Разсказъ стараго солдата.
Въ скромномъ жилищѣ капрала сидѣло обычное общество: патеръ Роланъ, курившій трубку, и Мишель Гральонъ, по обыкновенію слѣдившій за всѣми движеніями Марселлы; тутъ же были вдова Дерваль, которая пряла, и оставшіеся дома ея сыновья Аленъ и Яникъ.
-- Но, все-таки, онъ не хорошо поступилъ съ папой,-- замѣтилъ патеръ.
-- Извините, отецъ Роланъ,-- отвѣчалъ капралъ:-- вы не понимаете политики. Все это заранѣе было устроено между императоромъ и папой. Говорятъ, что императоръ посадилъ въ темницу папу, но это неправда: онъ жилъ во дворцѣ, и его кормили на серебрѣ. Будьте увѣрены, что императоръ человѣкъ богобоязненный, и Богъ предназначилъ его быть бичемъ всѣхъ враговъ Франціи.
-- Вы правы, дядя Евенъ!-- воскликнулъ Гральонъ:-- онъ задалъ трезвона нѣмцамъ и англичанамъ.
-- Вы не знаете императора,-- продолжалъ старый солдатъ:-- вы не видали его и не говорили съ нимъ, какъ я.
-- А вы его видѣли и говорили съ нимъ?-- спросилъ патеръ, чтобы доставить удовольствіе словоохотливому ветерану.
Марселла взглянула на дядю съ восторгомъ, а глаза всѣхъ присутствующихъ сосредоточились на немъ.
-- Еще бы. Въ первый разъ я видѣлъ его и слышалъ его голосъ въ Сизмонѣ, а потомъ еще два раза. Онъ теперь какъ бы стоитъ передо мной, и его слова звучатъ въ моихъ ушахъ.
Старикъ умолкъ, задумчиво смотря на огонь, словно передъ его глазами возстала боготворимая имъ фигура въ сѣромъ сертукѣ и маленькой треугольной шляпѣ.
-- Капралъ Дерваль,-- произнесъ патеръ:-- а давно вы его видѣли въ Сизмонѣ?
Дядя Евенъ просіялъ, глаза его засверкали и, положивъ трубку на каминъ, онъ произнесъ громкимъ голосомъ, словно командовалъ цѣлымъ полкомъ:
-- Это было ночью 17-го сентября 1796 года.
Хотя всѣ присутствующіе знали наизусть разсказъ капрала о Сизмонѣ и слышали его десятки разъ, но онъ передавалъ его съ такимъ пламеннымъ азартомъ, съ такой добродушной гордостью, что всегда было пріятно его слышать. Поэтому всѣ ждали съ удовольствіемъ повторенія давно извѣстной исторіи, за исключеніемъ Мишеля Гральона, которому надоѣло слушать все одно и то же.
-- Мы вышли изъ Трента 16-го сентября на разсвѣтѣ,-- началъ ветеранъ съ естественнымъ самодовольствомъ человѣка, который сознаетъ, что онъ пророкъ въ своемъ отечествѣ:-- переходъ былъ длинный: намъ надо было пройти десять миль по самой дурной дорогѣ и то фарсированнымъ маршемъ. Къ вечеру мы достигли селенья; я не помню, какъ оно называлось, но это была маленькая деревушка на вершинѣ горы. Ночью, не смотря на усталость, мы не могли спать, потому что распространилось извѣстіе, что императоръ, тогда онъ еще былъ генераломъ Бонапартомъ,-- между нами. Какъ лица раненыхъ сіяютъ, когда въ лазаретъ входитъ докторъ, такъ и армія приходитъ въ восторгъ, когда въ рядахъ ея находится главнокомандующій, да еще такой, какъ императоръ. Было темно, и луна свѣтила на небѣ, когда онъ насъ поднялъ и повелъ на австрійцевъ, занимавшихъ сильную позицію въ Примолано. Мы ударили на нихъ, пока они спали, и, отрѣзавъ имъ отступленіе, забрали въ плѣнъ нѣсколько тысячъ человѣкъ. Для обыкновеннаго человѣка этого было бы довольно, но Бонапартъ желалъ большаго и скомандовалъ: "впередъ!". Вурмзеръ находился въ Бассано, а Мезароссъ шелъ на Верону. Мы штыками пробились до Сизмоны. Была уже ночь, когда мы сдѣлали привалъ, и всѣ были этому очень рады послѣ утомительнаго дня.
Капралъ остановился и перевелъ дыханіе, а среди наступившаго молчанія послышался тяжелый вздохъ вдовы Дерваль, которая не слушала давно знакомаго ей разсказа, а думала о бѣдныхъ ея сыновьяхъ, которые въ это самое время переносили всѣ тягости войны.
-- Надо вамъ сказать, что у меня былъ товарищъ,-- продолжалъ дядя Евенъ,-- и хотя на одномъ глазу у него было бѣльмо, но онъ былъ славный малый, и мы жили съ нимъ душа въ душу. Его звали Жакъ Манье, родился онъ на берегу Роны. Мы любили другъ друга, какъ братья, и дѣлили между собой послѣдній кусокъ хлѣба. Въ эту ночь я отправился за водой, а Жакъ остался лежать у огня, но когда я вернулся, то онъ уже стоялъ, держа въ рукѣ большую краюху чернаго хлѣба, а рядомъ съ нимъ былъ, кто бы, вы думаете,-- самъ генералъ Бонапартъ. Онъ былъ обрызганъ грязью съ ногъ до головы, но я тотчасъ его узналъ. Онъ грѣлъ руки у огня, и лице его было смертельно блѣдное отъ голода. Повѣрьте, я знаю, что такое голодъ. Пока я съ удивленіемъ смотрѣлъ на него, Жакъ сказалъ: Возьмите весь хлѣбъ, генералъ.
-- И онъ взялъ?-- спросилъ патеръ.
-- Взялъ, но, отломивъ себѣ кусокъ, остальное отдалъ съ улыбкой Жаку. Потомъ наступилъ мой чередъ. Я принесъ воды въ жестяной манеркѣ и, наливъ туда остатокъ вина, подалъ генералу. Вотъ она, я свято сохраняю ее до сихъ поръ.
Съ этими словами дядя Евенъ указалъ на жестяную манерку, висѣвшую на стѣнѣ, и отецъ Роланъ внимательно осмотрѣлъ ее.
-- Пейте, генералъ, сказалъ я, набравшисъ храбрости,-- продолжалъ капралъ:-- Бонапартъ выпилъ и, почувствовавъ вкусъ вина, снова улыбнулся. Потомъ онъ спросилъ, какъ насъ зовутъ, и долго пристально смотрѣлъ на насъ. Наконецъ, онъ завернулся въ свою шинель и быстро удалился. Мы съ Жакомъ доѣли хлѣбъ, допили воду и все говорили о немъ, пока не заснули.
-- И генералъ не забылъ оказанной ему услуги?-- спросилъ патеръ.
-- Да, онъ вспомнилъ о насъ черезъ девять лѣтъ.
-- Однако, долго пришлось вамъ ждать. И онъ не далъ вамъ никакой награды?
-- Какую же можно дать награду за кусокъ хлѣба и глотокъ воды съ виномъ!-- воскликнулъ дядя Евенъ, покраснѣвъ:-- онъ тогда былъ слишкомъ занятъ, чтобъ думать о насъ, а когда пришло время, то онъ вспомнилъ, что произошло въ Сизмонѣ, и достойно наградилъ насъ.
-- Да, да,-- произнесъ Мишель Гральонъ, часто слыхавшій конецъ этой исторіи.
-- Разскажите все отцу Ролану,-- промолвила Марселла: -- онъ вѣдь не знаетъ, какъ все это кончилось.
-- Конечно, разскажите,-- сказалъ патеръ.
-- Ну, слушайте. Это было въ 1805 году въ Булонскомъ лагерѣ. Много перемѣнъ произошло до тѣхъ поръ: маленькій капралъ сдѣлался императоромъ, а мы съ Жакомъ все еще оставались простыми рядовыми; мы думали, что генералъ забылъ о насъ, и не удивительно, такъ какъ онъ занимался низведеньемъ съ престоловъ одного короля за другимъ. День, о которомъ я говорю, былъ днемъ его коронаціи, и онъ назначилъ его для раздачи крестовъ и медалей своей великой арміи, которая была выстроена передъ высокимъ желѣзнымъ трономъ короля Дагобера на берегу моря. На тронъ сѣлъ императоръ, и когда армія увидала его, то подняла такой крикъ: "Да здравствуетъ императоръ!", что онъ заглушилъ плескъ волнъ. Въ эту минуту разсѣялся туманъ, покрывавшій море, и солнце освѣтило удивительную картину. Я могъ бы цѣлую ночь разсказывать вамъ о всѣхъ чудесахъ этого памятнаго дня, но возвратимся къ тому, что случилось со мной и Жакомъ. Проходя мимо насъ, императоръ остановился; мы стояли въ первой шеренгѣ гренадеръ. Онъ сдѣлалъ два шага къ намъ, понюхалъ табаку, пристально посмотрѣлъ на насъ и сказалъ: "Я не забылъ Сизмоны, не забылъ вашего хлѣба и вашей воды съ виномъ". Онъ обернулся къ маршалу Нею, который слѣдовалъ за нимъ, и сказалъ что-то со смѣхомъ; Ней также засмѣялся, а императоръ снова обратился къ намъ, далъ каждому изъ насъ по ордену почетнаго легіона и поздравилъ насъ капралами. Въ глазахъ у меня потемнѣло, и я едва не расплакался, какъ ребенокъ. Черезъ минуту императоръ уже былъ далеко.
Ветеранъ провелъ рукой по своимъ глазамъ и, чтобъ скрыть свое волненіе, сталъ чистить трубку.
-- Однако у императора хорошая память,-- замѣтилъ патеръ:-- говорятъ, что пастухъ знаетъ всякую скотину въ своемъ стадѣ, но это еще удивительнѣе. А сколько времени прошло между вашей первой и второй встрѣчей?
-- Девять лѣтъ.
-- И сколько въ это время онъ перевидалъ людей, одержалъ побѣдъ, совершилъ славныхъ подвиговъ. Да, онъ великій человѣкъ. А вы болѣе его не видали?
-- Видѣлъ еще одинъ разъ. Это было два мѣсяца спустя, именно 1-го декабря, наканунѣ Аустерлица.
Произнося это роковое для него слово, имѣвшее, однако, чарующую силу, капралъ гордо поднялъ голову, и въ эту минуту его сходство съ Наполеономъ такъ бросалось въ глаза, что патеръ невольно вскрикнулъ отъ удивленія, Марселла улыбнулась, а вдова Дерваль съ тяжелымъ вздохомъ взглянула на деревянную ногу зятя.
-- Ночь была темная,-- продолжалъ дядя Евенъ,-- и мы всѣ усѣлись у пылающихъ огней. Вдругъ проѣхалъ мимо императоръ; мы его привѣтствовали оглушительными криками, но онъ сидѣлъ неподвижно на своей бѣлой лошадѣ и не смотрѣлъ по сторонамъ; онъ казался призракомъ смерти. На другой день Жакъ былъ убитъ, а я получилъ свой маршальскій жезлъ.
И онъ съ улыбкой ударилъ рукой по своей деревянной ногѣ.
-- И вы никогда болѣе его не видали?-- спросилъ патеръ.
Ветеранъ кивнулъ головой и хотѣлъ что-то сказать, но дверь съ шумомъ отворилась, и въ комнату вбѣжалъ сержантъ Пипріакъ съ четырьмя жандармами.