Потерпевшие крушение. -- Морской телеграф. -- "Молния" и "Виль-де-Сен-Назэр". -- Ни парусов, ни паров. -- Попытка абордажа. -- Черный флаг! -- Предательство. -- Взрыв в машине. -- Два героя. -- Ужасная тревога. -- Страшная катастрофа. -- Еще изменники и предатели. -- Абордаж. -- Кораблекрушение. -- Напрасные геройство и самоотверженность. -- Агония парохода. -- Голос сверху. -- Что значит этот крик "Сантьяго"?
"Виль-де-Сен-Назэр" вышел из Рио сорок восемь часов назад. Путешественники, которые отправились на этом судне, уже успели завязать между собой мимолетное знакомство, подобное тому, какое случается на железных дорогах, но более длительное и как будто менее поверхностное.
Пребывание на этом тесном пространстве, ограниченном палубой судна и его внушительным пассажирским помещением, невольно сближает людей, более или менее сходных по своим вкусам и идеям. Происхождение, воспитание, а чаще всего необъяснимое взаимное влечение часто с первого же взгляда сближают совершенно незнакомых между собой людей.
Это походит на такое явление в природе, как атомы, которые, повинуясь своим законам, сближаются, сливаются воедино и образуют организованное существо.
Но в эту тихую, теплую, звездную ночь пассажиры парохода, расположившиеся в шезлонгах тут и там, прервав свои беседы, принялись комментировать, каждый по-своему, то странное явление, которое привлекло их внимание: в продолжение почти целой четверти часа непонятные вспышки света следовали почти беспрерывно одна за другой.
Капитан и старший офицер "Виль-де-Сен-Назэра" с величайшей точностью заносили их в свои записные книжки.
Как ни мастерски владели собой оба офицера, тем не менее лица их заметно омрачились.
Очевидно, сообщения с "Молнии" были чрезвычайно важными, если судить по мероприятиям, к которым сочли нужным прибегнуть немедленно на "Виль-де-Сен-Назэре".
Пассажиры, привлеченные необычайным и новым для них зрелищем, очень заинтересовались световыми сигналами, о тревожном смысле которых они и не подозревали.
Однако капитан сам спустился в трюм, сам лично освидетельствовал все двери изоляционных переборок, образующих отдельные, обособленные камеры, так что в случае образования течи только одна из этих камер наполнится водой, в остальную же часть трюма вода проникнуть не сможет благодаря этим переборкам.
Затем он прошел в машинное отделение и приказал вдвое усилить наряд кочегаров, механиков, снарядив их также вдвое больше, чем обыкновенно. По отношению к рулевому была принята та же мера предосторожности. Спасательные лодки и шлюпки были приспущены от баканцов настолько, что по первому слову команды могли быть спущены на воду. Большой паровой катер также был совершенно наготове и развел пары. Весь экипаж расставили по местам, как бы в ожидании чего-то важного и неожиданного.
-- Все готово! -- в последний раз вспыхнул световой сигнал парохода.
-- Все благополучно. Мы идем! -- ответили с "Молнии".
"Виль-де-Сен-Назэр" усилил ход, давление паров в котлах увеличилось почти вдвое. Пакетбот, сияя огнями, направлялся туда, где подобно спасительным маякам светились огни военного судна.
Море было залито светом его прожекторов на протяжении нескольких километров в окружности. Лопасти винта с бешеной быстротой и силой ударяли по воде. Пары с сильным свистом вырывались из-под предохранительных клапанов. Громадное судно быстро неслось по волнам.
-- Капитан, -- обратился к командиру один из пассажиров, -- скажите, что такое происходит, нам грозит опасность?
-- Это, видите ли, судно, подающее нам сигналы о помощи! -- уклончиво ответил капитан. -- Мы спешим... к нему на помощь...
Успокоенные этим ответом и тем убедительным тоном, каким он был сказан, любопытные вернулись в свои каюты и продолжали свои беседы или развлечения. Немного танцевали, пели и умеренно пили шампанское. Слышались тосты и звон бокалов, все были веселы...
Вдруг раздались отчаянные крики. Повсюду показались растерянные, полные страха лица; все куда-то бежали, толкали друг друга и падали с криком и плачем.
Что же такое случилось? Какой вихрь отчаяния и несчастья пронесся над этим мирным трансатлантическим пароходом, только что столь веселым?
Из мрака, кольцом окружающего яркую площадь света, проливаемого на океан прожекторами "Виль-де-Сен-Назэра", выплыл страшный призрак, фантастическое видение.
Громадное черное судно, черное, как сам мрак, из которого оно родилось, беззвучно летело прямо на пакетбот с быстротой акулы. На нем не виднелось ни малейшего огонька, на мачтах -- ни лоскута парусов. Не было и труб, и глаз не мог различить ни малейшего следа дыма. Судно казалось безлюдным, и на нем царила мертвая тишина.
Только стройные очертания его сильно удлиненного, как у хищной рыбы, корпуса напоминали элегантное строение "Джорджа Вашингтона".
Какое же это судно и каким образом двигалось оно без парусов и без паров? Что это за призрачное судно, которым никто не управлял, и которое без видимой машины развивало быстроту вдвое большую, чем лучшие быстроходнейшие суда всех флотов Нового и Старого Света?
Его нос, острый, как лезвие кинжала, перерезал уже под прямым углом направление, которого держался пакетбот.
Оно уже было на расстоянии всего какой-нибудь сотни метров. Еще несколько секунд -- и его форштевень должен перерезать пароход пополам, который могло спасти только чудо...
И это чудо совершил капитан благодаря своему хладнокровию и присутствию духа.
Рискуя испортить свою машину, он скомандовал дать обратный ход винту на штирборте и усилил движение винта вперед на бакборте.
-- Руль налево! -- крикнул он.
И этот маневр, выполненный с быстротой мысли, придал ходу пакетбота положение, параллельное таинственному судну, только в обратном направлении. Это произошло как раз вовремя.
Черное судно своим бортом задело пароход, и сила его движения была такова, что весь остов парохода застонал, а нападающее судно стрелой пролетело освещенное пространство и потонуло во мраке.
Безмолвные, объятые ужасом пассажиры, ошеломленные страшной опасностью, которой они только что избежали, теперь вздохнули с облегчением, но чело капитана оставалось хмурым.
Предостережение с военного судна, где были предуведомлены о нападении, которому должен был подвергнуться пакетбот, оказалось небесполезным. Его огни все еще горели, а экипаж, без сомнения, был свидетелем этого возмутительного, беспричинного нападения. Очевидно, военный крейсер старался подойти ближе к трансатлантическому пароходу с целью принять его под защиту своей артиллерии и даже в случае надобности прикрыть сравнительно беззащитный пакетбот своим корпусом.
Но каким образом ему стало известно о преступном намерении морского разбойника? Это мы узнаем впоследствии.
Между тем "Молния" почти не приближалась. Что было делать, если черный хищник возобновит свое нападение?
Сигналы с "Молнии" возобновились. Их смысл был ужасен:
-- Мы не можем больше управлять судном! Спешите к нам полным ходом, даже рискуя взорваться!
Кочегары пакетбота, поощряемые своим начальством, набивали топку углем до того, что решетки начинали плавиться. Температура в машине поднялась до температуры плавильной печи. Пары шипели, свистели и клокотали в диком бешенстве, угрожая взорвать сдавливающие их котлы. Все судно вздрагивало и трепетало, как будто было готово лопнуть или разорваться на части от натуги.
Между тем сверху то и дело раздавалась команда усилить скорость.
Когда кто-нибудь из кочегаров падал, задыхаясь от нестерпимой жары, его тотчас же заменял другой. Несчастного выносили на свежий воздух, тот жадно втягивал его в себя, оправлялся и снова возвращался к своей адской работе.
Ни в каютах, ни в салонах не было ни души. Все обменивались впечатлениями; на палубе стоял шум, как во время антракта сенсационной драмы. Но на этот раз сиеной служил необъятный черный горизонт, а местом действия -- палуба судна, которое каждую минуту грозило взорваться. И каждому из зрителей предстояло сыграть какую-нибудь роль в этой страшной драме, развязка которой была еще неизвестна.
-- На судне не было ни души! -- уверял один.
-- Нет, я видел одного человека у руля, настоящего гиганта!
-- Ну, я видел человек двадцать, -- вступал в разговор третий, -- но все они лежали на животах плашмя, вдоль перил.
-- На судне я заметил одно орудие, одно громадное черное, в черной башне!..
-- А был у него флаг?
-- Флаг? Нет! Флага я не видел!
-- Я видел его, как среди белого дня; это был громадный черный суконный флаг, на нем косой красный крест посередине и светящиеся, точно пламя, буквы.
-- Ни одна нация в мире не имеет подобного флага... да еще на черном поле...
-- Это пиратский флаг, господа! -- заявил кто-то.
"Мы не можем больше управлять кораблем!" -- гласила последняя сигнальная телеграмма с военного крейсера, и эти лаконичные слова говорили достаточно ясно об отчаянном положении судна. Но ведь в таком случае участь пакетбота решена заранее. Кто защитит его от разбойника? Неужели бандиты восторжествуют? Неужели командир военного крейсера вынужден будет убедиться, что все его благородные намерения должны остаться неосуществленными из-за какой-то роковой случайности или, быть может, предательства?!
Неужели он должен будет стать беспомощным, бессильным свидетелем чудовищного злодеяния, которое должно совершиться у него на глазах?
Что же такое произошло? Как это могло случиться, что в момент опасности машина французского военного крейсера вдруг перестала работать?
Для того чтобы следить за сложными действиями всех трех судов, читателю необходимо перенестись на "Молнию", присутствие которой в этих водах и вмешательство в настоящую драму, как мы уже сказали, объяснится в дальнейшем ходе повествования.
"Молнией" командовал капитан флота, еще совсем молодой человек, самый младший из офицеров в этом чине, выдающиеся способности которого были оценены его начальством по достоинству. Командиру де Вальпре не было еще и сорока лет. Только своим заслугам он обязан тому, что ему была поручена эта трудная и ответственная миссия, требующая особенной энергии, находчивости и ловкости.
Работорговцы и пираты африканского побережья хорошо его знали и очень опасались. Как знать, быть может, он шел по следам грозного "кораблекрушителя" не более недели? Ему удалось подоспеть вовремя, чтобы предупредить пакетбот о грозящей ему опасности. Он успел установить свой электрический сигнальный аппарат и передать нужные сообщения, -- ему отвечали с парохода "Виль-де-Сен-Назэр", который, освещая перед собой путь, усилил пары и шел полным ходом.
Не более трех миль отделяли теперь пакетбот от военного крейсера. Можно было видеть друг друга, как днем. Вдруг черный "кораблекрушитель" налетел на пакетбот, который только благодаря ловкому и удачному маневру своего капитана спасся от неминуемой гибели.
Крик ярости вырвался из уст командира крейсера. Капитан де Вальпре видел нападение и понимал весь ужас положения пассажирского парохода.
-- Полный ход! -- скомандовал он громовым голосом.
"Молния" устремилась вперед в полной боевой готовности -- все люди были на своих местах; наводчики и рядовые артиллеристы -- у орудий.
Старый канонир, загорелый, бородатый, лукаво подмигивая глазом, с довольным видом поглядывал на амбразуру для орудия.
-- Ну что, ребятушки?! Видно, жарко будет! Помни, тут прежде всего надо иметь верный глаз... да и руку тоже... Это как при осаде Парижа... Уж ты его попотчуй, набьешь его тощее брюхо свинцом, этому прожорливому кашалоту!
-- Так сказать, дядюшка Пьер, -- произнес канонир, стоявший с правой стороны шестидюймового орудия, -- это своего рода "пират" с экипажем из первобытных чертей, который только тем и промышляет, что пускает ко дну мирных купцов да транспорты?
-- Так, так, сынок, и потому тебе придется не зевать: целься ему прямо по ватерлинии -- это всего вернее. Надо этого коршуна остановить на лету!
-- Плохое это ремесло, дядюшка, не так ли, а судно лихое, что ни говори!
-- Да... если бы весь его экипаж перевешать на реях... ведь все, что там найдешь, на этом лихом судне, все это годно только на виселицу... Это всегда так бывает на этих работорговцах.
-- Так вы полагаете, что это...
Старый канонир собирался было ответить, как вдруг глухой выстрел, а за ним несколько других более слабых раздались внутри крейсера. Одновременно послышались оглушительные свистки и резкое шипение вырывающихся на свободу паров, вылетавших огромными клубами и разносившихся во все стороны. Из машины доносились стоны и вопли.
Безмолвные матросы оставались все на своих местах, как во время парада, а между тем каждый понимал, что, может быть, судно сейчас взлетит на воздух и все они вместе с ним.
Командир побледнел и с револьвером в руке кинулся к люку. Ему навстречу, шатаясь, поднимался один из кочегаров.
-- Стой! -- крикнул капитан громовым голосом, приставив дуло пистолета к его лбу между глаз.
Несчастный поднял на него полный муки взгляд, хотел сделать шаг вперед, но силы изменили ему, и он со стоном повалился на последней ступеньке.
-- Я умираю! -- простонал он.
Чувство глубокого сожаления отразилось на лице командира. Действительно, вид этого человека был ужасный. Никогда и на поле сражения хирурги не видели такой душераздирающей картины. Одежда несчастного тлела на теле; живое мясо шипело и обугливалось; руки, обгоревшие до плеч, были разварены паром настолько, что мясо отваливалось от костей и держалось лишь кое-где на сохранившихся мускулах.
Обуглившееся лицо уже не было похоже на человеческое. Его живот, представлявший собой одну сплошную рану, не мог удержать в себе внутренности, и вывалившиеся наружу кишки несчастный придерживал остатками своей руки.
Де Вальпре осторожно переступил через умирающего и хотел спуститься в машину, но двое рослых мужчин, неизвестно откуда появившихся, преградили ему дорогу. Один из них, худой, в новой, с иголочки, докторской одежде, фамильярно положил ему руку на плечо, а другой, в светлом пальто, с обнаженной головой, с самым решительным и вместе с тем почтительным видом заступил дорогу.
-- Нет, командир, вам нельзя спускаться!
-- Что это значит, господа? -- спросил тот почти гневно. -- Доктор!..
-- Вы, конечно, хозяин здесь на судне, но ваше место не там, внизу. Сейчас там находятся умирающие, раненые, это мое дело, а не ваше... Прошу вас, не упорствуйте: ведь вы рискуете там остаться насовсем... "Молния" без вас погибнет... Позвольте мне пойти туда вместо вас. Об этом вас просит ваш старый друг, доктор Ламперрьер!
-- И я так же! -- поддержал другой. -- Позвольте мне расплатиться с вами. Вы спасли мне жизнь, и я ничем не могу быть полезен на судне, а там, внизу, моя помощь может понадобиться доктору.
-- Так, так, мой милый Андре! -- одобрил его доктор.
-- Пусть будет по-вашему, господа, идите туда, -- проговорил капитан как бы с сожалением и медленно направился к капитанскому мостику.
"Да, долг вменяет человеку иногда страшно тяжелые обязанности, -- прошептал он про себя. -- Как обидно, что я не могу идти за ними..."
Наши старые знакомые, доктор и Андре, которых читатель, вероятно, никак не ожидал встретить на этом военном судне, закрыли себе рот и уши мокрыми платками, что является необходимой предосторожностью против отравления смертельными газами, и спустились в кочегарку. Дым и пар громадными клубами вырывались им навстречу из люка.
Но вода уже начала побеждать огонь. Половина печей была залита водой. Уголь, выброшенный силой взрыва из печей, шипел и затухал на полу, залитом водой.
Четыре страшно изуродованных трупа лежали тут же наполовину в воде. Но и живые выглядели не лучше мертвых. Электрические лампочки тускло светили сквозь густой пар, еще стоявший в этом помещении.
Доктор и Андре окинули взглядом с последней ступеньки лестницы представившееся им жуткое зрелище, чтобы, насколько возможно, заранее сориентироваться. Они сами теперь почти уже задыхались. Старший механик с раздувшимся лицом умирал от отравления газами. Спасти его было уже невозможно.
Вдруг раздался крик: "Пожар в машине!", и два раза ударили в колокол. Матросы бросились вниз. Некоторые, более смелые, рискуя жизнью, пробрались к доктору и Андре. С их помощью несчастные жертвы таинственной катастрофы были вынесены на палубу.
Старший механик, почувствовав приток в легкие свежего морского воздуха, на мгновение как будто ожил и успел прошептать на ухо доктору:
-- Нас предали!.. Котлы лопнули... от взрыва динамита... в углу... принесенного одним из угольщиков... Машина... не... действует, винт... не работает.
Он вытянулся и скончался.
Так вот почему крейсер застопорил ход!
Но для дознания не было времени. Пакетбот приближался и был совсем на виду. Дело еще можно поправить. Командир оставался на мостике.
По приказанию капитана паруса были подняты в несколько минут, и судно могло бы воспользоваться малейшим ветерком. Но, увы! -- ветра почти совсем не было.
И взрыв машины, и поднятие парусов -- все это произошло быстрее, чем можно передать. Корабль двинулся вперед навстречу пароходу, продолжавшему приближаться на всех парах.
Оставалось еще всего каких-нибудь полтысячи метров, и они встали бы борт о борт. Но нет! Черное судно снова вынырнуло из мрака.
У командира сердце буквально перестало биться, и крупные капли пота выступили на лбу.
На этот раз морской бандит хорошо все спланировал. Математически рассчитанный абордаж был неизбежен. "Молния" не могла подоспеть вовремя, чтобы заслонить собой корпус парохода от удара черного судна. Еще пять секунд -- и все будет кончено. Разве только одна артиллерия могла если не остановить пирата, то хоть причинить ему более или менее серьезные повреждения и, быть может, даже остановить действие его невидимой скрытой машины.
-- Эй, ребятушки! -- крикнул старый канонир Пьер, который наравне с остальными артиллеристами не отходил ни на шаг от своего орудия на бакборте. -- Они испортили нам машину... Жан Леду, Жозеф Кентик и еще несколько наших приказали долго жить... Бедняги!.. И теперь мы идем под парусами... Так вот, ребята, надо держать ухо востро и не зевать... не зевать, чтобы и артиллеристам не пришлось обжечься так же, как кочегарам и механикам... Надо осмотреть наши орудия, ребятушки!.. -- И он тотчас же взялся за выдвижную часть орудия и потянул к себе тяжелый затвор. Тот подался без малейшего сопротивления.
-- Видите! Не я ли вам говорил, ребятушки? Это навредили те самые разбойники, что подкинули снаряды в уголь, они же отбили и замки у орудий, негодяи! Затворы не действуют! А орудия заряжены, и все готово, чтобы открыть огонь... Теперь же и орудия могут разорваться, как там, в машине, котлы! Нельзя терять ни минуты! Эй, кто-нибудь, беги предупредить товарищей на штирборте!
Но было уже поздно!
-- Огонь по борту! Штирборт! Пли! -- прогремел голос командира в этот самый момент.
-- Горе нам! -- воскликнул старый канонир, всплеснув руками. -- Штирбортные...
Он не договорил: батарея грянула; но вместо привычного свиста и шипения, вылетающего из орудия снаряда, раздался глухой, потрясающий все судно взрыв, подобный взрыву котлов.
Старик Пьер не ошибся. Чья-то преступная рука отбила замки у орудий, испортила их, но оставила на местах, и вся сила расширяющихся газов, выбрасывающих трехсотпятидесяти- или четырехсотфунтовый снаряд на расстояние девяти километров, не встретив необходимого сопротивления, рванулась назад, пробив переборки и уложив на месте и изувечив десять человек. Едкий дым распространился в междупалубном помещении. Стоны и вопли отчаяния раздавались тут и там.
Орудия были приведены в полную негодность. Тело одного из наводчиков, которому оторвало голову, конвульсивно дергалось на полу, а руки продолжали ловить воздух, точно хотели что-то удержать. Из шеи, как из откупоренной бутылки, лились потоки крови. Несколько человек орудийной прислуги корчились в страшных муках, другие старались куда-то уползти, волоча за собой раздробленные ноги.
Это новое несчастье, столь же ужасное и столь же непоправимое, как и взрыв в машине, сильно вредило крейсеру и мешало ему оказать содействие пакетботу, который теперь был обречен на гибель.
Несмотря на свой опыт и все меры предосторожности, командир крейсера не мог ни предвидеть, ни предотвратить этих катастроф. Да и что могут сделать мужество и сила воли против предательства, подстерегающего из-за угла и подло разрушающего все разумные и честные меры предосторожности?! Никакой человек не в состоянии быть вездесущим и всезнающим!
Неподвижный и безмолвный в своем бессильном бешенстве командир оставался на мостике, стараясь подавить душившие его рыдания.
Между тем на проклятия экипажа "Молнии" с "Виль-де-Сен-Назэра" послышался, подобно эху, крик ужаса пятисот пассажиров. В этот момент черное судно, несшееся с быстротой урагана, врезалось ему прямо в бок, сделав громадную пробоину на самой ватерлинии. Весь его таран врезался в судно, и громадное количество воды хлынуло в брешь. Тогда разбойник отошел назад, стараясь высвободить свой таран с помощью своих невидимых двигателей.
Трансатлантический пароход остановился: удар, нанесенный ему, был смертелен. Огни в его машине потухли. Бронированные перегородки были проломлены. Судно уже перестало управляться. Оно было похоже на утопающего, который еще держится на воде, но минуты его уже сочтены.
-- Спустить шлюпки! -- раздался голос командира "Молнии", следившего все время за происшедшей катастрофой.
Все, сколько было на судне шлюпок, были спущены на воду в несколько секунд, и гребцы, дружно работая, налегая изо всей силы на весла, поспешили на помощь погружающемуся в воду пакетботу. Между тем на последнем вода поднималась все выше, заливая подводную часть; остов судна трещал и стонал от непосильного напора воды, и судно с каждой секундой погружалось все глубже и глубже.
На палубе случились ужасные сцены. Несчастные обезумевшие люди всех возрастов, с блуждающими глазами, бестолково метались из стороны в сторону. Проклятия смешивались со словами молитвы и отчаянной мольбы. При последних лучах света, падавших на происходившее, можно было видеть искаженные ужасом лица грешников валу и спокойные, застывшие черты святых мучеников. Некоторые, потеряв голову, кидались прямо в море и тонули несколькими минутами раньше, чем остальные. Другие старались забраться в шлюпки, и без того уже переполненные, прежде даже, чем их успевали спустить на воду.
На каждого мужчину, безразлично от того, был ли он хилый или сильный, нависало по десять плачущих, умоляющих о спасении женщин. Тут разыгрывались поистине шекспировские страсти. Зависть и злобная ненависть к каждому, кто хотел занять место в шлюпке, -- все вырвалось наружу. Здесь царили злейший эгоизм и величайшее самопожертвование, высказывался прежде всего безумный страх, попирающий старцев, детей и слабых. Не было ни пощады, ни жалости, ни сострадания ни к кому. Матери кидали своих детей, чтобы самим проворнее вскочить в шлюпку.
Но тут же наряду с этим отвратительным эгоизмом разыгрывались и трогательные сцены великодушия: близкие, родные спорили о том, кто должен умереть ради спасения другого.
Между тем пакетбот раза два описал с невероятной быстротой круговращательное движение, затем воздух, спертый в нем, с неимоверной силой разом разрушил все преграды, воздвигнутые человеческими руками, и судно взлетело на воздух, как будто в его трюме взорвалась пороховая бочка; взлетело и затем потонуло среди бешеного водоворота пенящихся волн.
На месте гибели образовалась страшная, глубокая воронка. Шлюпки и спасательные лодки, перегруженные сверх меры, были не в состоянии преодолеть эту отвесную водяную преграду: их как бы втягивал и засасывал водоворот, в котором они и стали исчезать одна задругой, словно в раскрытой пасти чудовищного зверя.
Скоро от громадной морской могилы не осталось ни малейшего следа. Если бы не присутствие нескольких несчастных, плававших на поверхности, то нельзя было бы даже и предположить, что здесь только что разыгралась такая страшная драма.
Но вот подоспела восьмивесельная шлюпка с "Молнии" и стала подбирать одного за другим утопающих. Крейсер также медленно стал приближаться: ветра почти не было. Его огни освещали, как днем, всю поверхность моря в том месте, где держались на обломках последние оставшиеся в живых люди со злополучного пакетбота...
Шлюпка была переполнена спасенными, ее борта стали уже наравне с уровнем воды, и ее гребцы напрягали все свои силы, чтобы удержать ее на поверхности. Но, видно, все эти несчастные, даже и те, которым удалось спастись от катастрофы, были обречены на смерть! Шлюпка, подобно пароходу, вдруг стала наполняться водой и тонуть.
Боцман видел, что шлюпка тонет. Он машинально протянул вперед руки, и вдруг рука его встретила плывущий по воде кусок дерева.
-- Тысяча чертей! -- воскликнул он. -- Да ведь это пробка!
Да, это была пробка, большая деревянная пробка, которой заколачивают дно шлюпок, вынимая только для того, чтобы выпустить воду, когда шлюпки поднимают на баканцы.
-- Я бы вырвал сердце у того негодяя, который выбил пробку! -- крикнул старый матрос. -- Теперь мы все должны погибнуть!
-- Помогите! Тонем! -- закричали пятьдесят отчаянных голосов.
Большая шлюпка с тремя матросами с "Молнии" подходила как раз в тот момент, когда восьми весельный катер шел ко дну. Но, вместо того чтобы оказать помощь утопающим, эти негодяи загребли изо всех сил, чтобы уплыть от несчастных гибнущих.
Командир крейсера, видя это, приказал им остановиться. Но те не слушались и уходили все дальше.
Теперь уже не оставалось сомнения. Эти трое являлись наверняка союзниками морского бандита, это те предатели, которые испортили машину на "Молнии", которые отбили замки у половины его орудий.
-- Открыть огонь по этой шлюпке! -- скомандовал командир. -- Пли!
Грянул залп из двадцати ружей, и как будто это послужило сигналом -- почти в тот же момент тяжелый артиллерийский снаряд пролетел над головами потерпевших крушение, пушенный из мрака ночи, и, ударившись в электрический аппарат военного крейсера, разнес его вдребезги.
Теперь на "Молнии" остались только одни установленные огни на штирборте и бакборте и белый огонь на мачте. Морской бандит был недалеко: на этом призрачном судне, шедшем без парусов и без паров, оказалась артиллерия.
Разбойник приближался с быстротой шквала, его сдавленный черный корпус несся бесшумно по волнам, разрезая их точно ножом. Судно ловко и проворно прошло в направлении шлюпки с беглецами, которая и скрылась за его корпусом. Трое матросов, благополучно избегнувшие выстрелов с "Молнии", проворно схватились за канаты, спущенные с борта, и, цепляясь за них, как обезьяны, взобрались на палубу.
Надо было ожидать, что теперь это страшное черное судно налетит на крейсер и пробьет ему бок, как пакетботу, а потому крейсер держался наготове, собираясь подставить ему свой таран. Но нет! Бандит с вызывающим видом прошел мимо крейсера всего в каких-нибудь двадцати пяти метрах и с быстротой курьерского поезда исчез, оставив за собой клубы морской пены.
Однако, как ни быстро пронесся мимо крейсера морской разбойник, все же среди мертвой тишины ночи над сонной спокойной поверхностью моря явственно и отчетливо донесся с черного судна, с высоты его мачт, пронзительный и звонкий голос, крикнувший во все горло одно только слово: "Сантьяго"!..