Всю ночь в кают-компании адмирала Прайса горел свет. Шел военный совет эскадр. И Прайс и де-Пуант, так же как и другие командиры судов, старались быть вежливыми и предупредительными друг с другом, но глубоко скрытое раздражение и недовольство прорывались наружу — то во взгляде, то в еле приметном жесте.
Никакого сражения еще не было. Все убедились, что взять порт легко, как раньше предполагалось, не удастся. Было очевидно, что русские не только добровольно не уступят, не уйдут от побережья, но будут защищаться до последних возможностей.
Англичане и французы, очевидно, предполагали, что одно появление грозных кораблей у почти безоружного порта принесет им победу и лавры успеха. А оказалось, что надо воевать серьезно.
— Противник, как это ни жаль, обороняется… Он заставляет нас считаться с собой. Этого, конечно, можно было и ожидать, зная русских, — сказал французский адмирал.
Прайс отлично понимал, в чей огород брошен камешек. Ведь только вчера у них был разговор на эту тему!
— Французы, конечно, лучше всех других знают русских, знакомство ведь давнее.
Адмирал Прайс намекал на двенадцатый год, когда русские войска разгромили армию Наполеона.
Английские офицеры понимающе улыбались, французские сделали вид, словно они не поняли намека адмирала.
— Да, противника надо знать, — продолжал де-Пуант. — Это облегчает ведение операции. Русские без серьезного боя порт не отдадут. Они не перестанут обороняться даже в том случае, если будут вооружены только топорами. Нужна величайшая осмотрительность и осторожность. Русские хитры и, конечно, храбры, в этом им отказать нельзя…
Де-Пуант, сам любуясь собой, закругленными фразами говорил о необходимости держаться вместе, не распылять силы и главные усилия направить на то, чтобы уничтожить батареи, преграждающие путь в бухту.
— Самый близкий путь к победе лежит через внутреннюю гавань, — заключил де-Пуант.
Как ни был неприязненно настроек против французского адмирала Прайс, он не мог все же не согласиться с доводами рассудка и военной целесообразности.
— Мы здесь собрались не для того, чтобы изучать русский характер, а выработать план разгрома врага, — заговорил он. — Мы сильнее русских во много раз, лучше их вооружены, и я не вижу причин, которые могли бы нам помешать взять верх над русскими… План операции совершенно прост и ясен. На рассвете все суда выстраиваются в боевой порядок. Пароход «Вираго» берет фрегаты на буксир и доводит их до берега. Огнем своих пушек мы подавляем любую вражескую батарею и входим во внутреннюю гавань. А там мы уж предоставим русским выбирать: или сдаться на милость победителя, или оставить порт. Я полагаю, они выберут первое.
Прайс поднялся, давая этим понять, что военный совет закончен.
Все покинули кают-компанию. Прайс остался один. Ему не спалось. Что же завтра предпримут русские, как они себя поведут? Он думал о том, какие выгоды или невыгоды в его личной карьере может иметь сражение у этих пустынных русских берегов. Если победа — он получит повышение, поместье, славу. А если поражение? Нет, поражения не может быть, не должно быть, это противоречит всякому здравому смыслу… Как могут русские со своими слабыми силами нанести поражение такой хорошо вооруженной эскадре! Это немыслимо!..
Приближался рассвет. До начала боя Прайс решил покончить с пленными.
Адмирал вышел на палубу. На востоке в безбрежной дали океана теплилась робкая заря, город и горы еще были в полумраке.
Прайс приказал выстроить на баке взвод стрелков, приготовить две виселицы и привести пленных.
Адмирал внимательно следил за тем, как матросы приспособили к рее две веревки с петлями, как подставили под виселицей большой ящик… Точно шли приготовления не к убийству людей, а к веселому представлению.
В окружении конвойных на палубу поднялся Николай Оболенский, потом привели избитого Сунцова.
При виде Оболенского обезображенное лицо матроса просветлело:
— Ваше благородие… спасибо вам…
— За что же, Сунцов?
— Тут на вас такое клепали… А я ведь верил вам… верил…
— И я тебе верил. Мы же, Сунцов, русскими родились, русскими и умрем! — горячо шепнул Оболенский.
Он понял, зачем их так рано подняли, и сейчас думал только об одном: не дрогнуть в смертный час, не показать врагам слабости, вести себя как должно…
Лейтенант и матрос стояли близко друг к другу, их плечи и руки соприкасались. Наручники с них сняли еще раньше, и они радовались этому, точно обрели свободу.
Прайс некоторое время молча наблюдал за ними, потом обратился к Оболенскому:
— Для размышлений у вас было много времени. Я жду определенного ответа. Имеете ли вы что мне сказать?
— Я скажу сегодня то же, что и вчера: родиной не торгую!
— Громкие фразы! — презрительно отмахнулся Прайс. — В последний раз предлагаю вам одуматься… Вы получите жизнь, свободу, деньги… Вам незачем возвращаться в Россию. С деньгами вы везде сможете делать успехи.
— Что он говорит? — спросил Сунцов Оболенского. — Что он хочет? Скорей бы кончал!
— Деньги предлагает, жизнь за измену…
— Гадюка! — не то с презрением, не то с гневом сказал Сунцов и огляделся.
Ящики с зарядами и порохом привлекли его внимание. До них было не более десяти шагов.
— Попрощаемся, родной! — с нежностью проговорил Николай, обернувшись к Сунцову. — Был ты мне как брат… — Огоньку! Огоньку бы! — горячо зашептал Сунцов. — Огоньку!
Николай со страхом и недоумением посмотрел на матроса. Неужели Сунцов, испугавшись казни, сошел с ума? Неужели не смог найти в себе силы достойно встретить смерть?
А матрос, не выпуская руки Николая, шептал:
— Табачку для меня попросите, покурить перед смертью.
Николай понял, что Сунцов не бредит. Он обратился к Прайсу:
— Мой товарищ просит дать ему закурить перед казнью.
Прайс усмехнулся. Он подумал, что русский, испугавшись, хочет оттянуть страшную минуту.
По приказанию адмирала, английский матрос передал Сунцову папироску и дал прикурить.
Сунцов глубоко затянулся, так что огонек на конце папиросы ярко запылал. Затем он быстро шепнул Оболенскому:
— Прощайте, Николай Алексеевич! Помирать так помирать!
И с этими словами Сунцов прыгнул в сторону, туда, где стояли ящики с порохом… Еще мгновенье, и он бы осуществил свое намерение, но Паркер, настороженно следивший за каждым движением смертников, успел перехватить Сунцова и железной палкой ударил его по голове.
Сунцов рухнул на палубу.
И только теперь Николай понял, почему Сунцов попросил папироску: он хотел зажечь порох и взорвать фрегат.
Крикнув что-то нечленораздельное, Николай Оболенский бросился на помощь товарищу. Английский матрос ударил его кулаком и сшиб с ног. Николай отлетел в сторону, но тотчас же поднялся и, оглянувшись, бросился к борту…
В воздухе прозвучало несколько выстрелов. Когда дым рассеялся, пленника на борту фрегата уже не было. Офицеры и матросы бросились к борту, взглянули вниз: в волнах ничего не было видно. Вероятно, человек, которого должны были повесить, нашел смерть в океане.
Рассвирепевший адмирал приказал вздернуть Сунцова на виселицу. В это же утро Прайс казнил и людей с русского баркаса. Никто из них не попросил пощады, не унизился перед палачами.
…Наступал рассвет. Прайс велел убрать виселицы и отдал приказ эскадрам выстраиваться в боевую линию.