Русское самодержавие еще не сказало своего последнего слова. Оно не есть нечто законченное: оно живет, и развивается, и, несомненно, имеет долгую и блестящую будущность. К чему оно придет в конце концов -- это узнают со всей точностью наши потомки, мы же, на основании указаний минувшего опыта и современной действительности, можем предугадывать лишь в общих чертах, что внесет Россия в великую сокровищницу человеческого духа своей национальной формой правления.
Неограниченные монархии были известны и Древнему миру, и новым, германо-романским народам. Русское самодержавие резко отличается от них и по своему происхождению, и по своему религиозно-политическому значению, и вообще по своему характеру. Верховная власть наших царей не имеет ни теократического, ни цезарепапистского оттенка; она опирается не на завоевания и не на гнет. Самодержавное право русских монархов, доселе еще столь малоисследованное, целиком зиждется на учении Православной Церкви и на правде.
Между тем как вся Европа утратила и утрачивает веру к своим государям, Россия сохранила и будет сохранять единение с Царем. И в то время, когда весь цивилизованный мир, у же и теперь испытавший столько горьких разочарований в тех радужных надеждах, которые он возлагал на парламентаризм и республиканские учреждения, окончательно утратит веру в них, Россия докажет всему человечеству, что ее своеобразное и благодетельное самодержавие, имея на своей стороне все преимущества твердой власти, дисциплины и порядка, не уступает никакой форме правления во всем, что касается обеспечения гражданской и общественной свободы.
Наше самодержавие покажет, что в неограниченной монархии может прекрасно воспитываться и развиваться чувство законности. Отстаивая строгое исполнение нелицеприятного и для всех равного закона, русские монархи тем самым укрепляли и будут укреплять свою власть, созидая ее на всеобщем доверии.
Наше самодержавие совершенно совместимо с той свободой Церкви, которая необходима для ее процветания, хотя Петр Первый думал иначе и потому подозрительно относился и к патриаршеству, и к соборному началу. Это объясняется тем, что знаменитый император на многие явления русской жизни смотрел сквозь западноевропейские очки. Русское самодержавие не только никогда не встречало противодействия со стороны наших святителей, а возросло и окрепло при их нравственной поддержке. Дело Никона нимало не противоречит этому положению. То была личная ссора "тишайшего" государя с его "собинным" другом, а не исторический спор между представителем светской и представителем духовной власти. Такой спор в России немыслим. Поэтому и русскому самодержавию нечего опасаться возвращения к тем церковным порядкам и учреждениям былого времени, восстановление которых может оказаться нужным и полезным.
Наше самодержавие не может бояться и широкого развития местного самоуправления. Оно будет раздвигать или суживать его пределы исключительно в интересах самого дела, а не по тем побочным соображениям, которыми определяются характер и размеры самоуправления там, где власть опирается на торжество той или другой партии или на сцепление таких или иных случайных событий и обстоятельств.
Наше самодержавие, наконец, ничего не может иметь и против широкой свободы разумного печатного слова, ибо нуждается в свете и не имеет надобности в сокрытии истины. Пример покойного Каткова показывает, каким влиянием может пользоваться в России талантливый и честный публицист, умеющий энергично отстаивать свои взгляды. Таким влиянием едва ли пользовался кто-либо из западноевропейских журналистов.
Говорить ли, наконец, что наше самодержавие, упразднившее произвол помещичьей власти и всячески старающееся оградить народ от произвола низших правительственных агентов, лучше всяких хартий -- habeas corpus -- может содействовать развитию в народе чувства человеческого достоинства?
Нечего также говорить и о том, что наше самодержавие будет всегда лучшим, самым надежным другом русской образованности. Русские цари всегда шли впереди народа в деле насаждения и поддержания на Руси наук и искусств.
Наше самодержавие с уверенностью может смотреть в будущее. Когда на Западе рассеется мираж демократических и республиканских идей, когда и наука права, и беспристрастная история окончательно подорвут значение тех политических теорий, которые пользуются ныне преимуществом моды, -- тогда великое и благое призвание нашего самодержавия будет по достоинству оценено не только у нас, но и там, где господствует ныне столь наивная вера в чудодейственную силу избирательских агитаций, парламентского большинства, механического подсчитывания голосов при решении государственных вопросов, партийной розни, министерских кризисов и т. д. Мы привыкли думать, что людям Запада нечему у нас учиться. Но те из них, которые знакомы с историей и догматами Православной Церкви, уже начинают проникаться убеждением, что свет и ныне обретается на Востоке. Так, например, Гладстон высказал именно эту мысль в одной из своих последних брошюр, посвященных английским диссидентам. Будучи хранительницей христианства в его чистейшем виде, Россия в то же время обладает и такой формой правления, которой могут позавидовать многие наиболее цивилизованные народы, испытавшие разрушительное действие революции, и не нужно быть пророком для того, чтобы сказать: не за горами тот день, когда иностранцы будут приезжать в Россию, чтобы изучать историю и практику нашего самодержавия и ставить его в пример и назидание своим соотечественникам.
Будем же сознательно и с любовью дорожить царской властью как залогом могущества, благоденствия и славы России, и да рассеется поскорее то суеверное преклонение перед чуждыми нашей родине политическими идеалами, которое наделало ей столько бед.
Первоначально напечатано в харьковской газете "Южный край" 1894. Ноябрь--декабрь.
Публикуется по изданию: Черняев Н. И. (подп.: Н. Черняев). О русском самодержавии // Русское обозрение. 1895. No 8. С. 761--797; No 9. С. 220--252.