Благословеніе добраго человѣка.
Спустя недѣлю послѣ бросанья жеребья рекрутами въ Сенъ-Гурло, происходила на зеленой полянѣ, въ двадцати миляхъ отъ этого города, странная сцена. Подъ свѣтлыми лучами полуденнаго солнца сидѣлъ на травѣ пожилой человѣкъ съ книгой въ рукахъ и громко читалъ яснымъ, внятнымъ голосомъ. Его окружало восемь человѣческихъ фигуръ, которыя почти всѣ внимательно слушали чтеніе.
Чтецъ былъ учитель Арфоль, а слушатели его ученики. Старшій изъ нихъ былъ добродушный, но тупой на взглядъ, поселянинъ лѣтъ двадцати пяти, въ широкой поярковой шляпѣ и поношенной старомодной одеждѣ, состоявшей изъ черной куртки, черныхъ шараваръ и черныхъ штиблетъ; онъ сидѣлъ съ широко открытыми глазами и ртомъ, рельефно олицетворяя тупость и любопытство. Рядомъ съ нимъ находился восемнадцатилѣтній юноша съ коротко обстриженной головой, очевидно, также сельскій работникъ, или сынъ фермера. Кромѣ того, тутъ были двѣ толстыя четырнадцатилѣтнія дѣвушки въ пестрыхъ юбкахъ, бѣлыхъ чепцахъ и деревянныхъ башмакахъ, а также два невзрачные невысокаго роста юноши. Наконецъ, за плечомъ учителя стояли маленькій мальчикъ и маленькая дѣвочка лѣтъ шести; это были удивительно комичныя фигурки: мальчикъ былъ, подобно взрослому поселянину, весь въ черномъ и въ шляпѣ съ широкими полями, а на дѣвочкѣ были черные чулки, деревянные башмаки, черная юбка, черный корсажъ и громадный бѣлый чепецъ, концы котораго падали на ея талью. Они оба казались серьезными стариками: дѣвочка сложила руки на груди, а мальчикъ засунулъ свои пальцы за шаравары.
Эта оригинальная группа помѣщалась на вересковой полянѣ, пересѣкаемой мѣстами зелеными пастбищами и тянущейся вдоль гранитныхъ утесовъ къ морю. Вдали виднѣлись разбросанныя маленькія фермы, а съ того холма, на которомъ сидѣлъ учитель Арфоль, открывался обширный видъ на берегъ и блестѣвшее подъ лучами солнца море.
-- Ну, теперь почитай ты, Катель,-- сказалъ Арфоль, прекращая чтеніе и обращаясь къ маленькой дѣвочкѣ.
Она нагнулась надъ самой книгой, которая была, Новымъ Завѣтомъ въ французскомъ переводѣ, и прочла двѣ строчки, путая французскія слова съ бретонскими. Учитель потрепалъ ее по головѣ, и она покраснѣла отъ удовольствія. Затѣмъ очередь была мальчика, но онъ выказалъ гораздо менѣе способности къ грамотѣ, а хуже всѣхъ оказался взрослый поселянинъ, который рѣшительно не могъ произносить правильно даже односложныхъ словъ. Однако онъ обнаруживалъ самое ревностное желаніе научиться читать и добродушно улыбался, когда маленькая дѣвочка громко смѣялась надъ его ошибками.
Покончивъ съ урокомъ, учитель снова началъ читать, быстро переводя прочтенныя фразы съ французскаго языка на мелодичное бретонское нарѣчіе. Дѣти слушали съ большимъ вниманіемъ; очевидно, для нихъ священное Писаніе имѣло только сказочный интересъ, но неожиданно учитель остановился и сказалъ:
-- Помолимся.
Всѣ опустились на колѣни отъ взрослаго поселянина до маленькой дѣвочки, которая стала набожно перебирать деревянныя четки, висѣвшія у нея на шеѣ.
-- Помилуй, Господи,-- началъ учитель:-- и просвѣти этихъ маленькихъ дѣтей; да познаютъ они Тебя и да сохранятъ въ своемъ сердцѣ Твою правду. Научи ихъ Твоей великой заповѣди любви и мира, укрѣпи ихъ и наставь, такъ чтобъ они признавали лишь Твою святую волю, а не поклонялись злымъ людямъ. Аминь.
Дѣти набожно крестились, слушая импровизованную молитву учителя, и когда онъ кончилъ, то весело окружили его.
-- Сегодня довольно,-- сказалъ онъ, положивъ руку на голову маленькой дѣвочки: -- а завтра приходите сюда же и въ то же время.
-- Учитель,-- воскликнула Катель:-- мама очень сердится, что ты не остановился у нея. Она приготовила тебѣ пару кожаныхъ башмаковъ.
-- Скажи твоей матери, что я приду сегодня ночевать къ ней,-- отвѣчалъ Арфоль съ улыбкой.
-- Это не хорошо,-- воскликнула одна изъ старшихъ дѣвочекъ: -- вы обѣщали тетѣ Ноллѣ остаться у насъ.
-- Ну, мы увидимъ,-- произнесъ учитель, кивая головой:-- однако вамъ пора домой. Прощайте, Пепьенъ. Не унывайте, вы скоро научитесь читать.
Эти слова были обращены къ взрослому поселянину, и онъ разсыпался въ благодарности, приглашая учителя на ферму своего брата, у котораго онъ былъ работникомъ.
Черезъ минуту вся школа разсѣялась, и Арфоль задумчиво слѣдилъ за исчезавшими въ пространствѣ фигурами своихъ учениковъ.
Подобные ему, странствующіе учителя наводняли Бретань въ дореволюціонныя времена; они ходили изъ селенія въ селеніе, съ фермы на ферму и учили дѣтей молитвамъ на латинскомъ языкѣ и катехизису. Большею частью это были люди, не попавшіе по различнымъ причинамъ въ число служителей алтаря. Ихъ жизнь была тяжелая, а пища самая грубая, вообще ихъ ремесло походило на нищенство. Они преподавали вездѣ, во всякое время и при всякихъ условіяхъ: иногда въ полѣ, иногда на скотномъ дворѣ, иногда и въ домахъ, но чаще на открытомъ воздухѣ. Имъ платили очень мало, по шести су въ мѣсяцъ съ каждой семьи; кромѣ того, они получали въ подарокъ хлѣбъ, свинину, медъ, полотно. Вездѣ они находили пріютъ на ночь и вообще пользовались уваженіемъ невѣжественнаго народа, въ глазахъ котораго они имѣли нѣкотораго рода святость, потому что когда-то подготовлялись къ духовному званію. Такимъ образомъ они странствовали съ мѣста на мѣсто, пока старость и болѣзнь не прекращали ихъ скитаній; большинство изъ нихъ кончали свою жизнь нищими, прося Христа ради кусокъ хлѣба. Во время революціи эти странствующіе учителя совершенно исчезли, но въ послѣдніе годы имперіи, когда Наполеонъ стремился возстановить религію и церковь, то нѣкоторые изъ нихъ стали снова появляться въ мѣстностяхъ своей прежней дѣятельности.
Хотя въ эпоху революціи учителю Арфолю не могло быть тридцати лѣтъ, но никто не помнилъ его въ Бретани ранѣе начала нынѣшняго столѣтія. Онъ впервые появился въ прибрежныхъ селеніяхъ серіознымъ, пожилымъ человѣкомъ съ отпечаткомъ страшнаго горя на лицѣ, а въ виду его многихъ странныхъ выраженій нѣкоторые поселяне сомнѣвались въ его здравомъ умѣ. Никто не зналъ, учился ли онъ юношей въ какой нибудь семинаріи, и даже никому не было извѣстно, былъ ли онъ бретонецъ по происхожденію. О немъ только разсказывали, что онъ жилъ во время террора въ одномъ изъ большихъ городовъ и видѣлъ тамъ такіе ужасы, что его волоса преждевременно посѣдѣли. Какъ бы то ни было народъ его любилъ. Сердечная доброта при какихъ бы то ни было убѣжденіяхъ обезоруживаетъ всякое враждебное отношеніе; при томъ же учитель Арфоль никогда не мозолилъ глазъ своими мнѣніями. Поэтому его встрѣчали радушно во всѣхъ селеніяхъ и на всѣхъ фермахъ, а когда онъ не находилъ себѣ убѣжища и пищи, то проводилъ ночь на открытомъ воздухѣ и питался чернымъ хлѣбомъ, кусокъ котораго всегда находился въ его котомкѣ. Его жизнь была тяжелая, но она соотвѣтствовала его желаніямъ.
Когда исчезъ изъ вида послѣдній ученикъ, Арфоль устремилъ глаза на море. Онъ сѣялъ сѣмена просвѣщенія и былъ счастливъ. Спустя нѣсколько минутъ, онъ всталъ и, заложивъ руки за спину, пошелъ тихими шагами по зеленой полянѣ. Его испитое, утомленное лицо сіяло внутреннимъ свѣтомъ.
Неожиданно онъ услыхалъ за спиной шаги, и чья-то рука опустилась на его плечо. Онъ обернулся, и передъ нимъ стоялъ, точно возставшій изъ нѣдръ земли, Роанъ Гвенфернъ.
Съ перваго взгляда Арфоль не узналъ своего прежняго ученика: такъ онъ измѣнился. Волоса его торчали въ безпорядкѣ, глаза были налиты кровью, щеки впалыя, блѣдныя, лице не выбрито. Недолго человѣку превратиться въ звѣря, когда его немилосердно травятъ, и уже вся фигура Роана обнаруживала слѣды такой травли. Онъ, казалось, вышелъ изъ могилы: одежда его была разорвана и покрыта грязью, ноги были босыя, а руки обнажены до локтей. Но не смотря на эту печальную внѣшность, онъ, все-таки, оставался прежнимъ красавцемъ: голова его все еще напоминала льва, волоса также золотисто блестѣли, глаза также гордо сверкали.
-- Роанъ!-- воскликнулъ Арфоль, не вѣря своимъ глазамъ.
-- Да это я,-- отвѣчалъ юноша, съ искусственнымъ смѣхомъ: -- я спрятался за сосѣднимъ друидскимъ камнемъ и выжидалъ, пока вы кончите свой урокъ. Право, мнѣ казалось, что я никогда не выйду изъ этой живой могилы.
Онъ снова засмѣялся и сталъ дико озираться по сторонамъ.
-- Роанъ,-- спросилъ учитель, нѣжно положивъ ему руку на плечо и тревожно смотря на него:-- что случилось?
Юноша заскрежеталъ зубами и тихо отвѣчалъ:
-- То, чего я опасался.
-- Что?
-- Я попалъ въ рекруты. Десять дней тому назадъ бросали жребій, а потомъ происходило медицинское освидѣтельствованье. Старый Пипріакъ съ цѣлымъ отрядомъ солдатъ приходилъ ко мнѣ на прошлой недѣлѣ, но по несчастью меня не было дома, и я не могъ ихъ угостить.
Онъ снова дико засмѣялся. Теперь все было ясно для учителя, и онъ сказалъ съ глубокимъ сожалѣніемъ:
-- Бѣдный Роанъ. Я это время молился за тебя, но все тщетно. Тебя поразила роковая судьба, и ты возсталъ противъ нея. Боже мой, какъ это ужасно.
Роанъ отвернулся, чтобъ скрыть слезы, отуманившія его глаза. Нѣжныя слова учителя подѣйствовали на него съ чарующей силой.
-- Я зналъ, что это будетъ,-- произнесъ онъ черезъ нѣсколько минутъ, взявъ за обѣ руки добраго человѣка: -- и оно случилось, хотя я самъ не бросалъ жребія, а его бросили за меня. Когда мнѣ объ этомъ объявили, то я сказалъ, что не пойду въ солдаты и не исполню приказанія Наполеона. Кто-то донесъ, что я сопротивляюсь властямъ, и мнѣ прислали повѣстку о немедленной явкѣ въ Траонили. Я не пошелъ туда. Меня снова вызвали, и я снова остался дома. Тогда явились за мной и хотѣли меня арестовать. Я бѣжалъ изъ дома, и меня преслѣдовали, какъ дикаго звѣря, но я только смѣялся надъ ними, зная тысячу разъ лучше ихъ всѣ тропинки. Все-таки, я пришелъ въ отчаяніе и рѣшилъ посовѣтоваться съ тобой. Двѣ ночи я ходилъ по твоимъ слѣдамъ и всюду спрашивалъ о тебѣ. Вчера меня едва не поймали въ сосѣднемъ селеніи, и одинъ солдатъ захватилъ меня такъ крѣпко, что я только вырвался, оставивъ ему рукавъ и деревянные башмаки. Дѣло было очень жаркое, учитель Арфоль. Такъ травятъ волковъ въ Бернардскомъ лѣсу.
Роанъ говорилъ очень быстро, какъ бы боясь, чтобъ его не перебилъ учитель, который все болѣе и болѣе блѣднѣлъ.
-- Сегодня ночью,-- продолжалъ онъ,-- я узналъ, что вы въ Траонили, и прослѣдилъ за вами досюда, а здѣсь я терпѣливо ждалъ, пока вы остались одни.
Равнина была пустынна, и они оба шли шагъ за шагомъ по направленію къ морю, которое сверкало вдали подъ солнечными лучами.
-- Скажи же, что мнѣ дѣлать,-- произнесъ Роанъ, неожиданно останавливаясь.
-- Это ужасно,-- отвѣчалъ учитель, какъ бы очнувшись отъ тяжелой думы:-- я не могу тебѣ дать совѣта, потому что я не вижу для тебя никакой надежды.
-- Никакой надежды?
-- Да, тебѣ остается подчиниться судьбѣ и просить прощенія у властей. Теперь солдаты нужны, и тебя охотно простятъ, но если ты этого не сдѣлаешь и тебя впослѣдствіи поймаютъ, то тебѣ не избѣжать смерти.
-- Я это знаю,-- отвѣчалъ Роанъ, презрительно махнувъ рукой,-- но въ крайнемъ случаѣ я могу умереть раньше и не даться имъ въ руки живымъ. А вы серьезно совѣтуете мнѣ отдаться въ руки властей?
-- Я не вижу другаго исхода.
-- Вы хотите, чтобъ я сдѣлался солдатомъ?
-- Не я хочу, а судьба, и Богъ тебя проститъ за это, такъ какъ ты пойдешь въ солдаты помимо своей воли. Одинъ въ полѣ не воинъ. Къ тому же даже на войнѣ ты можешь служить Богу и не отнимать жизни у Его созданій.
-- И больше вы мнѣ ничего не скажете?-- спросилъ Роанъ, опустивъ глаза на землю.
-- Ничего.
-- А развѣ я не могу бѣжать изъ Франціи и скрыться въ какой нибудь чужой странѣ?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ учитель, качая головой:-- если ты пойдешь въ одну сторону, то передъ тобой будетъ Ваннъ, съ другой стороны находится Нантъ, а съ третьей -- Брестъ, и между этими тремя городами расположено множество селеній. На всѣхъ перекресткахъ, во всѣхъ кабачкахъ, зорко слѣдятъ за дезертирами.
-- А если бы я отправился въ Марлэ и сѣлъ тамъ на корабль?
-- Это невозможно. Страна отъ Кромлэ досюда самая пустынная во всей Бретани, а тебя и тутъ преслѣдовали. Дорога же въ Марлэ многолюдная, и на ней тебя непремѣнно поймаютъ.
Слова учителя нимало не удивили Роана, который уже обдумалъ свое положеніе со всѣхъ сторонъ и зналъ, что ему не было исхода.
-- Вы совѣтуете мнѣ идти въ солдаты,-- сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія,-- но я пришелъ къ вамъ не за такимъ совѣтомъ. Вы принимаете меня за ребенка, за существо слабое, нерѣшительное. Вы ошибаетесь, я человѣкъ, а когда человѣкъ далъ клятву передъ Богомъ, то онъ долженъ исполнить ее, или умереть. Вы помните ту ночь, когда я спрашивалъ у васъ, правъ ли человѣкъ, который откажется идти въ солдаты?
Учитель утвердительно кивнулъ головой и съ глубокимъ чувствомъ взглянулъ на стоявшаго передъ нимъ юношу. Онъ давалъ ему совѣтъ, какъ обыкновенному молодому человѣку, а въ глазахъ его свѣтился огонь, ясно доказывавшій, что онъ былъ рѣдкимъ существомъ, благородно возстававшимъ противъ жестокой безчеловѣчности людей.
-- А если вы помните,-- продолжалъ Роанъ:-- то вы не можете совѣтовать мнѣ отдаться въ руки властей. Я рѣшился никогда не быть солдатомъ и не убивать другихъ, хотя бы меня за это убили самого. Теперь пришло время осуществить эту рѣшимость. Вы говорите, что для меня нѣтъ надежды, но вы забываете одно -- я могу умереть.
Онъ теперь говорилъ не вызывающимъ тономъ, а тихо, твердо. Въ его голосѣ слышалась непреложная воля, и учитель Арфоль долженъ былъ признать въ своемъ сердцѣ, что посѣянныя имъ сѣмена принесли плодъ. Въ настоящую минуту ученикъ служилъ примѣромъ для учителя и училъ его свято сохранять данную клятву.
Слезы выступили на глазахъ добраго человѣка, и Роанъ, увидавъ ихъ, задрожалъ всѣмъ тѣломъ, хотя его глаза были совершенно сухи. Впродолженіе нѣсколькихъ минутъ они шли молча и когда достигли края отвѣсныхъ утесовъ, у подножья которыхъ шумѣло море, Роанъ сѣлъ на выдающійся камень и устремилъ свои взоры въ голубую даль.
-- Ночью будетъ буря,-- промолвилъ онъ наконецъ спокойно, словно разговаривая съ товарищемъ-рыбакомъ: -- вонъ на юго-западѣ поднимаются зловѣщія тучи.
Учитель Арфоль ничего не отвѣчалъ, и Роанъ послѣ продолжительнаго молчанія снова произнесъ:
-- Вы на меня не сердитесь?
-- Я сержусь на себя,-- произнесъ учитель, положивъ руку на плечо юноши и нѣжно смотря на него:-- я сержусь на свою слабость, на то, что я, зная о совершающемся нечестіи, не въ силахъ противостоять ему. Я заслужилъ твоего упрека, сынъ мой. Я не правъ, а ты правъ. Не слѣдуетъ поддерживать зло, даже чтобъ спасти свою жизнь. Проклятъ тотъ, кто убиваетъ своего ближняго. Я плачу за тебя, дитя мое, но въ глубинѣ своего сердца я говорю: да благословитъ его Господь. Онъ правъ, онъ истинно благородный, мужественный человѣкъ, и еслибъ я былъ его отцемъ, то гордился бы такимъ сыномъ.
Роанъ быстро вскочилъ и, простирая руки къ учителю, воскликнулъ:
-- Вы мой отецъ и, наконецъ, вы произнесли слова, услышать которыя жаждала моя душа; я за этимъ и пришелъ къ вамъ.
Лице его сіяло, и еслибъ онъ былъ поэтомъ, или музыкантомъ, то это сіяніе было бы признано доказательствомъ генія.
-- Всѣ противъ меня,-- продолжалъ онъ:-- даже та, которую я люблю больше всего на свѣтѣ. Только моя мать и вы стоите за меня. Всякій добрый отецъ пожелалъ бы скорѣе смерти своего сына, чѣмъ его безчестья, а вы мой добрый отецъ, и пойти въ солдаты для меня безчестье. Ваши слова сдѣлали меня сильнымъ и счастливымъ. Благословите меня, и я спокойно уйду.
-- Не проси моего благословенія, Роанъ,-- отвѣчалъ учитель вздрогнувъ:-- я не достоинъ благословлять другихъ. Ты самъ призналъ бы это, еслибъ ты зналъ все.
Роанъ тихо опустился на колѣни и, смотря прямо въ лице учителю, промолвилъ:
-- Благослови меня, отецъ. Ты единственный добрый человѣкъ, котораго я знаю, и говорятъ, что ты нѣкогда былъ патеромъ. Твои слова, твоя любовь сдѣлали меня тѣмъ, чѣмъ я теперь, а твое благословеніе придастъ мнѣ новыя силы для борьбы. Ты сказалъ, что я правъ, и, что Богъ меня помилуетъ. Благослови меня и предоставь Господу мою дальнѣйшую судьбу.
Учитель Арфоль поднялъ глаза къ небу и набожно благословилъ колѣнопреклоненнаго юношу.