ДЕСЯТЬ ЛѢТЪ СПУСТЯ.

Un homme qui avait longtemps couru le momie, s'arrêta un soir tout court au milieu d'un salon et, promenant un regard scrutateur sur celle foule parce, il dit avec un sourire qui résumait toute sa vie: "Ce n'était qne èa"!? -- Le désenchantement l'avait flétri de son souffle...

(Изъ свѣтскаго альбома).

Не родись un богатъ, ни уменъ, а родись счастливъ.

(Пословица).

Чуждаться семейнаго счастія, чуждаться человѣка, съ которымъ соединенъ неразрывно, искать замѣны сердечной пустоты въ свѣтѣ, полномъ эгоизма и сущности:

Какая пустая и глупая шутка!

Вотъ въ чемъ каждый день убѣждалась Александра Николаевна, живя и старья въ деревнѣ, гдѣ, забытая обществомъ и его злословіемъ, она посвятила себя лишь воспитанію дѣтей, и проводила скучные дни среди сожалѣній о безцвѣтномъ прошедшемъ, зѣвоты и грусти въ настоящемъ и сохраняя въ пустомъ сердцѣ лишь

Тоску, развалину страстей...

Вы, которые любовались Александрой Николаевной на балѣ и гуляньѣ,-- вы отвернетесь отъ нея разочарованные, раздосадованные, увидѣвъ ее съ указкой въ рукѣ, въ переговорахъ съ прикащиками, въ хозяйственныхъ разсужденіяхъ съ ключницей... Да, такъ проводила жизнь свою прежняя блестящая львица. Злобной Софьѣ Борисовнѣ удалось только погубить брата; но она не достигла вполнѣ своего тайнаго замысла -- заставить Сирпова передать ей права матери и управленія имѣніемъ, удалить отъ себя Александру Николаевну и умчаться въ какую-нибудь даль.-- По завѣщанію Сирпова, все его имѣніе досталось женѣ, а Софьѣ Борисовнѣ остались лишь досада и безполезныя сожалѣнія. Но она вскорѣ утѣшилась, какъ утѣшаются всѣ ей подобныя: обобрала въ пухъ сиротку, надъ которой мужъ ея былъ опекуномъ, выдала ее за урода, и при всемъ этомъ осталась та же:

Солила на зиму грибы,

Вела расходы, брила лбы.

Ей раздолье въ деревнѣ. Не то, что Александрѣ Николаевнѣ, которая недавно писала своей пріятельницѣ въ Петербургъ:

"Меня начинаетъ пугать разстройство моего здоровья. Усиливаютъ его и заботы, и напряженное вниманіе, и непривычка къ труду, и малѣйшая неосторожность. Я жалѣю не о жизни. Объ ней я еще худшихъ мыслей, чѣмъ прежде: разстанусь съ нею охотно; лишь дѣтьми дышу я. Но меня страшитъ медленная смерть, постепенное разрушеніе, преждевременныя потери силъ... Я до того упала духомъ, что жесточайшій мизантропъ для меня показался бы слишкомъ-веселымъ. Остается надѣяться -- лишь на весеннее солнце..."

А что же Риттеръ? Его теперь можно назвать типомъ счастливца. Онъ доволенъ службой, свѣтомъ, женой; живетъ въ прошедшемъ, въ настоящемъ, въ будущемъ; всякій годъ радуетъ его рожденіе сына или дочери; онъ даетъ обѣды и вечера; недавно получилъ золотой мундиръ съ ключомъ. По-прежнему, но спокойнѣе прежняго покуриваетъ графъ регаліи, сидя съ пріятелями въ кабинетѣ, гдѣ стѣны увѣшаны портретами заслуженныхъ предковъ, и напоминаетъ собой Китайцевъ, которые пьютъ чай, обставивъ себя урнами съ пепломъ своихъ отцовъ, нарушаютъ умственную неподвижность, обращаясь мыслію назадъ, и называютъ это жить въ прошедшемъ.

Къ довершенію блаженства, графу уже не докучаетъ Гуляевъ своими посѣщеніями. У него умерла мать, а старая скряга-тетушка такъ искусно прибрала его въ руки, что даже взяла его карманы на откупъ и разсчитываетъ всѣ его насущныя потребности. Теперь старанія Гуляева сблизиться съ петербургскимъ большимъ свѣтомъ остаются уже не въ тунѣ, а въ Тулѣ, гдѣ онъ обреченъ жить безвыѣздно. Тамъ Гуляевъ, съ прежнею ненасытимою алчностью баловъ, спектаклей, трюфлей и ручевскихъ фраковъ, настоящій grand seigneur manqué. Это заставляетъ его безпощадно поносить память Палагеи Терентьевны. А между-тѣмъ, внукъ ея Сенька обзавелся кандитерскою; даже въ день петергофскаго праздника разбилъ палатку и отважно выставилъ на вывѣскѣ: "Лиссабонъ", о которомъ одинъ насмѣшникъ сказалъ, что онъ -- не на бонъ...

Но что же стало съ безпечнымъ, легкомысленнымъ виновникомъ всей кутерьмы, такъ добросовѣстно описанной въ нашей хроникѣ?-- Князь Волгинъ? что онъ? гдѣ онъ?..

Князь Волгинъ тотъ же и, вѣроятно, всегда останется тѣмъ же. Вчера отправился онъ въ аэростатѣ въ Парижъ. И какъ этотъ способъ путешествованія начинаетъ дѣлать подрывъ пароходамъ и желѣзнымъ дорогамъ, особенно потому-что онъ въ большой модѣ, то Волгинъ такимъ образомъ, вѣроятно, объѣдетъ или облетитъ полсвѣта, разумѣется, не добывъ и въ воздухѣ, какъ на землѣ, ни одной поучительной мысли, а останется по прежнему самой невинной язвой общества, будетъ продолжать дѣлать дурное невзначай, разрушать мимоходомъ чужое счастье, задѣвать самолюбія...

И этотъ рядъ дѣйствій безъ толка, связи, сознанія и послѣдствій, также назовутъ -- жизнью?!..

БАРОНЪ Ѳ. БЮЛЕРЪ.

"Отечественныя Записки", No 6, 1843