В это утро в саду было много работы, и Мери вернулась в дом несколько позже; она так торопилась снова приняться за работу, что до самой последней минуты даже не вспомнила о Колине.
-- Скажи Колину, что я не могу прийти к нему, -- сказала она Марте. -- У меня очень много работы в саду.
На лице Марты выразился испуг.
-- О, мисс Мери, -- сказала она, -- он, пожалуй, рассердится, когда я ему скажу это.
Но Мери не боялась его, как другие, и она не была особенно склонна к самопожертвованию.
-- Я не могу остаться! Меня ждет Дикон! -- И она убежала прочь.
После полудня они работали еще усердней, им было еще веселее, чем утром. Они выпололи почти все сорные травы, подрезали большинство розовых кустов и вскопали землю вокруг них. Дикон принес собственный заступ и учил Мери, как надо работать ее садовыми орудиями.
-- Скоро зацветут яблони и вишни, -- сказал он, усердно работая. -- А вон там, у стен, зацветут персики и сливы, и трава будет... настоящий ковер из цветов...
Когда Мери захотелось отдохнуть, оба они уселись под деревом. Дикон вынул из кармана свою дудочку и заиграл на ней; звуки были нежные и странные, и на стене, окружавшей сад, вдруг появились две белки, глядя вниз и прислушиваясь.
Солнце приближалось к закату, и его ярко-золотые косые лучи проникали сквозь листву деревьев, когда дети расстались.
-- Завтра будет ясно, -- сказал Дикон. -- Я примусь за работу на рассвете!
-- И я тоже, -- сказала Мери.
Она быстро понеслась к дому, желая рассказать Колину про Дикона, про ворону и лисичку, про то, что сделала весна. Она была уверена, что он захочет услышать обо всем этом, и была неприятно поражена, отворив дверь своей комнаты и увидев Марту, которая стояла и ждала ее с грустным выражением лица.
-- Что случилось? -- спросила она. -- Что сказал Колин, когда ты ему сказала, что я не могу прийти?
-- О, лучше было бы, если бы ты пошла! -- сказала Марта. -- С ним опять чуть не случился припадок. Мы почти целый день возились, чтобы успокоить его. Он все время глядел на часы.
Мери крепко стиснула губы. Она так же мало привыкла думать о других, как и Колин, и никак не могла понять, почему раздражительный мальчишка мешал ей делать то, что ей нравилось. Она не знала, как жалки те люди, которые всегда больны и раздражены, которые не знают, что можно владеть собою и не раздражать других. В Индии, когда у нее бывала головная боль, она делала все возможное, чтобы довести и других до головной боли или чего-нибудь похуже. И она, конечно, сознавала, что совершенно права; но теперь, конечно, сознавала, что Колин был неправ.
Когда она вошла в его комнату, его не было на диване. Он лежал в кровати, на спине, и даже не повернул к вей головы, когда она вошла. Начало было недоброе, и Мери подошла к нему с самым чопорным видом.
-- Почему ты не встал? -- спросила она.
-- Я встал сегодня утром, потому что думал, что ты придешь, -- ответил он, не глядя на нее. -- А после полудня я заставил их опять уложить меня в постель. У меня болела спина, болела голова, и я очень устал. Отчего ты не пришла?
-- Я работала с Диконом в саду, -- сказала Мери.
Колин нахмурился и, наконец, удостоил ее взглядом.
-- Я не позволю этому мальчику приходить сюда, если ты будешь уходить к нему вместо того, чтобы прийти сюда и разговаривать со мной, -- сказал он.
Мери вдруг вышла из себя. С ней это случалось без всякого шуму; она просто становилась упрямой и угрюмой, и ей было все равно, что бы ни случилось.
-- Если ты прогонишь Дикона, я никогда больше не войду к тебе в комнату! -- возразила она.
-- Ты должна будешь прийти, если я захочу! -- сказал Колин.
-- Не приду! -- сказала Мери.
-- Я заставлю тебя прийти! Тебя притащат силой!
-- Вот как, господин раджа! -- свирепо крикнула Мери. -- Меня могут притащить сюда, но не могут заставить говорить, когда я буду здесь. Я буду сидеть тут, стисну зубы и не скажу ни слова! Я даже не взгляну на тебя! Я буду смотреть на пол.
Оба они сердито глядели друг на друга; если бы они были уличными мальчишками, они бы бросились друг на друга с кулаками.
-- Ты эгоистка! -- крикнул Колин.
-- А ты кто? -- спросила Мери. -- Эгоисты всегда говорят так. Всякий у них эгоист, кто не хочет делать то, что им нравится. Ты еще больший эгоист, чем я. Ты хуже всех мальчиков, которых я когда-либо видела!
-- Неправда! -- отрезал Колин. -- Я не такой эгоист, как твой хороший Дикон! Он играет с тобой в саду, когда знает, что я здесь совсем один. Он эгоист, если хочешь знать!
Глаза Мери сверкнули.
-- Он лучше всех других мальчиков! Он... он хороший, как ангел!
-- Хорош ангел! -- презрительно сказал Колин. -- Он простой деревенский мальчишка!
-- Он лучше, чем простой раджа! -- возразила Мери. -- В тысячу раз лучше!
Так как она была сильнее Колина, победа оказалась на ее стороне. Дело в том, что ему никогда в жизни не случалось спорить с кем-нибудь похожим на него, и это оказалось очень полезным для него, хотя ни он, ни Мери не подозревали этого. Он повернул голову на подушке, закрыл глаза, и крупная слеза покатилась по его щеке. Он начинал жалеть самого себя -- но больше никого.
-- Я не такой эгоист, как ты, потому что я всегда болен и я знаю, что у меня на спине растет горб, -- сказал он. -- И еще... я скоро умру!
-- Вовсе нет! -- недружелюбно заявила Мери.
Глаза его широко раскрылись от негодования. Ему никогда в жизни не приходилось слышать этого. Он был и взбешен, и в то же время немного польщен, если только такая вещь возможна.
-- Нет? -- крикнул он. -- Умру! Ты знаешь, что умру! Все это говорят!
-- А я не верю! -- угрюмо сказала Мери. -- Это ты только говоришь, чтоб люди тебя жалели! По-моему, ты даже гордишься этим. Я не верю этому. Если бы ты был хороший мальчик, это бы, может быть, была правда, но ты слишком гадкий!
Несмотря на свою больную спину, Коли я вдруг сел в постели; полный ярости.
-- Убирайся отсюда! -- крикнул он и, схватив свою подушку, бросил ее в Мери. Он оыл слишком слаб, чтобы бросить ее далеко, и она упала у ее ног, но лицо Мери сделалось каким-то острым.
-- Я иду! -- сказала она. -- И я больше не приду!
Она пошла к двери и, когда дошла до нее, обернулась и снова заговорила.
-- Я хотела рассказать тебе кое-что хорошее, -- сказала она. -- Дикон принес свою лисичку и ворону, и я хотела тебе рассказать про них. А теперь я тебе ничего не скажу! -- Она вышла и затворила за собою дверь.
К ее величайшему удивлению, она увидела сиделку, которая как будто подслушивала их; но что было еще удивительней -- сиделка смеялась. Это была статная, красивая молодая женщина, которая вовсе не годилась в сиделки, потому что терпеть не могла больных. Она вечно находила предлоги, чтобы оставить Колина на попечении Марты или кого-нибудь другого. Мери очень не любила ее и теперь остановилась, в изумлении глядя на нее, как она хохотала, зажимая рот платком.
-- Чему вы смеетесь? -- спросила ее Мери.
-- Смеюсь над вами обоими, -- сказала сиделка. -- Для такого хилого избалованного мальчишки -- самое лучшее натолкнуться на кого-нибудь такого же избалованного, как он сам. -- И она снова начала смеяться в платок. -- Если бы у него была сестренка, с кем он мог бы спорить и драться, -- это спасло бы его.
-- Правда, что он скоро умрет?
-- Я не знаю, и мне дела нет до этого. Половина его болезни -- это истерика и злой нрав.
-- А что такое истерика?
-- Это ты узнаешь, когда у него будет припадок после всего этого. Во всяком случае, ему будет от чего беситься теперь, и я этому очень рада.
Мери ушла к себе в комнату совсем в другом настроении, чем когда она вернулась из сада. Она была зла и недовольна, но ей вовсе не жаль было Колина. Она так ждала того времени, когда можно будет рассказать ему столько вещей, и собиралась решить вопрос о том, можно ли ему доверить великую тайну. Она было уже решила, что можно, во теперь переменила решение. Она никогда ничего ему не скажет; пусть себе лежит там в комнате и никогда не выходит на свежий воздух; пусть даже умирает, если ему угодно! Поделом ему будет! Она была так угрюма и озлоблена, что почти забыла про Дикона и про зеленый туман в саду.
Марта ждала ее, и выражение гнева на лице Мери на секунду сменилось выражением любопытства. На столе стоял деревянный ящик, крышка его была снята, и внутри виднелись свертки.
-- М-р Крэвен прислал это тебе, -- сказала Марта.
Мери вспомнила, что он спрашивал у нее в тот день, когда она пришла к нему в кабинет: "Не надо ли тебе чего-нибудь -- кукол, игрушек, книг?" Она развязала один сверток, думая о том, прислал ли он куклу, и о том, что она с ней будет делать. Но он не прислал куклы. Там было несколько прекрасных книг, таких, как у Колина; в двух из них говорилось о садах и было множество рисунков. Кроме того, там было несколько игр и прекрасный письменный прибор, с золотой монограммой, с золотым пером и чернильницей.
Все это было такое красивое, что удовольствие стало вытеснять гнев в ее душе. Она не думала, что м-р Крэвен будет помнить ее, и ее маленькое черствое сердце смягчилось.
-- Я пишу лучше, чем печатаю, -- сказала она, -- и первое, что я напишу этим пером, будет письмо, чтоб сказать ему, что я ему очень благодарна.
Если б она была дружна с Колином, она побежала бы показать ему свои подарки; они стали бы рассматривать рисунки, стали бы читать книжки, потом играли бы в новые игры, и Колину было бы так весело, что он ни разу не вспомнил бы, что скоро умрет, ни разу не пощупал бы спины, чтобы удостовериться, что у него не растет горб. У него была такая странная манера делать это, что она всегда пугалась, потому что у него самого бывал такой испуганный вид. Он сказал Мери, что, если он когда-нибудь нащупает на спине хоть маленький комок, он будет знать, что его горб начал расти. Нечаянно подслушанные перешептывания м-с Медлок с сиделкой навели его на эту мысль; он столько думал об этом, что она прочно засела в его голове. Он никогда не говорил никому, кроме Мери, что большинство его "припадков" вызывалось только тайным страхом. Мери было очень жаль Колина, когда он сказал ей это.
-- Он постоянно начинает думать об этом, когда сердит или утомлен, -- сказала она вслух. -- А сегодня он очень сердит. Он, пожалуй... думал об этом весь день!
Она стояла неподвижно, глядя на ковер.
-- Я сказала ему, что больше никогда не приду, -- она видимо колебалась, и брови ее сдвинулись, -- но может быть... может быть, я пойду, посмотрю, не нужна ли я ему... завтра утром. Может быть... он опять попробует бросить в меня подушкой... но я думаю... я пойду к нему.