У патера.
Поздно въ эту ночь патеръ Роланъ сидѣлъ въ своей комнатѣ передъ огнемъ, горѣвшимъ въ каминѣ. Его жилище было очень скромное, украшенное деревяннымъ столомъ, нѣсколькими соломенными стульями, кроватью съ темными занавѣсками, грубыми изображеніями святыхъ въ рамкахъ и распятіемъ изъ чернаго дерева. Онъ читалъ, но не священную книгу, а напротивъ очень смѣлый протестъ противъ злоупотребленій въ католической церкви въ дореволюціонныя времена.
Неожиданно послышался стукъ въ наружную дверь, и черезъ минуту служанка ввела въ комнату молодого человѣка, въ которомъ патеръ узналъ Роана Гвенферна.
Оставшись на единѣ съ патеромъ, Роанъ блѣдный, какъ смерть, сказалъ твердымъ, но почтительнымъ тономъ:
-- Я пришелъ къ вамъ, отецъ Роланъ, съ просьбой о помощи.
Патеръ взглянулъ на него съ удивленіемъ, но, указавъ на стулъ, проговорилъ:
-- Садитесь.
-- Мнѣ выпалъ жребій идти въ солдаты,-- продолжалъ Роанъ, качая головой и не двигаясь съ мѣста: -- я не вынималъ билета изъ ящика и, быть можетъ, имѣлъ бы право протестовать, но это все равно. Съ самого начала я былъ увѣренъ, что не избѣгну рекрутчины. Власти выбираютъ сильныхъ молодцевъ, а я силенъ. Но, отецъ Роланъ, я рѣшился ни за что не идти на войну. Я трезво обдумалъ эту рѣшимость и скорѣе умру, чѣмъ измѣню ей. Вы смотрите на меня съ странной улыбкой, словно не понимаете, что я говорю. Дѣло въ томъ, что я не хочу быть солдатомъ и не буду. Это также вѣрно, какъ то, что каждому человѣку предстоитъ умереть.
Патеръ Роланъ часто разговаривалъ съ рекрутами и ихъ родственниками, которые приходили къ нему за совѣтомъ, но онъ никогда не слыхалъ подобныхъ рѣчей. Всегда жертвы рекрутчины плакали, убивались и уходили со слезами на глазахъ, но съ покорностью въ сердцѣ. Напротивъ этотъ юноша не плакалъ, а говорилъ въ сильно возбужденномъ состояніи, рѣзко, почти нахально. Онъ стоялъ, гордо поднявъ голову, и пристально смотрѣлъ на служителя алтаря.
-- Вамъ выпалъ жребій, и какъ мнѣ ни жаль васъ, но вы должны идти въ солдаты,-- отвѣчалъ патеръ, пожимая плечами.
-- Не смотря на то, что я единственный сынъ вдовы.
-- Теперь это ничего не значитъ. На этотъ разъ берутъ даже хромыхъ и калѣкъ. Императору нужны солдаты и, какъ это ни тяжело, всѣ должны жертвовать собой.
-- Хорошо, отецъ Роланъ,-- сказалъ юноша послѣ минутнаго молчанія и дико смотря на патера: -- вы слышали о моей рѣшимости не идти въ солдаты. Наполеонъ не хочетъ оставить меня дома, а сосѣди не желаютъ мнѣ помочь. Я пришелъ къ вамъ за помощью.
-- Ко мнѣ?
-- Да, къ вамъ. Вы святой человѣкъ. Вы представитель Бога на землѣ. Я обращаюсь къ вашему Богу и чрезъ васъ говорю Ему, что желаю исполнять заповѣдь Божію и не убивать людей, а потому я не пойду въ солдаты. Христосъ умеръ на крестѣ, не поднимая руки противъ своихъ враговъ. Я пришелъ къ вамъ и жду, что по вашей молитвѣ Господь окажетъ мнѣ свою милосердую помощь.
Эти слова были произнесены вызывающимъ тономъ, и голосъ юноши звучалъ твердо, рѣшительно. Патеръ Роланъ былъ поставленъ втупикъ. Онъ самъ не долюбливалъ Наполеона, но подобныя рѣчи въ такихъ обстоятельствахъ были не мыслимы, и онъ отвѣчалъ добродушно, но строго:
-- Сынъ мой, молить о помощи Бога можно только на колѣняхъ, а не съ гордыней въ сердцѣ. Только смиренную, покорную мольбу можетъ услышать Господь.
-- Я слыхалъ это не разъ,-- сказалъ прежнимъ тономъ юноша:-- и я часто молился на колѣняхъ, но сегодня я не могу преклонить ихъ. Вы добрый человѣкъ, отецъ Роланъ, и сочувствуете бѣднымъ, скажите мнѣ, справедливо ли, чтобъ опустошали землю, чтобъ, погубивъ пятьсотъ тысячъ человѣкъ, теперь требовали новыхъ четыреста тысячъ жертвъ. Если всѣ люди братья, то развѣ хорошо братьямъ убивать другъ друга. Развѣ Всеправедный и Всемилосердый Господь можетъ допускать братоубійство?
-- Не богохульствуйте,-- воскликнулъ патеръ, вставая, и прибавилъ торжественнымъ тономъ: -- вы не понимаете того, о чемъ говорите. Война была всегда, и о ней говорится въ Священномъ Писаніи. Люди всегда ссорятся между собой, и то же дѣлаютъ націи. Если вы, ударивъ человѣка, который подниметъ на васъ руку, будете вполнѣ правы, то почему націямъ не поступать также?
-- А Христосъ сказалъ: "если ударятъ тебя по одной щекѣ, то подставь другую".
Патеръ закашлялъ и смутился.
-- Нельзя слѣдовать буквѣ Священнаго Писанія, а надо руководствоваться его духомъ,-- сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія: -- мы съ вами вдвоемъ, и я вамъ откровенно скажу, что я не люблю Наполеона; онъ грубо обошелся съ папой, и онъ не государь по Божьей милости; но онъ царствуетъ, и мы должны ему повиноваться. Припомните другой текстъ: "отдавайте кесарево кесарю, а Божіе Богу". Это значитъ, что наша душа принадлежитъ Богу, а бренное тѣло... гм... кесарю, а въ настоящемъ случаѣ Наполеону.
Роанъ ничего не отвѣчалъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
-- Помолимся,-- сказалъ патеръ, желая окончательно успокоить разстроеннаго юношу.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Роанъ: -- я не могу сегодня молиться, не сердитесь на меня. Вы только что сказали, что душа моя принадлежитъ Богу, а тѣло кесарю, но я послѣдняго не признаю. Я люблю жизнь, люблю свою физическую силу, люблю мать и ту женщину, которой отдалъ свое сердце. Я люблю миръ и всѣхъ людей. Вы называете мое тѣло бреннымъ, но оно мнѣ дорого, и я знаю, что другимъ ихъ тѣла также дороги, а потому я поклялся никого не убивать по чьему бы то ни было приказанію. Прощайте.
Но добрый патеръ не могъ видѣть какихъ бы то ни было страданій и потому поспѣшно воскликнулъ:
-- Нѣтъ, останьтесь. Я постараюсь оказать вамъ помощь.
-- Вы не можете,-- отвѣчалъ юноша и вышелъ изъ комнаты.
Патеръ опустился на стулъ и отеръ платкомъ себѣ лобъ, на которомъ выступили крупныя капли пота.
Въ то самое время, какъ Роанъ бесѣдовалъ съ служителемъ алтаря, Марселла молилась Богу въ своей скромной, маленькой комнатѣ.
Она была одна, такъ какъ ея мать еще оставалась внизу, гдѣ вся семья громко обсуждала поступокъ Роана. Конечно, никто не вѣрилъ, чтобъ онъ сталъ серьезно сопротивляться властямъ, такъ какъ дезертировъ безмилосердно преслѣдовали, но, все-таки, въ глазахъ капрала и его Макавеевъ онъ былъ трусомъ и заслуживалъ самаго строгаго осужденія.
Стоя на колѣняхъ передъ образомъ Богородицы съ Предвѣчнымъ Младенцемъ и портретомъ Наполеона, Марселла горячо молилась, говоря:
-- Благослови мою любовь къ Роану, Пресвятая Дѣва, сохрани его въ страшной войнѣ и внуши ему, чтобъ онъ простилъ меня за вынутье жребья. О, Милосердый Боже, помилуй добраго императора, за котораго мой бѣдный Роанъ и мой братъ Гильдъ будутъ сражаться; даруй ему побѣду надъ врагами и возврати его невредимымъ также, какъ ихъ. Аминь.
Она встала и подошла къ окну, луна ярко освѣщала море и улицы селенія, только дома бросали передъ собой темныя тѣни.
Прямо противъ окна стоялъ какой-то человѣкъ, въ которомъ Марселла тотчасъ узнала Роана. Она отворила окно и, высунувшись, шепотомъ произнесла:
-- Роанъ! Роанъ!
Прежде онъ всегда откликался на ея зовъ, но на этотъ разъ онъ даже не взглянулъ на окно и медленно удалился.