Ночная беседа. Али оказывается сердечнее своих господ
- Э то ты, Али?
- Я, господин, - тихо ответил тот и прибавил. - Что за ночь! Я ничего не вижу.
- Ступай за нами. Здесь неподалеку наш шалаш. Там и свет, и вино есть, чтобы утолить жажду. Ты устал, вероятно?
- Али на то и горный джайтан, чтобы никогда не уставать. А что касается вина, то разве повелитель не знает, что оно запрещено нам нашим пророком?
- Ты прав, как всегда, Али, - раздался другой голос, более молодой, и чья-то рука опустилась на плечо горбуна.
- Ну, идем скорее... Не здесь же, в темноте, беседовать о деле, - произнес с заметным нетерпением третий голос. И все четверо быстро зашагали по лесной тропинке: Али впереди, три человека за ним гуськом.
Вскоре они увидели огонек, приветливо мигавший из самой чащи.
- Ну, вот мы и дома. Входи, Али, и рассказывай. Времени у нас немного.
- Да, немного. Послезавтра возвращается князь Павле и увезет Кико из замка.
Али стоял посреди шалаша, наскоро сложенного из веток молодых чинар, перевитых диким виноградом. В шалаше на грубо сколоченной скамье стоял небольшой фонарь, а в углу лежала смятая сухая трава да корзина с провизией.
Трое людей вошли следом за Али в шалаш. Один из них был Вано Мичашвили, другой - его сын Давидка; третий, черноглазый юноша лет шестнадцати, высокий и рослый, был второй сын Вано, по имени Максим, похожий на старшего брата как две капли воды.
Вано первый опустился на ворох сена в углу. Сыновья последовали примеру отца. Али почтительно остановился в дверях, скрестив на груди руки.
- Итак, - произнес Вано, хмурясь, - через день приезжает Павле, а ты еще ничего не сделал, молокосос. Хорошо же ты отплатил мне за мою услугу, оказанную тебе и твоей сестре! И за хлеб мой тоже отплатил недурно! Одной услуги требовалось от тебя только, да и та, видно, тебе не под силу. Хвастаться ты только умеешь, паренек. Хорош джигит! Полюбуйтесь на него, дети!
И Вано окинул презрительным взглядом жалкую фигуру горбуна.
Юноша весь затрепетал под этим взглядом. Кровь бросилась в лицо Али.
- Нет, мой господин! - вскрикнул он горячо. - Нет, Али умеет быть благодарным тому, кто спас его от смерти. Не забыл Али той минуты, как ты десять лет тому назад вырвал меня полумертвого из лап свирепого медведя. Помню, как, идя за хворостом, набрел я нечаянно на берлогу медведицы и как та изломала бедного Али в своих лапах и сделала навеки калекою. Помню, как ты подоспел тогда со своей винтовкой и всадил весь заряд в ухо рассвирепевшему зверю... Не забыл я, как спас жизнь Али, и о том не забыл, как ты, после того как умерли родители Али от оспы, приютил его самого и его годовалую сестренку Магуль у себя в доме,.. Помнит Али, что тогда же поклялся великою клятвою служить тебе верой и правдой и жизнью, господин...
- Ну, жизни от тебя не потребуется. На что мне твоя жизнь? - усмехнулся Вано недоброй усмешкой. - Ты должен отдать Кико в наши руки. Недаром же я послал тебя в горный замок Тавадзе. Слышишь меня, Али?
- Слышишь, что говорит отец? - сурово переспросил Давидка.
- Если ты не изменник, то должен сдержать обещание, данное твоему благодетелю, - подтвердил и Максим.
- Нет, Али не изменник! - горячо воскликнул горбун. - Али сумеет сдержать клятву. Да! Али доставит сюда Кико, как это ни трудно, если... вы, в свою очередь, дадите клятву, что не причините маленькому князю никакого вреда.
- Как ты смеешь ставить нам условия, урод ты этакий! - в один голос закричали Давидка и Максим, вскакивая на ноги и хватаясь руками за рукоятки кинжалов, заткнутых у них за поясом.
- Тише, дети! Не горячитесь! - остановил их отец и обратился к Али:
- Успокойся. Жизни Кико не грозит опасность. Нам нужна не жизнь этого мальчишки, а те огромные богатства, которые он унаследует от своего отца после его смерти. Судьба несправедлива к нашему дому. Один Кико получит все эти алазанские виноградники и поля, поместья, горный замок, превосходные стада овец и табуны коней, в то время как мои молодцы-сыновья должны будут довольствоваться такими же подачками от него, какие из милости дарит мне его отец... Согласись, что это несправедливо, горбун, - заключил свою длинную речь Вано вопросом, обращенным к Али.
Но тот молчал, угрюмо уставив в землю свои мышиные глазки. И только по прошествии нескольких минут ответил:
- А что ожидает Кико в твоем доме?
Вано насупился еще больше.
- Как ты смеешь спрашивать у меня это, мальчишка!? - прикрикнул он сердито на Али, но тут же, словно спохватившись, добавил более мягким тоном.
- Не забывай, что Кико - мой родственник, двоюродный племянник, и он не может быть чужим сердцу моему... Князь Кико всю жизнь свою проведет, как желанный гость, в моем доме... Только для отца и для других он перестанет существовать, чтобы все его богатства могли беспрепятственно перейти к его троюродным братьям... Но никто не причинит вреда его жизни, в этом клянусь святым Георгием и святой Ниной!
Тут Вано поднял руку над головой и еще раз торжественно произнес: "Клянусь".
Лицо Али прояснилось.
- А, если так, то Али готов служить тебе, Вано Мичашвили. Завтра же Кико будет в твоих руках.
Он быстро изложил перед Вано, каким образом думает заманить Кико. А через час по знакомой дороге Али уже карабкался по своей веревке обратно на стену замка. Потом отвязал веревку и спрятал ее.
Утренние лучи солнца нашли его крепко спящим на обычном месте в помещении чепаров.
* * *
- Завтра приезжает батюшка. Бабушка Илита, вели заколоть жирного барашка, пусть попируют чепары и прислуга ради его приезда. Да открой новые бурдюки (кожаные мешки из шкур домашних животных) с вином. А вы, женщины, наденьте праздничные наряды. Шуша спляшет в честь дорогого отца лезгинку, я спою ему мои лучшие песенки под звон чунгури.
Звучный голосок Кико далеко разносится по дому. Сердечко его ликует. Еще бы! Завтра приедет князь Павле, его дорогой отец, которого мальчик не видел целых две недели.
За пазухой у маленького князя лежит объемистое письмо, присланное в Алазанскую долину и доставленное в замок слугою.
- Тра-ля-ля! - напевает весело Кико. - Слышишь, Шуша, ты плясать будешь, я петь. А еще что бы сделать ради удовольствия батюшки?
Кико задумывается на минуту. Неожиданно из-за плеча его выглядывает знакомое горбоносое лицо.
- Али придумал кое-что. У Али мысль быстрая, как у зайца, а мозг сметливый, как у лисы. Что дашь, ага-князек, за добрую мысль твоему верному Али?
Кико весело расхохотался.
- А ты скажи сперва, что ты придумал, Али?
- А вот что придумал Али на радость своему солнышку-господину: надо настоящий праздник устроить в замке. Надо, чтобы сердце повелителя радовалось, а очи ликовали. Вели, ага-князек, седлать коней, вели снаряжаться чепарам: поскачем в лес за цветами пестрыми, за диким плющом, за виноградными ветвями, шиповником, цветами азалий, гранатника. Совьем гирлянды из цветов и листьев, обовьем ими и ворота замка, и дом, и галерею. А в плошки нальем бараньего жира, расставим по всему двору и завтра, как стемнеет, зажжем их. Видел я, как в Тифлисе у наместника праздник был, и так же плошки горели. Ах, как хорошо, ярко, словно звезды на небе! Вот и мы так сделаем.
- Сделаем, сделаем! - весело закричал Кико, захлопал в ладоши и вдруг остановился.
- А только не пустит меня бабушка по солнцепеку. Голова у меня утром болела. Боится она за меня.
- А мы и не поскачем по солнцепеку. Зачем при солнце, когда вечер есть. После ужина поскачем. Вели чепарам седлать после ужина коней.
- И Шушу возьмем?
- Зачем Шушу? Без Шуши лучше. С ними канитель одна: чоху наденет - рукав выпорется, косу расчешет - ленту забудет, рубаху наденет - шапку потеряет. Вот они какие, девчонки!
- Ну, это ты врешь! Кико знает, что Шуша не уступит в ловкости любому джигиту.
Шуша точно из-под земли выросла перед ними.
- Ай-ай! Зачем подслушивала! Больно нехорошо подслушивать, - закачал головою и защелкал языком Али.
- Молчи, татаренок гадкий! - притопнула на него ногой Шуша. - Нечего меня хулить перед князьком моим. А тебе, голубь мой, стыдно менять своего доброго товарища Шушу на первого встречного лезгина-нищего.
И девочка с укором взглянула в синие глаза Кико.
Тот смутился. Шуша была права. С тех пор, как поселился в замке Али, он и внимания не обращает на свою недавнюю подругу проказ и игр. Но гордому по натуре Кико не понравилось замечание Шуши в присутствии Али, и он, надменно закинув головку, крикнул сердито девочке:
- Не твое дело учить меня и проповеди мне читать, ты не мамао (священник)! Убирайся со своими нотациями и оставь нас в покое.
- И оставлю! - повысила в свою очередь голос Шуша. - А только пожалеешь, чего доброго, Кико, что верную собачку променял на хищную чекалку.
Девочка с гордо поднятой головой ушла в дом, оставив в саду обоих приятелей.
* * *
Какой дивный вечер!
Солнце только что утонуло в горах, пурпуровое, как огромный яркий цветок гранатника; цветы сильнее запахли в ущельях; легкий прохладный ветерок подул сверху. Изнуренные дневным зноем горы облегченно вздохнули.
По узкой горной тропинке ехали два чепара с винтовками за плечами, в высоких барашковых папахах, а между ними - маленький князек. Далеко опередив своих путников, скакал на горном скакуне Али. У него тоже болталась за плечами винтовка, а баранья шапка была лихо заломлена на затылок, обнажая до половины бритую круглую, как шар, голову.
По мере приближения к лесу все ощутимее становилась вечерняя прохлада, горный ветерок освежал разгоряченные от скачки лица всадников. Вот, наконец, и лес, разбросанный по склонам гор. Сколько пестрых ярких цветов в его сочной траве!
Чепары спешились. Соскочил с коня и Кико. Али давно уже углубился в чащу, говоря, что знает место, где растут лучшие цветы. Чепары и Кико собирают их в одном месте, Али - далеко от них, в самой чаще. Стреноженных коней пустили щипать сочную росистую траву.
Кико весь погрузился в собирание цветов. В то время как его спутники срезают своими кинжалами длинные ползучие ветви дикого виноградника и колючие сучья шиповника, сплошь усыпанные нежными белыми и алыми цветами, он срывает прелестные звездочки азалий, лесной гвоздики или пурпуровые цветы гранатника.
Кико забыл свою размолвку с Шушей, забыл и черные печальные глазки девочки, которая провожала его до ворот замка.
"Что ж такое? Кто виноват, что она капризничает и не хочет дружить с Али, сумевшим за короткое время стать таким нужным и близким, - рассуждает Кико, нагибаясь к траве и срывая то цветок гвоздики, то дикой ромашки, или протягивая руку к ветвям гранатника и дикой лозы. - . Однако где же это Али? Куда он скрылся? Не заблудился ли он в чаще, бедняга?" - внезапно подумал Кико и громко крикнул:
- Али! Где ты, товарищ? Отзовись!
Вначале ничего не было слышно. Кругом ни души, и тихо было на лесной полянке.
Прошла минута томительного ожидания. Вдруг неожиданно гулкий выстрел прокатился по лесу, и вслед за этим прозвучал отчаянный голос Али, полный ужаса и тревоги:
- Спасите меня! Спасите ради Аллаха!.. Сюда!.. На помощь! Ко мне!
- Боже Великий! Святой Георгий! Пречистая Нина! Али грозит опасность! Спасите его, чепары! Николай! Деметро! К нему скорее, спешите к нему!
Кико бросался то к одному, то к другому из своих охранников и молил немедля скакать в чащу и выручить Али из беды.
Но те и так спешили, насколько это было можно. Видя волнение маленького князька, Николай и Деметро, не рассуждая долго, расстреножили коней, вскочили на них и галопом, отчаянно хлеща лошадей нагайками, кинулись в чащу, откуда все еще призывал их отчаянный голос Али.
Кико остался один. Он прислушивался несколько минут к тому, что происходило там дальше, за плотной стеной деревьев и кустов.
Крики внезапно прекратились. На смену им послышалось глухое топанье нескольких пар копыт.
"Слава святому Георгию. Они возвращаются! Значит, они выручили из беды несчастного Али", - промелькнуло быстрой мыслью в голове Кико.
Но одно обстоятельство показалось Кико странным: всадники возвращались к нему со стороны, совершенно противоположной той, где кричал Али.
"Вероятно, они крюк сделали", - решил Кико и, ничего не подозревая, бодро ринулся навстречу коням.
- Что Али? Жив он? Здоров? Кто обидел его? - спросил он громко и... замер с широко раскрытыми от испуга глазами.
И не без причины.
Три незнакомых всадника с низко нахлобученными по самые брови папахами, плотно обвязанные до глаз серыми башлыками, выскочили из-за кустов и окружили его. Не успел Кико крикнуть, как передний всадник соскочил с коня и схватил его. А другой накрыл Кико с головою темной, непроницаемой тканью и, завязав ему рот тряпкою, чтобы он не мог кричать, вскочил, не выпуская его из рук, в седло.
* * *
По неровному встряхиванию лошадиной спины Кико, закутанный с головы до ног в войлочное покрывало, понял, что они скачут с невероятной быстротой. Сухая, неприятная тряпка царапала ему рот, затрудняя дыхание, а темнота была непроницаемой. Мысль в голове Кико работала вяло от охватившего его ужасного волнения. Он сознавал одно: очевидно, часть горных барантачей (разбойников) спустилась со своих лезгинских высот в их ущелье и напала на него в надежде получить от отца богатый выкуп. Кражи детей, а иной раз и взрослых, нередко случаются на Кавказе, и Кико слышал о них не раз и от отца, и от бабушки, и от Шуши. Мальчик знал также и то, что горные барантачи надеются всегда получить хороший выкуп за своих пленников.
Смелый от природы Кико был испуган. Он не знал намерений своих похитителей, не мог рассчитать, как скоро он получит свободу. Пока будут длиться переговоры, пока барантачи дадут знать о нем окольными путями его отцу, пока получат выкуп, сколько пройдет еще времени? Да и бедный отец измучится за свое сокровище Кико, за своего бичо-джана, пока добьется его возвращения. И не только отец, но и бабушка Илита, и Шуша, и Али... Да, и Али... Но что же с ним, однако? Отчего он кричал в чаще? Почему звал на помощь? Вероятно, и его забрали в плен барантачи заодно с его маленьким господином!
Кико вспомнилась картина, предшествовавшая похищению, выстрел, крик Али, его призывы на помощь... Почему-то мелькнула в памяти недавняя фраза Шуши: "Не меняй, голубь мой, верную собачку на хищную горную чекалку"... И смутная, острая, как кинжал, догадка впервые посетила Кико: Али - предатель и изменник и подстроил все умышленно, чтобы передать его, Кико, горным барантачам...
Эта мысль потрясала бедного мальчика, а пережитые только что волнения замутили его мысли, закружили голову. Отвратительная тряпка душила его. В виски заколотились настойчиво какие-то молоточки, дыханье сперлось в груди, и маленький князь потерял сознание.
* * *
Странную картину увидел Кико, когда пришел в себя.
Грязная низкая комната, в углу которой маленькая лежанка, покрытая ковром. Кроме этой тахты, небольшого стола у стены, на котором горел огарок свечи в подсвечнике, и низеньких табуретов, покрытых шкурами горного тура, никакой другой обстановки не было в комнате. Пол был устлан войлоком, и потертая шкура чекалки валялась в углу. Все здесь было до крайности бедно. Таких горниц не было у них ни в замке, ни в алазанском поместье. Даже слуги князя Тавадзе жили куда лучше.
Кико казалось, что он спит и грезит. Ясно представилось ему: и барантачи, и выстрел, и крики Али, и похищение. Кико, уткнувшись лицом в подушку, горько заплакал.
Однако Кико плакал недолго. Мальчик вспомнил обычную фразу, которую он слышал от отца: "Плох тот джигит, который поддается малодушию и плачет, как баба".
И в один миг маленький князь собрал все свои силенки и поборол досадную слабость. Если бы не эта несносная слабость, которая приковала его к жесткой тахте, Кико непременно вскочил бы на ноги и пошел взглянуть, что находится за плотно запертою дверью его комнаты. Но - увы! - ноги, как и руки, не слушались его, и он поневоле должен был оставаться без движения на своем скучном ложе.
Вскоре напряженный слух Кико уловил чьи-то крадущиеся шаги за дверью и чуть слышные голоса. Он сделал усилие над собою, перевернулся на спину и, слегка прикрыв глаза, стал тихонько следить за всем дальнейшим.
* * *
В горницу вошли двое. В шедшем впереди мужчине с косматой буркой на плечах Кико сразу узнал Вано Мичашвили, за которым следовала женщина, бледная и печальная.
Кико чуть не вскрикнул, увидев Вано, и тут припомнились ему те слова, которые он слышал в своем алазанском поместье, под навесом виноградной беседки: "Если нам удастся наше дело, ты и твои братья станут наследниками всех богатств князя Павле Тавадзе".
И все разом стало ясно. Так вот кто его похитил! Вано и его сыновья!
Горечь, обида, гнев и негодованье - все это сразу наполнило душу Кико. Сердце его заныло. Как, эти люди, их родственники, с головы до ног облагодетельствованные князем Павле, могли так поступить с ним?! О, злые, жестокие, нехорошие люди!
Не помня себя, забыв про боль в голове, напрягая последние силенки, Кико с трудом приподнялся на локте и произнес:
- Дядя Вано Мичашвили! Ты поступил с моим отцом и со мною подло и гнусно, как последний душман (разбойник)! - и снова, обессиленный, упал на лежанку.
Бледная женщина (в которой Кико угадал свою двоюродную тетку, известную ему по рассказам отца) и сам Вано живо обернулись к мальчику. По лицу Вано пробежали судороги гнева.
Бешенством загорелись черные мрачные глаза из-под нависших бровей.
- Как ты смеешь так разговаривать со мною, мальчишка? - вне себя крикнул Вано и топнул ногою.
Но Кико уже не помнил себя. Вся природная гордость князей Тавадзе поднялась в возмущенной душе мальчика.
- Да, да, дядя Вано, я стыжусь твоего поступка, я - маленький Кико, сын князя Павле Тавадзе!.. Ты бессовестно отнял меня у моего отца, чтобы воспользоваться впоследствии всеми нашими богатствами для твоих сыновей... Ты принес большое горе твоему благодетелю и родственнику, моему отцу, ты поступил, как последний барантач или горный душман, и я, князь Кико Тавадзе, не боюсь сказать тебе это!
Едва только мальчик успел выкрикнуть последнюю фразу, как Вано с диким криком выхватил из-за пояса кинжал и в два прыжка очутился перед тахтой.
- Молчи, или я... - и он занес над головой Кико оружие.
Женщина очутилась между ними.
- Во имя Бога и святой Нины, остановись, Вано, чтобы не раскаиваться потом! - она склонилась над Кико, заслоняя его своим худеньким, слабым телом.
С глухим ропотом, тяжело дыша, Вано отступил от тахты и опустился на табурет в углу сакли.
Кико, совершенно обессиленный, снова упал на тахту, а над ним, как добрый ангел-хранитель, склонилась женщина, нежно перебирая своими тонкими пальцами черные кудри Кико и тихо-тихо нашептывая ему на ушко:
- Успокойся, мой милый! Успокойся, мальчик мой! Никто не причинит тебе зла, только будь покорным и тихим и не противоречь...
Кико лежал посреди своих подушек, и только его черные горящие глаза по-прежнему с бесстрашным вызовом были устремлены в суровое лицо Вано.
Тот тяжело поднялся с табурета и подошел к Кико.
- Послушай, - произнес он тихим, но внушительным голосом, обращаясь к своему юному родственнику, - послушай, мальчишка, запомни хорошенько то, что я сейчас тебе буду говорить... Изволь покориться мне, или я ни за что не ручаюсь, запомни раз навсегда: князя Кико Тавадзе нет больше на свете... он умер, его украли горные барантачи, или он нечаянно скатился в бездну, или его убила шальная пуля дидойца... Все равно, это неважно... Важно только то, что его нет больше на свете, и ты теперь не князь Кико больше, а бедный нищий певец, круглый сирота, которого я из милости держу в доме. Слышишь? И горе тебе, если ты попробуешь бежать отсюда или открыть кому бы то ни было свое настоящее имя. Понял меня?
И Вано снова сжал рукоять кинжала, заткнутого за пояс.
Кико понял - от него требуют, чтобы он отныне перестал называть и считать себя князем Тавадзе. Он смело взглянул в лицо Вано.
- Я, князь Ки... - начал было он с достоинством, но пальцы старой Като (так звали женщину) легли на его губы.
- Молчи, Кико! Иначе плохо будет! Молчи и надейся на Бога, а я тебя не дам в обиду, сердце мое...
Это было сказано так тихо, что Кико едва мог расслышать последние слова. На миг глаза мальчика прояснились, и он беззвучно поцеловал лежавшую на его губах руку Като.
Странные, тяжелые дни потянулись для Кико. Целыми часами лежал он неподвижно на своей жесткой тахте, укрытый буркой. Часто его била нервная лихорадка, и тогда голова его горела. Теперь Кико уже не сомневался: Али, которого он полюбил как друга, оказался дурным, бесчестным юношей и предал его бессовестному дяде Вано. Эта мысль мучила бедного мальчика. Но еще больше мучила другая: что сталось с его дорогим отцом, когда он вернулся в горный замок и не нашел там своего Кико, своего единственного, своего бичо-джана? Может быть, бедный отец умер с горя, не перенеся ужасного известия о пропаже Кико?..