После целой недели дождя снова открылся высокий голубой свод неба и ярко засветило солнце. Хотя Мери не имела возможности повидать ни таинственный сад, ни Дикона, ей было очень весело, и неделя вовсе не показалась ей долгой. Она по нескольку часов в день проводила в комнате Колина, рассказывая ему про раджей, про сад, про Дикона и коттедж в степи. Они рассматривали великолепные книги и рисунки; иногда Мери читала вслух Колину, а иногда он читал ей. Когда его что-нибудь забавляло или интересовало, он, как казалось Мери, вовсе не был похож на больного, только лицо его было очень бледно и он всегда лежал на диване.
-- И хитрая же ты: все подслушала, встала с постели и отправилась на розыски тогда ночью, -- сказала однажды м-с Медлок. -- Но нельзя не сказать, что это благословение для всех нас... У него не было ни припадков, ни капризов с тех пор, как вы подружились. Сиделка уже собиралась отказаться от места, потому что он ей надоел, а теперь она говорит, что останется, если ты с нею дежуришь, -- добавила она со смехом.
Во время своих разговоров с Колином Мери старалась быть очень осторожной и не упоминать о таинственном саде. Ей очень хотелось выпытать кое-что у Колина, но она понимала, что не следовало задавать ему прямых вопросов. Во -первых, так как ей было приятно быть с Колнном, ей хотелось узнать, можно ли ему доверить тайну. Он ничуть не походил на Дикона, но ему так нравилась мысль о саде, про который никто не знал, что, по ее мнению, ему можно было доверить. Но, с другой стороны, она недостаточно хорошо знала его, чтобы быть уверенной в этом. Во-вторых, ей хотелось узнать следующее: если ему действительно можно было доверить тайну, можно ли было как-нибудь взять его в сад, но так, чтобы никто этого не заметил. Быть может, если бы Колин был побольше на открытом воздухе, познакомился бы с Диконом, видел бы, как все вокруг растет, он бы, пожалуй, не думал столько о смерти.
За последнее время Мери иногда видела свое лицо в зеркале и сразу заметила, что у нее совершенно другой вид, чем был у той девочки, которая только что приехала из Индии.
-- Почему ты всегда сердишься, когда на тебя смотрят? -- спросила она однажды Колина.
-- Я всегда терпеть не мог этого, -- ответил он, -- даже когда был маленький. Когда меня взяли на морской берег и я, бывало, лежал в своей колясочке, все, бывало, смотрели на меня, а дамы даже останавливались и разговаривали с моей нянькой... Потом они начинали шептать, и я уже знал: они говорили, что я никогда не вырасту большим и умру. А иногда дамы гладили меня по щеке и говорили: "Бедное дитя". Однажды, когда одна дама сделала это, я громко закричал и укусил ее за руку. Она так испугалась, что убежала прочь.
-- Она думала, что ты взбесился, как собака, -- сказала Мери, ничуть не удивившись.
-- Мне все равно, что б она ни думала, -- нахмурившись, ответил Колин.
-- Я удивляюсь, что ты не закричал и не укусил меня, когда я вошла к тебе в комнату, -- сказала Мери; на лице ее медленно появилась улыбка.
-- Я думал, что ты призрак или сон, -- сказал он. -- А призрак или сон нельзя укусить, и если закричать, то им все равно.
-- А тебе бы очень не понравилось... если б на тебя посмотрел один мальчик? -- неуверенно спросила Мери.
Он откинулся на подушки и задумался.
-- Есть такой мальчик, -- сказал он медленно, точно обдумывая каждое слово, -- есть один мальчик, которому я, пожалуй, позволил бы. Это мальчик, который знает, где живут лисицы, -- Дикон.
-- Я уверена, что ты позволил бы ему, -- сказала Мери.
-- Птицы позволяют ему глядеть на них... и другие звери, -- сказал он, все еще обдумывая что-то, -- поэтому, может быть, и мне следует позволить. Он ведь как будто чародей, а я... мальчик-зверь.
Он рассмеялся, и она тоже -- такой смешной им показалась мысль о мальчике-звере, который прячется в своей норе.
После этого Мери уже была уверена, что ей не надо бояться за Дикона.
В первое ясное утро Мери проснулась очень рано. Косые лучи солнца пробирались сквозь ставни, и Мери соскочила с постели и подбежала к окну. Когда она подняла штору и открыла окно, ее обдало свежим благоухающим воздухом. Степь была голубая; там и сям раздавались нежные мелодичные звуки, как будто множество птиц готовилось к концерту. Мери высунула руку из окна и подставила ее солнцу.
-- Как тепло... тепло! -- сказала она. -- Должно быть, еще очень рано. Никто еще не встал. Даже мальчиков на конюшне еще не слышно...
Внезапно пришедшая ей в голову мысль заставила ее вскочить.
-- Я не могу ждать... Пойду посмотрю сад.
К этому времени она уже научилась одеваться сама и оделась в пять минут. Она знала, где находилась маленькая боковая дверь, которую она сама могла отпереть, и она сбежала вниз в одних чулках, надев башмаки в коридоре.
Когда она добралась до того места, где находилась скрытая плющом калитка, странный громкий звук заставил ее вздрогнуть. Это было карканье вороны, и раздавалось оно с самого верха стены. Когда Мери взглянула вверх, она увидела сидевшую там большую иссиня-черную птицу с блестящими перьями, которая смотрела вниз, прямо на нее. Мери никогда прежде не видела вороны так близко я немного испугалась; но птица вдруг расправила крылья и понеслась над садом. Мери толкнула калитку, надеясь, что птица не останется в саду, и боясь найти ее там. Когда она вошла в сад, то увидела, что птица, очевидно, решила остаться там, потому что уселась на низкорослой яблоне; под этой яблоней лежало маленькое рыжеватое животное с пушистым хвостом, и оба они глядели на согнувшегося рыжеголового Дикона, который усердно работал, стоя на коленях в траве.
Мери подбежала к нему.
-- О, Дикон, -- крикнула она, -- как ты мог добраться сюда так рано! Ведь солнце только что встало!
Он тоже встал, улыбающийся, оживленный, растрепанный, с глазами, похожими на клочки неба.
-- О, я встал гораздо раньше солнца! -- сказал он. -- Разве я мог оставаться в постели! Все вокруг работает жужжит, поет, вьет гнезда -- так и хочется выйти, вместо того чтоб лежать на спине. А когда солнце поднялось над степью, я выбежал и стал кричать и петь... Я прибежал прямо сюда!.. Никак не мог удержаться. Ведь здесь меня ждал сад...
Увидев, что Дикон толкует с кем-то, маленькое животное с пушистым хвостом поднялось со своего места под деревом и подошло к нему, а ворона, каркнув раз, слетела с ветви и преспокойно уселась на плече Дикона.
-- Это маленькая лисица, -- сказал он, потирая голову рыжеватого зверька. -- Ее зовут Капитан. А это Сажа. Сажа летел по степи вслед за мною, а Капитан бежал, как будто за ним гнались собаки.
И у лисы и у птицы был такой вид, как будто они ничуть не боялись Мери. Когда Дикон стал ходить, Сажа продолжала сидеть у него на плече, а Капитан шел подле него.
-- Посмотри-ка сюда! -- сказал Дикон. -- Видишь, как все это разрослось... и вот это... и это! И взгляни-ка сюда!
Они дошли до клумбы, где пышно распустились пурпурные, оранжевые и золотистые крокусы. Он опустился на колени, и Мери тоже. Мери наклонилась и стала их целовать.
Они бегали по саду и всюду находили столько чудес, что должны были напоминать друг другу, что следует говорить шепотом. Дикон указывал Мери на разбухшие почки на розовых кустах, которые казались совсем мертвыми, указывал на десятки тысяч зеленых игл, появлявшихся из-под земли. Они припадали носами к земле, вдыхая в себя ее теплый весенний запах; они копали, пололи, смеялись от восторга, и волосы Мери были так же всклокочены, как у Дикона, и щеки были так же румяны, как у него.
Вдруг что-то быстро перелетело чрез ограду и пронеслось между деревьями прямо в густо заросший угол сада; это была красногрудая птичка, в клюве которой что-то болталось. Дикон остановился и схватил Мери за руку, как сделал бы человек, при котором другой вздумал бы смеяться в церкви.
-- Мы не должны шевелиться, -- шепнул он. -- Я так и знал, что она скоро начнет вить гнездо, когда я ее видел в последний раз. Это малиновка Бена. Она вьет теперь гнездо. Она останется здесь, если мы ее не спугнем.
Они медленно опустились на траву и сидели, не шевелясь.
-- Сделаем вид, что мы совсем не смотрим на нее, -- сказал Дикон. -- А то она улетит навсегда, если заметит, что мы ей мешаем. Она теперь будет совсем другая, пока не совьет гнезда. Она будет более пуглива и сердита, и ей некогда будет летать в гости и болтать. Нам теперь надо сидеть тихонько, а когда она привыкнет к нам, я немножко почирикаю, и она поймет, что мы ей не будем мешать.
Он сидел удивительно неподвижно и говорил очень тихо, почти шепотом.
-- Если мы будем говорить о птичке, то я не могу не смотреть на нее, -- сказала Мери тихонько. -- Мы должны говорить о чем-нибудь другом. Я хочу тебе что-то рассказать.
-- Что ты хочешь сказать мне? -- спросил Дикон.
-- Вот что... Ты знаешь... про Колина? -- шепнула она.
Он обернулся и посмотрел на нее.
-- А ты что про него знаешь? -- спросил он.
-- Я видела его. Я была у него каждый день на этой неделе. Он хочет, чтобы я приходила, и он говорит, что я заставляю его забывать о том, что он болен и скоро умрет, -- ответила Мери.
Когда выражение изумления сбежало с лица Дикона, на нем выразилось облегчение.
-- Как я рад! -- воскликнул он. -- Мне теперь легче! Я знал, что о нем нельзя говорить, а я не люблю ничего скрывать.
-- И про сад... тоже не любишь скрывать? -- сказала Мери.
-- Я никогда ничего не скажу, -- ответил он. -- Только матери я сказал: "Мама, у меня есть тайна, которую надо хранить. Это не что-нибудь дурное, ты ведь знаешь это. Это все равно что хранить в тайне, где свито птичье гнездо. Ты ведь позволишь?"
-- Что же она сказала? -- спросила Мери без всякого страха. Она очень любила слушать, когда рассказывали про мать Дикона.
Дикон ласково улыбнулся.
-- Мама всегда такая, -- сказал он. -- Она взъерошила мои волосы, засмеялась и говорит: "Храни, сколько тебе угодно, тайн! Я тебя уже двенадцать лет знаю!"
-- А как ты узнал про Колина? -- спросила Мера.
-- Да все, которые слышали про м-ра Крэвена, знали., что у него есть маленький мальчик, который вырастет калекой, и все знали, что м-р Крэвен не любил, чтобы про это говорили. Люди очень жалели м-ра Крэвена, потому что м-с Крэвен была очень красивая дама и они очень любили друг друга. М-с Медлок часто останавливается у нас в коттедже, когда идет в деревню, и всегда толкует об этом при детях, потому что знает, что нам можно доверять. А ты как узнала про него? Когда Марта была дома, она была очень огорчена. Она говорила, что ты слышала, как он плакал, и стала задавать вопросы, а она не знала, что тебе сказать.
Мери стала рассказывать ему, как в ту ночь был ветер и разбудил ее, как она услышала далекие звуки жалобного плача, как этот звук вел ее по коридорам со свечой в руке и как она открыла дверь слабо освещенной комнаты, в углу которой стояла резная кровать с балдахином. Когда она описала ему маленькое бледное лицо Колина и его странные глаза с темными ресницами, Дикон покачал головой.
-- У его матери, говорят, были такие глаза, только ее глаза всегда улыбались, -- сказал он. -- Люди говорят, что м-р Крэвен поэтому не может видеть мальчика, когда он не спит: его глаза так похожи на глаза матери... но они совсем другие, и лицо у него такое несчастное...
-- Как ты думаешь, неужели ему хочется, чтобы мальчик умер? -прошептала Мери.
-- Нет. Но он думает, что мальчику лучше было не родиться на свет. Моя мать говорит, что это хуже всего для ребенка. М-р Крэвен готов купить что угодно для бедного мальчика, но хотел бы забыть, что он есть на свете. Он одного боится -- что когда-нибудь взглянет на него и увидит, что он горбатый!
-- Колин и сам так боится этого, что не хочет сидеть, -- сказала Мери. -- Он говорит, что всегда думает об этом и если почувствует, что у него появляется горб, то сойдет с ума и будет кричать, пока не умрет.
-- Не надо бы ему лежать там и думать о таких вещах, -- сказал Дикон. -- Ни один мальчик не мог бы выздороветь, если бы думал все об этом.
Лисичка, лежавшая на траве подле Дикона, то и дело взглядывала на него, точно прося погладить ее. Дикон нагнулся погладить ее и несколько минут сидел молча. Потом он поднял голову и осмотрелся вокруг.
-- Когда мы впервые забрались сюда, все вокруг было какое-то серое. Посмотри-ка вокруг и скажи мне, замечаешь ли ты какую-нибудь разницу?
Мери посмотрела и ахнула.
-- Смотри-ка! -- воскликнула она. -- Ведь серое точно меняется. На него точно надвигается зеленый туман. Он похож на зеленую газовую вуаль.
-- Да, и он будет становиться все зеленее и зеленее, пока все серое не исчезнет, -- сказал Дикон. -- А угадай-ка, о чем я думаю?
-- О чем-нибудь хорошем, -- оживленно сказала Мери. -- Это, вероятно, что-нибудь про Колина!
-- Я думал, что если бы он был здесь, в саду, то он бы не думал о горбе, который вырастет у него на спине, а думал бы о листочках, которые распускаются на розовых кустах, и, пожалуй, был бы здоровее, -- объяснил Дикон. -- Я все думал, нельзя ли сделать так, чтобы у него явилась охота прийти сюда и полежать под деревьями в своей колясочке.
-- Я и сама думала об этом почти каждый раз, когда разговаривала с ним, -- сказала Мери. -- Я все думала, сумеет ли он хранить тайну и можно ли нам будет когда-нибудь привезти его сюда, но так, чтобы его никто не видел. Я думаю, ты мог бы везти его колясочку. Доктор говорил, что ему нужен свежий воздух... А если Колин захочет, чтобы мы его привезли сюда, то никто не посмеет ослушаться. Он не пойдет ради других... и они, может быть, будут довольны, если он сделает это ради нас. Он может приказать садовникам, чтобы они не показывались на глаза, и тогда никто ничего не узнает...
Дикон что-то обдумывал, почесывая спину Капитана.
-- Ему было бы хорошо, я уверен в этом, -- сказал он. -- Мы бы не думали о том, что ему лучше было бы не родиться на свет... Нас было бы трое детей, и мы бы смотрели, как идет весна... Это было бы, пожалуй, лучше, чем лекарства...
-- Он так давно лежит у себя в комнате и так боится, что у него будет горб, что стал какой-то странный. Он знает очень многое из своих книжек... а больше ничего не знает. Он говорит, что так болен, что ничего не замечает, терпеть не может выходить из дому, не любит ни садов, ни садовников. Но он любит слушать рассказы про этот сал, потому что это тайна. Я не смею рассказать ему всего, но он раз сказал, что хотел бы его видеть.
-- Мы когда-нибудь привезем его сюда, -- сказал Дикон. -- Я мог бы везти его колясочку... А ты заметила, как обе малиновки работали, пока мы тут сидели? Посмотри- ка, вон одна на ветке точно раздумывает, куда сунуть прутик, который у нее в клюве!
Дикон тихо свистнул, и птичка повернула голову и вопросительно взглянула на него, все еще держа прутик. Дикон ласково заговорил с нею.
-- Ты знаешь, что мы тебе не помешаем, -- сказал он. -- Мы ведь тоже строим гнездо. Смотри, никому не рассказывай про нас!
И хотя малиновка ничего не ответила, Мери была вполне уверена, что она никому на свете не выдаст их тайны.