Когда она, верхомъ на мулѣ Рекіамоцца, добралась до села, то походила на утопленницу, которую вытащили изъ воды: такъ она была вымочена проклятымъ холоднымъ ливнемъ. Второго ноября вечеромъ, она непремѣнно обязывалась быть на мѣстѣ, потому что третьяго числа утромъ было назначено открытіе школы; значитъ, ей недосугъ было обращать вниманіе на дождь. Кому нуженъ хлѣбъ, тотъ воды не боится. Въ этомъ селѣ у ней души знакомой не было; и такъ какъ ныньче благочестивыхъ страннопріимныхъ домовъ уже не существуетъ, то естественно, что, не желая коченѣть и томиться голодомъ, она была вынуждена остановиться въ харчевнѣ Золотой Вѣтки. Не хотѣлось ей входить въ эту харчевню, очень не хотѣлось. Рекіамоцца счелъ своимъ долгомъ побудить ее крѣпкимъ словцомъ, обращеннымъ, впрочемъ, не къ ней самой, а къ мулу. Не могъ же мулъ оставаться подъ дождемъ только потому, что дѣвушкѣ вздумалось упрямиться. Извѣстно, что харчевня не особенно благочестивое мѣсто и не вполнѣ подходящее для такого щедушнаго, измученнаго существа, у котораго вся душа свѣтилась въ молодыхъ большихъ глазахъ. Однако, нечего дѣлать, надо было пріободриться и войти въ харчевню.
Около камина сидѣло съ десятокъ погонщиковъ муловъ; они ругали погоду, и отъ нихъ шелъ паръ, какъ отъ мокрыхъ кафтановъ, вывѣшенныхъ на іюльское солнце. Въ остальномъ темномъ пространствѣ огромной горницы было тоже съ десятокъ мѣстныхъ мужиковъ; они играли въ карты и пили молодое вино, какъ ключевую воду. Дѣвушка, войдя, не знала, куда ей пріютиться; она стала въ ближайшій уголъ, совершенно истомленная, не чувствуя въ себѣ силы даже слово выговорить. Она оглядывалась кругомъ, ожидая увидѣть хозяйку, но хозяйка не появлялась. Страшно становилось дѣвушкѣ;.страшно этихъ огромныхъ мужиковъ, съ всклокоченными бородами, съ ястребиными глазами. Густой дымъ, стоявшій въ харчевнѣ и невыразимая духота стѣсняли ея дыханіе и до слезъ ѣли глаза. Она была не въ силахъ стоять на ногахъ, и, слегка пошатнувшись, нечаянно прикоснулась рукой къ плечу одного изъ бородачей.
-- Чортъ бы тебя!.. зарычалъ мужичина, обернувшись, но ругательство у него застряло въ горлѣ, когда онъ увидалъ бѣдняжку, блѣдную, бѣлую, какъ всескорбящая Мадона! Онъ всталъ, очевидно, неохотно, однако, уступилъ ей свое мѣсто передъ огнемъ, а самъ перешелъ въ уголъ къ угощавшимся виномъ сотоварищамъ.
Дѣвушка сѣла, подобрала платье плотнѣе, чтобъ занимать какъ можно меньше мѣста передъ огнемъ, и опустила голову на грудь. Мало-по-малу, при свѣтѣ пламени горѣвшихъ въ каминѣ полѣньевъ и хвороста, она стала яснѣе различать окружающихъ людей и предметы. И страхъ ея еще болѣе усилился. Куда она попала? Гдѣ она переночуетъ? Неужели всѣ люди въ этомъ селѣ такіе же грубые и страшные? Хоть бы какое-нибудь женское лицо увидать. До того ей стало жутко, что она тихонько заплакала и слезы немножко облегчили ее. Поднявши голову въ полутьмѣ, съ боку камина, она разсмотрѣла странную фигуру нищаго; онъ сидѣлъ на корточкахъ, упираясь бородой въ колѣни; волосы у него были длинные, растрепанные; желтые косые глаза пристально уставились прямо ей въ лицо; рядомъ съ нимъ на полу спалъ огромный песъ, въ широкомъ ошейникѣ, околоченномъ гвоздями, остріями наружу. На крыльцѣ, дождь лилъ, шлепалъ и шумѣлъ, что твой вихорь въ лѣсу; этотъ шумъ полузаглушалъ грубые голоса погонщиковъ, курившихъ носогрѣйки. Два-три человѣка здорово храпѣли подъ шумъ, пригрѣтые огнемъ.
Дрожь пробѣгала по всему существу учительницы. Промокнувъ отъ дождя, истомясь до болѣзненности верховой ѣздой по горнымъ тропкамъ, она мечтала найти въ селѣ теплую комнатку и опрятную постель. А теперь не знала даже кому слово сказать, и испытывала чувство безпомощности ребенка, который кличетъ маму, а мама его не слышитъ. Она чувствовала, что мужики разсматривали ее съ самымъ безцеремоннымъ любопытствомъ. Мужику всегда хочется знать, съ кѣмъ его Богъ свелъ. Кто она такая будетъ? можно было прочесть въ ихъ вытаращенныхъ глазахъ:-- лицо-то у ней хорошее, а кто жь ее знаетъ? Поди, комедіанка какая! Ужо станетъ на улицѣ передъ народомъ кувыркаться. Сестра, либо жена какого-нибудь шарлатана, фигляра. Побродяги! у нихъ всегда голодные глаза. Въ наше село пожаловала въ этакую собачью пору! словно у насъ самихъ мало нужды и есть лишній хлѣбъ. Устремленные на нее взгляды тревожили ее больше, чѣмъ насквозь промокшее платье, охватывавшее ея тѣло. Ей хотѣлось уйти, выбѣжать на чистый воздухъ; броситься въ церкви на колѣни, и умолить Бога повѣдать ей: зачѣмъ, зачѣмъ онъ не посылаетъ ей смерти. Лучше бы умереть. Но на улицѣ рычала непогода, бѣшено врываясь въ село изъ горныхъ ущелій; ей оставалось только подчиниться своей участи и сидѣть въ харчевнѣ. Мужики пили и галдѣли пуще спугнутыхъ гусей, обмѣнивались крѣпкими словами, колотили кулаками по столу, кликали хозяйку харчевни, которая все не приходила.
Наконецъ, хозяйка появилась: верхняя юпка ея была поднята на голову; она тащила двѣ огромнѣйшихъ бутыли съ виномъ.
-- Все не перестаетъ. Христосъ милостивый! все-то не перестаетъ этотъ ливень. До погреба всего два шага -- а до костей вымочило!
Мужики окружили хозяйку. Она поставила бутыли на столъ, оправила свой туалетъ, и толкнула ногой нищаго, развалившагося около камина.
-- Собачья ты душа! Очнись! чего дрыхнешь? На всякую свинью щей съ-мясомъ не напасешься. Вы, ребятушки, разлейте сами вино, я вамъ вѣрю. А я руки погрѣю; совсѣмъ окоченѣла.
Нищій, поднявъ свою собаку, направился къ выходу; но искоса все-таки поглядывалъ на учительницу, съ которой заговорила хозяйка.
-- Такъ вы, барышня, учительница? Рекіамоцца мнѣ сказывалъ. Экое времячко-то! Непогода какая! Ась?
Дѣвушка постаралась улыбнуться въ отвѣтъ на эти слова и потомъ спросила:
-- Скажите, пожалуйста, гдѣ бы я могла отдохнуть? Я очень устала, да и промокла.
-- Ахъ душенька-барышня! Да гдѣ же мнѣ васъ помѣстить! У насъ, кромѣ сѣна въ сараѣ, ничего нѣтъ; да развѣ, что соломенный матрацъ найдется, а то больше ничего нѣтъ.
Однако, подумавъ немного и покачавъ головой, она прибавила:
-- Видите что, барышня! у меня моя собственная кровать есть. Какъ быть слѣдуетъ. Развѣ со мной будете вмѣстѣ спать? Мужъ и на соломѣ, въ конюшнѣ всхрапнетъ. Ему привычно! Вотъ коли желаете?
Дѣвушка охотно, даже съ радостью приняла это предложеніе, и покорно отправилась лечь.
Комнатка была въ нижнемъ этажѣ, съ землянымъ поломъ, мрачная, освѣщенная только свѣтомъ давно немытой лампады, теплившейся передъ дурно вылѣпленной статуйкой Мадоны, у которой правая рука была отбита. Кровать была высокая и огромная, занимала полкомнаты. Горячіе уголья, въ поломанной жаровнѣ, плохо согрѣвали это помѣщеніе. Воздухъ былъ сырой, тяжелый, дымный. Прежде всего, когда она вошла, дѣвушкѣ бросились въ глаза два карабина и два воловьихъ рога, развѣшенные на стѣнѣ, а посреди ихъ деревянное распятіе. Она оглядѣлась машинально, но наблюдать и размышлять была не въ силахъ; наскоро сняла свое мокрое платье, попросила хозяйку просушить его, легла въ постель и сейчасъ же заснула. Молода была. Но зато около полуночи проснулась и долго потомъ не могла сомкнуть глазъ. Она слышала, какъ за стѣной въ конюшнѣ топали и жевали кони сѣно; какъ подъ навѣсомъ мулы, снаряженные въ путь, позванивали колокольчиками и бубенчиками. До нея долетали хриплые голоса погонщиковъ. Потомъ пѣтухъ пропѣлъ гдѣ-то далеко на селѣ. Она не могла заснуть и раздумывала о своей незавидной долѣ.
Она была офицерская дочь; рано осталась сиротой; ее изъ милости помѣстили въ женское училище; училась она усердно, и хорошо, а то не стали бы ее держать. Добилась диплома учительницы, наконецъ. Но зато, получивъ этотъ дипломъ, потеряла кусокъ хлѣба, потому что, кончивъ курсъ, не могла болѣе оставаться въ училищѣ. Одинокая, полу-голодная, безъ друзей, безъ родныхъ, розыскивала она себѣ работы, бродила изъ дома въ домъ. Наконецъ, ей удалось выхлопотать, чтобы училищный совѣтъ губернскаго города провинціи назначилъ ее учительницей въ село, сельская община котораго упорно, въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ, противилась открытію женской школы. Община была того мнѣнія, что бабіе дѣло варить поленту {Кашу изъ кукурузы.}, а никакъ не ученостями заниматься. Дѣвушка припоминала несмѣлыя розовыя мечты, которыми она баловала себя въ училищѣ: окружить себя кучей веселыхъ хорошенькихъ дѣвчурокъ, съ любовью учить ихъ тому, чему сама выучилась; имѣть кусокъ хлѣба и цѣль въ жизни. И кто знаетъ?-- любовь, дружбу... Жить мирно въ какой-нибудь живописной, уединенной долинѣ, гдѣ на душѣ спокойно, вѣрится въ жизнь и бодро работается. А потомъ... умереть тоже мирно и тихо. На кладбище отнесутъ, покроютъ цвѣтами и помянутъ добрымъ словомъ.
И вотъ, вмѣсто всего этого, холодъ, дождь, ночлегъ въ кабакѣ.
Было мгновеніе, когда, вспомнивъ мать, она чуть не зарыдала. Много усилій надо было ей употребить, чтобы сдержать эти рыданія.
-- Мама, мама! шептала дѣвушка:-- зачѣмъ ты меня покинула, зачѣмъ оставила одинокую?