Мишель Гральонъ.
Прошло много дней и недѣль, но о Роанѣ Гвенфернѣ не было никакихъ извѣстій. Поиски его продолжались, и всюду было объявлено, что за его поимку будетъ выдана большая сумма денегъ, но все было тщетно, и большинство жителей Кромлэ пришло къ убѣжденію, что дезертиръ наложилъ на себя руки. Только одна Марселла знала, что онъ живъ, но никому не говорила ни слова о свиданіи съ нимъ наканунѣ ухода рекрутовъ. Но вмѣстѣ съ этимъ она уже болѣе не защищала Роана отъ нападокъ. Когда его называли трусомъ и подлецомъ, она не протестовала, потому что Роанъ самъ сказалъ ей, что боится идти на войну, и она видѣла собственными глазами, что лице его выражало страхъ.
Тяжело было на сердцѣ у бѣдной молодой дѣвушки, она предпочла бы смерть мрачному разочарованію, которое теперь овладѣло ею. Она гордилась мужествомъ и безумной смѣлостью любимаго ею человѣка, а теперь оказывалось, что вся его львиная внѣшность скрывала труса. Ей стыдно было сознаться, что онъ былъ хуже смирнаго Хоеля и глупаго Гильда. Тысячу разъ повторяла она себѣ, что было бы лучше, еслибъ Роанъ, карабкаясь по утесамъ, упалъ въ море; тогда всѣ оплакивали бы его, какъ храбраго изъ храбрыхъ. Но, не смотря на все это, по временамъ какой-то тайный голосъ нашептывалъ Марселлѣ: "Можетъ быть, ты его не понимаешь". Что-то въ его взглядахъ, въ его словахъ ясно говорило объ его сильной нравственной натурѣ, которая возставала противъ того, что она въ своемъ суевѣрномъ невѣжествѣ считала священнымъ. Подобныя мысли поддерживали въ ней прежнюю любовь къ Роану, такъ какъ при полномъ убѣжденіи въ его трусости любовь быстро перешла бы въ ненависть. Она предпочитала считать его безумнымъ врагомъ Наполеона и продолжала его любить.
Но чѣмъ бы онъ ни былъ -- трусомъ, или шуаномъ, онъ, во всякомъ случаѣ, исчезъ, и если оставался въ живыхъ, то никто не зналъ, гдѣ онъ. Не смотря на все свое чутье ищейки, сержантъ Пипріакъ не могъ напасть на слѣдъ бѣглеца. Сотни шпіоновъ держали ухо остро, но имъ не удавалось заработать обѣщанной награды. Наконецъ, мнѣніе патера, что Роанъ покончилъ съ собою, бросившись въ море, стало раздѣляться почти всѣми, и даже Марселла начала бояться, что дѣйствительно онъ погибъ.
Однако, она была такъ занята домашними работами и попеченіями о матери, которая не переставала плакать объ ушедшихъ на войну сыновьяхъ, что ей не было времени горевать. Она мужественно смотрѣла въ глаза разразившемуся надъ ея головой несчастью, и хотя ея щеки были блѣдны, а глаза отуманены слезами, но ея поступь была такъ же тверда, какъ прежде. Ея губы безмолвно хранили страданія ея сердца. Только въ тѣ немногія минуты, когда она посѣщала тетку Гвенфернъ и встрѣчалась съ Женевьевой, бѣдная дѣвушка давала волю своей печали.
Въ это грустное время открытое ухаживаніе за Марселлой Мишеля Гральона составляло для нея хотя и непріятное, но, все-таки, полезное развлеченіе. Она уже давно подозрѣвала, что Мишель питалъ къ ней нѣжныя чувства, а теперь его намѣренія стали вполнѣ ясны. Правда, онъ только приходилъ по вечерамъ къ старому капралу и слушалъ его безконечные разсказы о войнѣ, а вдовѣ Дерваль приносилъ по временамъ въ подарокъ рыбу, но Марселла знала, что съ точки зрѣнія обитателей Кромлэ подобное поведеніе означало сватовство. Въ этомъ скромномъ тихомъ селеніи не было принято, чтобы молодой человѣкъ прямо обращался къ избранной имъ молодой дѣвушкѣ съ предложеніемъ своей руки; этотъ шагъ былъ послѣднимъ, а его долженъ былъ подготовить цѣлый рядъ любезностей относительно стариковъ и съ одной стороны представленіе доказательствъ его матеріальнаго положенія, а съ другой -- разспросы о приданомъ невѣсты. Что касается до Гральона, то онъ принадлежалъ къ состоятельной семьѣ и самъ имѣлъ хорошія средства. Онъ былъ шкиперомъ собственнаго рыбачьяго судна и съ успѣхомъ велъ рыбную ловлю. Въ нравственномъ отношеніи онъ былъ безупреченъ, и вообще его считали выгоднымъ женихомъ.
Однако Мишель Гральонъ не былъ пріятнымъ человѣкомъ. Его тонкія сжатыя губы, маленькіе проницательные глаза, узкій лобъ и почти соединяющіяся между собою брови доказывали, что у него былъ неуживчивый, дурной характеръ; его голова была слишкомъ мала для широкихъ плечъ, на которыхъ она помѣщалась, и хотя загорѣлыя щеки обнаруживали силу и здоровье, но на его лицѣ не было обычнаго открытаго выраженія рыбаковъ, а, напротивъ, его улыбка ясно говорила о скрытности, составлявшей отличительную его черту вмѣстѣ съ упорствомъ. Дѣйствительно, задумавъ что нибудь, онъ не жалѣлъ никакихъ усилій для достиженія своей цѣли и обыкновенно одерживалъ успѣхъ.
Поэтому, когда онъ началъ открыто ухаживать за Марселлой, она встревожилась и, если не могла уйти изъ дома во время частыхъ посѣщеній Мишеля, то ходила взадъ и впередъ по хижинѣ въ лихорадочной тревогѣ, такъ какъ молодой человѣкъ не спускалъ съ нея глазъ.
Яникъ вскорѣ понялъ, въ чемъ дѣло, и началъ дразнить Марселлу насчетъ ухаживаній новаго поклонника. Но теперь она не сердилась, какъ прежде, когда предметомъ его шутокъ былъ Роанъ, а только молча блѣднѣла, и повременамъ ея губы замѣтно дрожали. Ея сердце сжималось отъ страха и отчаянія. Она все ждала услышать любимый голосъ изъ глубины моря или изъ нѣдръ земли, но все тщетно.