А. П. Безак
(1860—1864)
После Катенина генерал-губернатором был назначен Александр Павлович Безак. По прибытии в Оренбург в конце 1860 г. при общем приеме всех служащих в зале своего дома сказал, что управление краем он поведет на либеральных началах, будет стремиться в этом направлении сделать необходимые реформы, для чего пригласит образованных чиновников из Петербурга и вообще при назначениях на должности будет держаться правила узнавать во всех отношениях избираемых лиц, дабы впоследствии избегать необходимости сменять назначенных, что ведет к печальным результатам как для пользы службы, так и для самих сменяемых.
Вступительная речь была сказана хорошо, но заметно, что она была сочинена предварительно.
Еще со времени Катенина важные мероприятия об суждались в особых комитетах, составлявшихся из лиц, хорошо знакомых с делом, переданным на обсуждение особого комитета, где руководителем был генерал-губернатор. С назначением Безака комитеты эти уничтожились.
Безак в жизни был человек расчетливый, не допускавший ни в чем излишества. Это имело влияние на всех окружающих его лиц и высших начальников; по этому частная жизнь в Оренбурге сузилась, частные балы и вечера сократились. Почти все служившие при Катенине разъехались: Столыпин уехал из Уральска, граф Толстой сменился с должности наказного атамана Оренбургского войска; его место занял полковник Петр Васильевич Зварыкин. Управлявший Оренбургскими киргизами Григорьев силою был столкнут с места, хотя он старался удержаться и писал даже государю. По приезде в Петербург он узнал, что уволен в отставку с пенсиею в 300 руб. и оставался некоторое время без всякого назначения. Впоследствии он поступил профессором восточных языков в С.-Петербургский университет, где он служил до перехода к Перовскому, затем одновременно служил в министерстве внутренних дел при генерал-адъютанте Тимашеве председателем цензурного комитета и редактором «Правительственного Вестника». От этих последних должностей отказался в 1872 г. по болезни.
Я виделся с ним в Петербурге и слышал от него, какую горькую чашу пришлось ему испить вследствие гонений Безака.
Вновь назначенный военным министром генерал-адъютант Милютин оффициальным письмом просил Безака заняться делом о новом устройстве башкирского войска, при этом высказал, что, оставаясь войском в настоящем его виде, оно не может приносить пользы. В виду осложнения дела управления башкирским войском и важных последствий при неудаче введения новой реформы генерал Тетеревников, командовавший башкирским войском, был назначен начальником 23-й пехотной дивизии, составленной из Оренбургских линейных баталионов, остался в Оренбурге и только переселился из Караван-Сарая в казенный дом, бывший на месте нынешнего пансиона гражданской гимназии. На место Тетеревникова был назначен полковник Богуславский, а место последнего Безак дал своему зятю, князю Трубецкому, который в течение двух, лет из прапорщиков произведен был в есаулы Оренбургского казачьего войска. Таким образом Безак в первые два года управления места всех главных начальников заполнил своими избранниками и вся эта фаланга в унисон пела хвалу Александру Павловичу.
Другому своему зятю, Галкину, Безак дал место помощника управляющего Оренбургскими киргизами, сместил Льва Николаевича Плотникова на должность чиновника особых поручений при нем на том основании, что он не имел высшего образования, а в министерстве Безаку будто говорили, что при назначении помощников при главных местных начальниках необходимо выбирать молодых и образованных людей, ибо они первые кандидаты к занятию таких мест. Григорьев, не совсем довольный новым помощником, впал в немилость и потерял место
При Безаке театр существовал круглый год, труппа актеров улучшалась с каждым годом, посетителей в театре всегда было достаточно.
В последний год управления Безака образовался особый клуб из казачьих семейств, в который поступили лица среднего сословия. В танцевальные вечера публики набиралось до тесноты. Изящества в дамских туалетах даже по уставу сего клуба не требовались, и дамы приходили в своих обыкновенных платьях и простых прическах. Клуб этот существовал не более трех лет. Крыжановский увидел в нем сепаратизм и закрыл его.
Сам Безак давал в торжественные дни обеды и балы, на которые гости приглашались из всех сословий. Зимою устраивались раз в неделю танцевальные вечера, но уже не при такой обстановке, как при Катенине: буфета с винами не было; фрукты и сласти разносили, был даже арбуз.
Безак был расчетлив до скупости. Участвуя при докладах, я постоянно видел его в старом сюртуке; новый он надел по приезде жены своей Любови Павловны.
Генерал Безак имел крупное столкновение с Оренбургском гражданском губернатором Егором Ивановичем Барановским. Последний был правовед и принадлежал к кругу либеральной молодежи, в руках которой в 60 гг. было почти все управление. Барановский получил место губернатора по представлению Катенина, столкнувшего для него дейст. ст. сов. Потулова, быть может и устаревшего во взглядах на управление, но управлявшего губернией почти независимо от генерал-губернаторов, которые мало вмешивались в гражданскую часть, а в непосредственной своей зависимости считали дела пограничные, военные и инородцев. При том губернаторы, видя в генерал-губернаторах по их государственному положению царских заместителей, не позволяли в сношениях с ними ничего заносчивого, были осторожны и устраняли все, что могло повести к несогласиям.
С другой стороны, влиявшия на генерал-губернаторов лица — правитель канцелярии и другие — были петербуржцы, более или менее далекие от желания проводить мысль о личном своем значении потому что все видели и знали их влияние.
У Безака таких людей не было. Правитель его канцелярии Тарасов служил в главном управлении Западной Сибири на должности что-то в роде делопроизводителя, Чебышев — в надворном суде в Петербурге. Люди эти были никому неизвестные и постоянно пели Безаку, что он, как генерал-губернатор, игнорируется подчиненными и что для возвышения своего значения он должен лично сделать ревизию гражданских учреждений и через своих чиновников требовать, чтобы представления о замещении открывавшихся вакансий восходили далее с его одобрения.
Генерал Безак согласился с этим взглядом и на второй год своего управления послал всех своих чиновников особых поручений на ревизию уездных управлений, а сам с правителем канцелярии Тарасовым и чиновником особых поручений Чебышевым отправился в Уфу. Чиновники явились в канцелярию губернатора с требованием для ревизии всех дел и показали предписания генерал-губернатора. Правитель канцелярии вежливо и почтительно сказал, что у них один начальник, Егор Иванович Барановский, и что если он прикажет, то все будет исполнено, а помимо его приказания ни от кого не могут принять. Барановский сказал Безаку, что если он желает и находит нужным, то может лично сам ревизовать дела и поверять все его распоряжения, но чиновников его к себе в канцелярию не пустит, тем более таких, как Чебышев — личность темная и никому неизвестная, и в какие-либо разговоры с такими личностями губернатор не может входить. При этом Барановский добавил, что Тарасов и Чебышев, прибыв с визитом к жене его, не умели прилично держать себя в гостиной: имели руки в карманах брюк и небрежно разваливались на диване. — Безаку самому ревизовать и просматривать все дела не было времени и таким образом ничем не вызванное недоверие к губернатору кончилось торжеством последнего.
Выше я сказал, что Безаку от военного министра Милютина было поручено составить новое положение о башкирах, сообразно с их современным положением и общими государственными соображениями. На собранном по этому поводу совещании было решено всецело применить к башкирам начала управления, данные для крестьян положением 1861 г., с необходимыми изменениями и сохранением вотчинных прав на земли. Вместо должности командующего войском предполагалось образовать центральное коллегиальное учреждение и местных исполнителей, которым оставить прежнее название кантонных начальников, чтобы введением новых названий не волновать народ. Составление на сих началах положения возложено было на генерала Тетеревникова, а он поручил дело правителю своей канцелярии Долинскому. Написанный последним проект представлял сколок с крестьянского положения, из которого было все, касающееся мировых посредников, отнесено к обязанностям кантонных начальников. Центральное управление проектировано подобно палатам государственных имуществ.
В таком виде проект рассматривался в особом комитете под председательством Безака и после незначительных изменений и дополнений представлен военному министру.
Из министерства проект передавался на заключение главноуправляющего вторым отделением собственной Его Величества канцелярии. По изменению последнего проект состоял из двух частей: одна половина — управляемая, т. е. народ — получил широкое право самоуправления, другая центральная, т. е. общее управление башкирами, удержало характер существующих учреждений — могло все контролировать, обсуждать в хозяйственных делах выгоду и пользу и безусловно могло отвергать и не позволять обществу распоряжаться в своих делах по собственному усмотрению.
Генерал Безак был в это время в Петербурге и личным докладом испросил у государя повеление рассмотреть его проект в государственном совете при его участии, изменить или пересоставить его здесь, а не возвращать для переделки в Оренбург, на что потребуется много времени. Ходатайство его были уважено, и 14 мая 1863 г. высочайше утверждено положение о башкирах.
Возвратившись в конце мая в Оренбург, Безак потребовал от Богуславского немедленного введения у башкир нового положения и тут же дал ему оффициальное предписание не давать мне места при назначении на новые должности.
Богуславского последнее удивило, он тотчас призвал меня и спросил, не получаю ли я высшего назначения в казачьем войске. С моей стороны не было ничего такого, чтобы лишать меня права службы, и я ответил Богуславскому, что нового назначения не ожидаю, а вижу тут интригу и нежелание Безака иметь меня на службе в управлении башкирами. Через несколько времени Богуславский сказал мне, что причина недоброжелательства ко мне Безака выяснена: «Он очищает место для своего зятя Трубецкого, а вы стоите на дороге, и он знает, что я желаю иметь помощником вас, а не князя Трубецкого, и ни в чем не уступлю ему».
Безаку он говорил:«Вы, Александр Павлович, возлагаете на меня введение нового положения у башкир, а способных и опытных людей отнимаете у меня; чрез кого же я буду действовать? Чернов ничем не заслужил изгнания». Безак сказал: — «Я не желаю с ним служить по совершенно посторонним причинам!»
После некоторого спора Безак уступил и сказал: — «Я соглашаюсь оставить его кантонным начальником где-нибудь в другом месте, но не в Оренбурге».
Богуславский на это возразил: «В другом месте он не нужен, а именно здесь, при мне; я тогда своевременно могу знать, как пойдет новое дело, особенно трудное у кочевых башкир, твердо стоящих за сохранение прежних условий жизни». Наконец Безак согласился оставить меня в Оренбурге и спросил Богуславского, будет ли он доволен князем Трубецким, которого он предназначил помощником его.
Богуславский для передачи всех этих подробностей лично приехал ко мне на дом. Утверждение князя Трубецкого последовало не сразу. Милютин не соглашался, считая его неопытным и неподготовленным к такой должности. Безак повторил представление, прося повергнуть на высочайшее усмотрение его скорбь и тоску, как отца, разлучающегося с любимой дочерью.
Наконец ходатайство его было удовлетворено. Князь Трубецкой получил место помощника с жалованием 2 т. руб., а я был назначен начальником башкир первого Оренбургского, кантона.
С половины июня я уехал образовывать сельские общества и волости, открывать волостные суды и волостные правления с выборами на все места должностных лиц самими обществами. Эту работу я исполнил в течение двух месяцев. Волости составлялись большие, от 3 до 5 т. душ.
При начальном введении положения для ознакомления с тем порядком, как я поступал, были посланы ко мне из Верхнеуральского уезда кантонный начальник подполковник Броссе и из Белебеевского капитан Редин, а в 1864 г. Безаком были посланы чиновники во все кантоны для поверки правильности действия у башкир нового положения. Лицам этим Безак приказал посмотреть в моем кантоне волости, суд и сельские общества Я показал им на месте все введенное в Оренбургском уезде и с запасом этих сведений они поверяли другие уезды. Чиновниками этими были Плачковский, Рогали-Левицкий, Шульгин и Покровский.
От Безака я получил личную благодарность, а потом и высочайшую награду — орден св. Анны 2 й степени, и меня же обязали представить отставного подполковника Давлетшина за оказанное содействие, чего не было на самом деле, ибо он только один раз был на сходе в деревне Имангуловой, где и жил. Давлетшин желал получить чин полковника, чтобы дети его считались дворянами, а ему дали Станислава 2-й степени.
Полковник Богуславский введя новое положение, не пожелал более оставаться на месте заведывавшего башкирами, не обещавшем в будущем ничего особенного, и в 1864 г. весною уехал из Оренбурга в отпуск с тем, чтобы более не возвращаться. Он поступил помощником начальника штаба Кавказской армии, потом служил начальником главного управления казачьих войск и с производством в генералы от инфантерии назначен членом военного совета; умер в 1896 г. В честь его станица Оренб. к. в. Угольная названа Богуславской.
С упразднением должности временно заведывавший башкирами ст. сов. Плачковский не пожелал остаться на прежнем месте чиновника особых поручений 5-го класса при генерал губернаторе, а перешел в Киев к Безаку, переведенному туда генерал-губернатором, а впоследствии был Подольским вице-губернатором, приобрел на льготных правах конфискованное польское имение с доходом в 3 т. руб. и со смертью Безака оставил вовсе службу.
Начальником штаба у Безака был генерал-майор Данзас, переведенный на эту должность при Катенине с места начальника Туркестанской линии; он не поладил с Безаком и вскоре уехал в Петербург, где служил в главном военном суде и умер в чине генерала от инфантерии. После Данзаса исправляющим должность начальника штаба был полковник Черняев, но и он не сошелся с Безаком и вскоре уехал из Оренбурга.
Безак, недовольный офицерами генерального штаба, которые желали быть самостоятельными и не сходились с ним во взглядах, избрал на должность начальника своего штаба начальника инженеров Оренбургского округа генерала Левенгофа, которому и передали во временное управление округ и казачьи войска по отъезде в С.-Петербург.
Отъезд его состоялся в январе 1865 г. Пред выездом Безак дал у себя большой бал, на который было приглашено все оренбургское общество, чиновное и на общественной службе состоявшее; веселились, т. е. плясали, долго, а потом ужинали, но ужин был не в определенный час, а соображаясь с тем, когда по счету ушедших гостей, на остальное число хватило приготовленных блюд.
При Безаке совершилась крестьянская реформа. В пределах настоящей Оренбургской губернии число помещичьих крестьян не превышало 6 т. душ, но много было горнозаводских, число которых простиралось до 20 т. душ. Крепостные помещичьи крестьяне находились более в Оренбургском уезде, в небольшим числе в Троицком и Челябинском.
Обявление манифеста было сделано быстро и беспорядков нигде не произошло. Уставные грамоты составлены были без особенных затруднений и тотчас же начался выкуп по соглашению с крестьянами. В одном имении графа Нессельроде крестьяне отказались от выкупа и получили сиротский надел по 1 ½ десятины на душу.
Обилие башкирских земель, окружавших помещичьи имения, порождало и в других местах отказы, но такому желанию не давали развиваться. Мировые посредники, в особенности Николай Станиславович Циолковский, умели уговаривать крестьян подписывать уставные грамоты и выкупные договоры в надежде, что барин их (А. В. Тимашев), как богатый помещик, подарит им усадьбы. Мужички согласились. Когда приехал в имение сам владелец старики, прощаясь с ним при его отъезде в Казань временным генерал-губернатором, подошли и попросили дать им усадьбы. Тимашев дружески потрепал по плечу некоторых из них, сказал, что хорош и славен он был своими крестьянами, а когда последних освободили, он стал другой человек. Сказав это, Тимашев сел в экипаж и уехал, а крестьянам пришлось платить в казну за полевые угодья и помещику за усадьбы. Пример этот подействовал и на других крестьян. В Оренбургском уезде большинство перешло на выкуп и платеж за усадьбы, на издельной повинности остались имения в северной части уезда: Бондаревского, Дурасова и Дашкова. Последнего село Богульчан на столько было упорно, что местный помещик Лихошерстов — мировой посредник — ничего не мог с крестьянами поделать: в 1865 г. Богульчан передали в Уфимскую губернию, где их привел в покорность известный крестьянский деятель — посредник Бухвостов.
В Троицком уезде был такой случай: крестьяне помещика Епанешникова в числе 40 душ даже отказались принять даром от помещика надел из опасения снова попасть под его власть и согласие их последовало много позже. В том же уезде крестьяне графа Мордвинова до 700 душ, получившие по 5 дес. на душу, при переводе их на выкуп заявили протест против уменьшенного им отвода земли, указывая, что состоя помещичьими, пользовались всею землею — до 15 т. дес., а хотя помещик пред изданием нового закона обязывал их пользоваться 5 дес. на душу, но распоряжение не было исполнено и все оставалось на прежнем положении. Кончилось дело в новом составе губернии отказом графу Мордвинову в обязательном выкупе, а крестьянам дан даровой надел в 1 ¼ дес. Добавлю к этому, что и в Оренбургском уезде при изобилии у помещиков земли и по отсутствию лиц для арендования, крестьяне не были стеснены в пользовании землею: сеяли и косили, где желал каждый, пользовались лесом на домашние нужды даром и неограниченно, а валежник собирали и возили на продажу в Оренбург. В силу изданного крестьянского положения они имели право на высший надел против 5, 6 и 7 дес., назначенного положением для Оренбургского уезда, но закон этот не применялся здесь и крестьяне едва ли знали о существовании его; помещикам же из местных дворян не было интереса в этом отношении действовать против своих собратьев.
В ином положении оказались крестьяне частновладельческих заводов; за прекращением действия последних они остались без средств к существованию, ибо земля, на которой они жили, гористая и лесная, к хлебопашеству неудобная. Тут было много хлопот. Одни из них ушли на казенные земли, другие на временно арендованные у башкир и у казаков Оренбургского войска, как их работники, получая вместо денег плату землею, на которой сеяли хлеб и перевозили в свои дома; третьи бродяжничали, переселяясь с места на место, и наконец возвращались в заводы, где им давали усадьбы.
Расскажу один случай понимания заводскими крестьянами своих прав.
В Преображенский завод приехал гражданский губернатор Григорий Сергеевич Аксаков, переговорил с народом, сказав, что он губернатор, и уехал с одним тоже гражданским чиновником. После его отъезда крестьяне начали расуждать о том, что им говорил губернатор. Бывший между крестьянами отставной солдат уверил их, что это был или писарь или такой же отставной солдат. «Губернаторы ездят с адъютантами», говорил он: «и со свитою из чиновников, а это что за губернатор: никого даже не обругал.»! После крестьяне уверяли, что губернатор у них не был и они его не видали.
В управление Безака развилось народное образование в Оренбурге. Кроме Неплюевского кадетского корпуса, где воспитывались молодые люди всех сословий для военных целей, существовали в городе одно уездное и два приходских училища. Население же города, без казачьего форштадта, достигало 25 т. душ и эти 3 школы с их ограниченным курсом далеко не удовлетворяли потребности в обучении, особенно начальном. Пособием служили частные школы, в которых учили читать и писать по русски и первым четырем правилам арифметики; но и открытие таких школ было затрудняемо существовавшими формальностями: нужно было разрешение директора училищ, жившего в Уфе, а от учителя аттестат в основательном знании и в уменьи преподавать ученикам грамоту и письмо. При таких требованиях формально открытых школ не было, а существовали негласные на небольшое число мальчиков. Нужда в учении была общая и всеми сознаваемая.
В Оренбурге с ведома генерал-губернатора составилось общество частных лиц с целью насадить здесь школы грамотности. На пожертвованные средства открыты были школы по участкам, всего до 7-ми. Учителями были назначены молодые мужчины и частию девицы, заведомо к сему способные, а жалованье платилось из добровольных пожертвований населения: пожертвования стекались из различных источников: взамен праздничных визитов вносились деньги, подписывались по приглашению прямо на школы, устраивались любительские спектакли и лоттереи-аллегри при самой незначительной цене за билет, общественные гулянья с иллюминацией; из всего этого составлялась сумма, достаточная для содержания участковых школ. Много помогали в этом деле оренбургские дамы, особенно те, мужья которых занимали выдающиеся должности. Жена управляющего Оренбургскою таможнею, Любовь Александровна Решко, собрала с бухарских купцов, приходивших сюда с караванами, до 800 руб. сер. Усердие ее породило ревность в других дамах, которые никак не могли итти параллельно с Решко и называли ее «мадам Монте-Кристо» по имени героя модного в то время французского романа. Душою этого общества был Василий Павлович Долинский, правитель канцелярии командующего башкирским войском, проявивший свою энергию в открытии русских школ у башкир; он много ратовал об устройстве и поддержании участковых школ в городе, доставляя для них порядочные средства и, несмотря на немолодые годы, игравший в театре в пользу школ.
Таким образом, заведенные участковые школы впоследствии, с дарованием городу самоуправления, были преобразованы в приходские училища, существующие и теперь на городские средства.
Низшее или начальное обучение много двинулось вперед, но непосредственно за ним следующее среднее отсутствовало. Оренбургское городское купеческое и мещанское общество, в виду полного отсутствия учебного заведения для женского образования, открыло одну школу, преобразованную потом в 1868 г. в женскую прогимназию, которая существует и теперь[35].