Странное чувство охватило Галю с той минуты, как Натали начала свой рассказ. Темные глаза рассказчицы то и дело останавливались на ее лице. И эти глаза, полные тоски и грусти, напоминали девочке чьи-то ласковые, давно забытые взоры... Постепенно все яснее и яснее выступали эти взоры в памяти Гали... И еще другие, еще более дорогие, любящие... А за ними выступали деревья широко разросшегося фруктового сада, уютный маленький домик и река... И крошка-девочка в белом платьице с распущенными волосами в зелени сада и на берегу реки... Потом чей-то темный силуэт представлялся Гале... Черная женщина в ярких лохмотьях, появившаяся внезапно и утащившая девочку в лес... А потом... нищие грубые цыгане... брань, крики, побои... и Орля... милый Орля, защитник и ангел-хранитель девочки...
-- Вот мы и пришли! -- внезапно послышался над головою Гали дрогнувший голос.
Затем щелкнул замок в двери. Широко распахнулась она, и все очутились в небольшой комнате, оклеенной светлыми обоями, с окном, завешенным кисейной занавеской. В одном углу комнаты стояла детская кроватка под белоснежным кисейным пологом, в другом -- стол с массою игрушек, разбросанных на нем и в углу, на ковре. Точно здесь только что находилась девочка, хозяйка этого уголка.
Лишь только Галя переступила порог комнатки, светлое, как луч солнца, воспоминание прорезало маленькую головку...
Ведь эту кроватку, эти игрушки, эту занавеску и ковер она помнит, знает, хорошо знает... И вот ту куклу с отбитым носом. Да, да, да, ведь это ее кукла Дуся, ее Дуся! Та самая Дуся, с которой она когда-то играла по целым дням!
Все светлее, все яснее и настойчивее проникает воспоминание в белокурую головку девочки... Прошлое поднимается из недр души, воскресла память...
Да, нет сомнения, это ее кровать, ее кукла, ее игрушки... А там... Она поднимает глаза на стену... Там над кроваткой каждый раз, прежде чем уснуть, она видела ее -- портрет тон, которая сидела около ее кровати, портрет ее матери...
Вот он! Так и есть! А с ним рядом другой...
-- Мама! -- вырвалось громким неожиданным криком из груди девочки, и она протянула к портрету руки. -- Мама! Мама! Мама!
-- Верочка! Крошка моя! Это я -- твоя тетя!
Натали бросилась к Гале, и град исступленных поцелуев посыпался на лицо, шею, волосы и руки девочки. Слезы ручьем полились из глаз Зараевой, смочили льняную голову и платье ребенка.
И Галя плакала и прижималась к груди девушки. -- Верочка! Моя Верочка!.. Племянница моя ненаглядная!.. -- шептала Натали, смеясь и плача от счастья. -- Крошечка моя!.. Я тебя узнала, узнала сразу!.. Ведь все эти восемь лет я жила мыслью о тебе!.. Я верила в твою смерть, но... все же надеялась смутно, что увижу, встречу мою крошку... Как видишь, я все твои вещи привезла из старой усадьбы... окружила себя ими и среди них, твоих игрушек, подле твоей пустой кроватки, проводила взаперти целые часы, вспоминая свою Верочку, тоскуя по ней... Бог видел мое горе и смилостивился надо мною, вернул мне тебя... О, теперь я никогда не расстанусь с тобою, с моей бесценной, единственной, родной моей племянницей, сокровищем моим. Я заменю тебе покойную маму, я всю жизнь положу для тебя, счастье мое, дорогая, милая, родная моя деточка.
И опять нежные руки обвивали шею Гали, а горячие трепещущие губы Натали осыпали градом поцелуев ее лицо.
Девочка отвечала такими же поцелуями и ласками... Память ее пробудилась вполне и подсказывала картины детства одну за другою, одну за другою...
-- Тетечка! Наташечка! Тетечка моя! -- лепетала она тихо, застенчиво прижимаясь к Натали и робко возвращая ей поцелуи и ласки.
Все присутствующие были взволнованы, потрясены этой сценой. В глазах взрослых стояли слезы. Девочки плакали. Растроганные, потрясенные, плакали и Счастливчик с Алей. Подозрительно долго сморкался Ивась. А Ваня Курнышов что-то очень усердно занимался мухой па стене и ожесточенно кусал себе губы.
Никто не объяснил, как эта цыганочка Галя могла быть Верочкой, потерянной, погибшей племянницей tante Natalie. Но все догадались, что тогда, восемь лет назад, девочка, которую считали погибшей, не утонула в речке, а попала к цыганам, которые увели ее в табор и держали вместе со своими цыганскими детьми.
Несколько минут в комнате все молчали.
-- Валентина Павловна! -- произнесла, наконец, едва-едва подавив свое волнение, Натали. -- Благодарю вас от души за Верочку... Спасибо, добрая душа, что приютили мою крошку, спасибо за все, за все, сделанное ей. Сегодня же я возьму ее к себе в дом. Вы понимаете мои чувства. Я нашла мое сокровище и не разлучусь с нею...
-- А Орля? -- неожиданно прозвучал среди воцарившейся затем тишины нежный голосок Гали.
-- Какой Орля?
-- Шура! Мой братик! Ах, тетечка, я ни за что не расстанусь с ним! -- и девочка, отбежав от тетки, бросилась к угрюмо стоявшему в уголке Орле, схватила его за руку и вывела вперед. -- Вот, тетечка, мой братик... Если бы не он, меня насмерть забили бы цыгане или я голодной смертью погибла бы в лесу.
И Галя тут же, волнуясь, дрожа, бледнея и краснея, стала передавать всю историю своей тяжелой жизни у цыган.
-- Орля... С Орлей... Если бы не Орля... А Орля... -- то и дело срывалось с ее губ.
Пока она говорила, перед Натали развертывались ужасные обстоятельства жизни ее племянницы в таборе. Она поняла одно: если бы не этот курчавый, угрюмый па вид мальчик, ей бы не увидеть больше никогда своей Верочки. И она протянула руку курчавому мальчику, с глубоким захватывающим чувством сказав при этом:
-- Ты будешь у меня первым моим другом и племянником наравне с Верочкой. Я позабочусь о твоем будущем... Только попроси Валентину Павловну отпустить тебя ко мне навсегда.
-- О, что касается меня, -- живо произнесла Раева,-- я не могу держать Шуру насильно. Пусть решает сам, где ему лучше. Решай, мой друг, никто не принуждает тебя.
Глубокое молчание воцарилось в комнате. Все глаза устремились на Орлю. Все с нетерпением ждали его слов.
Но мальчик молчал. Жилы на лбу у него надулись, он потупился в землю, до боли закусил губы. Тяжелая непосильная работа происходила в его душе.
Он не мог, с одной стороны, заплатить неблагодарностью добрым людям, с другой -- не мог расстаться с Галькой, не мог ни за что. Последний довод ударился в его мысли с необычайной силой... Он до крови закусил губу, потом тряхнул головою, точно сбрасывая непосильную тяжесть с плеч, и не то простонал, не то прокричал резко:
-- Я с Галькой хочу вместе.
А затем круто повернулся на каблуках и стремительно выскочил за дверь.