Я его не съем, город у него тоже не отниму. Один-то... помилуйте, что вы! Будь же рассудителен, приятель. Я безобидный странник. Опусти свой кампилан и дай мне пройти.
Он сделал шаг вперед, недоверчиво косясь на малайца. И Фрике был прав, что не доверял ему. Хитрый и коварный, как его соплеменники, малаец присел на корточки, готовясь к прыжку.
Обманутый внешней беспечностью Фрике, малаец бросился на парижанина и... ничком растянулся на земле, зарычав от досады, точно зверь. Парижский гамен придумал новый фокус. Поняв, что повторный скачок назад опасен, он отскочил вбок и ловко подставил ногу малайцу. Не дав ему подняться, Фрике завладел кампиланом, надавив коленом, сломал его пополам и кинул обломки в лицо разъяренному воину. У малайца текла изо рта кровавая слюна.
"Неужели я его ранил? -- подумал Фрике. -- Ах, как я глуп! То, что я принял за кровь, просто поганая жвачка из бетеля. Но дело усложняется. Не пройдет и двух минут, как их явится сюда десятка два. Это скверно".
И действительно, на крик часового уже бежали караульные солдаты с ближайшей гауптвахты. Их было человек тридцать при одном офицере, который шел не впереди, а сзади, что, конечно, было гораздо благоразумнее. Солдаты размахивали оружием и орали во все горло. Фрике взмахнул дубинкой, которая резко свистнула в воздухе.
-- Стойте, вы, желтые морды! Если только вы меня пальцем тронете, я вас уничтожу.
Но его все-таки окружили плотным кольцом. Грозно сверкала синеватая сталь кампиланов, направленных ему в грудь!
-- А, вот вы как! Хорошо же. Тем хуже для вас. Не я первый начал.
С этими словами он отскочил в сторону, резко вскрикнул и отмахнулся дубиной от острых клинков. Стоявший ближе остальных солдат повалился с раздробленным черепом. У другого от удара по руке выпал нож.
-- Прочь, картонные куклы! И другим то же будет. Со всеми расправлюсь... Прочь!
Малайцы попятились, несмотря на свою численность. И тут случилось нечто такое, что заставило нападавших обратиться в бегство.
На крик Фрике из придорожных кустов выскочил великолепный тигр с раскрытой пастью и встал рядом с парижанином. Самые храбрые отступили перед таким союзником. Они повернулись и пустились к воротам. Но вслед им полетела огромная дубина, пушенная сильною рукою обезьяны.
-- Браво, Мео! Браво, Дедушка! Мы втроем возьмем город!
С появлением диких зверей начался ужасный беспорядок. Парижанин встал у ворот, загородив проход. Солдатам не оставалось ничего другого, как бежать по равнине.
Офицер, неприлично высоко подобрав саронг, первый подал пример самого быстрого бегства.
Чудесная мысль пришла в голову Фрике.
"Взять бы кого-нибудь в плен. Неизвестно, что может случиться. В случае неудачи он будет моим заложником".
И, указывая тигру на офицера, который бежал на этот раз впереди отряда, он громко крикнул:
-- Пиль, Мео!.. Пиль, пиль!..
Тигр, словно дрессированная собака, кинулся за человеком, убегавшим без оглядки, осторожно схватил и принес, полуживого от страха, с такой же легкостью, с какой кошка приносит мышь.
-- Очень хорошо, мой милый. Ты не очень его помял? Нет, кажется, ничего. Хорошо. Спасибо. За это я угощу тебя сахаром. А вы, господин беглец, ступайте за мною. Я ничего не сделаю, и вы ведите себя смирно, а не то будете иметь дело с Мео.
Пленник хотя и не понял слов, но догадался, чего от него требовали, и смиренно пошел за Фрике.
При виде этой странной компании прохожие в городе не знали, куда деваться. Носильщики разбегались, разносчики спасались, побросав лотки, лавочники запирали лавки, караульные второй гауптвахты поспешили отступить к третьей. Всеобщий переполох сначала пугал тигра и обезьяну, но потом они успокоились, видя, как спокойно идет их друг.
По привычной осмотрительности, Фрике взвел курок и зорко осматривался по сторонам. Но это было излишне. Звери нагоняли на всех такой страх, что никто и не подумал о нападении.
"Шутка удалась, -- сказал про себя Фрике. -- Попробую взять еще одного. Чем больше заложников, тем спокойнее будет".
Долго ждать не пришлось. Из-за угла вышел туземец в богатейшем костюме в сопровождении слуг, которые несли зонтик и коробку с бетелем. Они направлялись к лодке, стоявшей в канале. Но Фрике не дал ему сесть в лодку. Со спокойным видом приставил он туземцу револьвер прямо к носу и приказал присоединиться к своей свите.
Повернув на следующую улицу, они увидели перед собой толпу индусов с чалмами на головах, в белых куртках и широких панталонах. У них были ружья. Опустив их к ноге, индусы стояли неподвижно, словно на смотре.
-- Ай-ай! -- пробормотал Фрике. -- Да эти молодцы выглядят настоящими солдатами. Если им моя шутка не понравится, то дело табак.