Travel, in the younger sort, is а part of education; in the elder -- а part of experience...
Let the traveller not change his country manners for those of foreign parts; but only prick in some flowers of that he hath learned abroad into the customs of his own country.
Lord Bacon. "Essays Civil and Moral" (**).
(*) Съ особеннымъ удовольствіемъ помѣщаемъ здѣсь эту ученую и вмѣстѣ живую, любопытную статью нашего предпріимчиваго путешественника Пл. Ал. Чихачева. Читатели, вѣроятно, не забыли статьи его: "О пароходствѣ и озерахъ Сѣверной Америки", помѣшенной въ "Отеч. Запискахъ" 1839 года (т. III, отд. II, стр. 54). Пл. Ал. Чихачевъ наиболѣе изслѣдовалъ Сѣверную и Южную Америку, участвовалъ въ хивинской экспедиціи и недавно еще всходилъ на вершину Маладетты въ Пиренеяхъ, считавшуюся доселѣ неприступною. Читатели, конечно, уже имѣютъ свѣдѣнія объ этомъ восхожденіи какъ изъ иностранныхъ журналовъ, такъ и изъ статьи "Отеч. Записокъ" прошлаго года (т. XXV, отд. VIII: "Восхожденіе на пикъ Нету въ Пиренеяхъ").-- Предлагаемая теперь статья есть плодъ путешествій г. Чихачева по Америкѣ.-- Слово "пампа" происхожденія индійскаго (кичуа); собственно значитъ "луговая равнина". Ред.
(**) "Путешествія для молодыхъ людей составляютъ часть воспитанія; для взрослыхъ -- часть опытности... Путешественникъ не долженъ мѣнять свои народные нравы на иностранные: онъ долженъ только стараться перенести въ свое отечество цвѣты тѣхъ знаній, которыя пріобрѣлъ въ странахъ иноземныхъ."
-----
Область равнинъ занимаетъ большую часть материка новаго-свѣта {Баронъ Александръ Фон-Гумбольдтъ полагаетъ всю поверхность американскаго материка въ 3,534,000 морскихъ квадратныхъ миль, изъ которыхъ около 1,821,000 кв. миль приходятся на полуостровъ сѣверный и 1,713,000 кв. миль на южный полуостровъ. Тотъ же ученый полагаетъ пространство равнинъ на первомъ полуостровѣ въ 984.000 кв. миль, что почти равняется площади цѣлой Европы, на южномъ материкѣ, по его исчисленіямъ, равнины занимаютъ 1,370,700 кв. миль. Изъ этихъ приблизительныхъ исчисленіи видно, что на 3,034,000 кв. миль, составляющихъ всю поверхность новаго-свѣта, 2,354,700 кв. миль заняты равнинами, и что гористая поверхность относится къ плоской почти какъ 1 къ 4. (См. Voyage aux Régions Equinoxiales, tome IX et X, livre IX, p. 221, -- и Asie Centrale, Hauteur moyenne des continens. Tome I).}. Въ обоихъ полушаріяхъ она образуетъ необозримыя долины, которыхъ крайніе предѣлы, на западъ -- Анды, тянущіеся почти вровень съ Тихимъ-Океаномъ, отъ Магелланова-Пролива до Полярнаго-Моря; на востокъ -- Океанъ-Атлантическій и Бразильскія горы, Аллигены и ихъ канадскіе отроги.
По этимъ плоскимъ осадочнымъ землямъ, происшедшимъ отъ медленнаго и постепеннаго возвышенія земной коры, долгое время находившимся подъ водою и которыхъ высоту надъ уровнемъ моря можно полагать отъ 30 до 170 саженей {См. А. de Humboldt. Asie Centrale, Considérations Hypsomélriques, Томъ I, стр. 77.} -- присвоены разнообразныя названія: прери (prairies), саванъ (sayanas), ліановъ (lianos) и пампъ (pampas).
На южномъ материкѣ три поперечные хребта {Эти три поперечные хребта, а именно Кордиліеры Каракасскія, Паримскія и Чикитскія, связываются съ главнымъ Хребтомъ Андовъ.} горъ, идущіе отъ востока къ западу, между окраинами знойнаго пояса, раздѣляютъ на три ложбины огромную область равнинъ, простирающуюся отъ полуденныхъ предѣловъ южно-американскаго полуострова до Кордильеровъ {Слова "Кордильера", "Сіерра" (Cordillera, Sierra) значатъ по-испански -- цѣпь, или большой хребетъ горъ.} прибрежныхъ Караибскому-Морю. Эти три ложбины, открытыя на востокъ и на юго-востокъ, прилегаютъ къ рѣкамъ Ореноко, Амазонской и Ріо-де-ла-Плата. На обоихъ противоположныхъ концахъ Южной-Америки, онѣ покрыты высокими злаками и обильными пастбищами, но безлѣсны. Напротивъ, на равнинахъ Амазонской и Ріо-Негро, потопляемыхъ экваторіальными дождями, растутъ густые дѣвственные лѣса, гдѣ лишь протекающія по нимъ рѣки доступны человѣку {По исчисленію Гумбольдта, пространство этихъ лѣсовъ въ шесть разъ болѣе всей Франціи. См. Voyage aux Régions Équinoxiales. Tome VI.}.
Физическое образованіе саванъ Ореноко и Ріо-де-ла-Плата напоминаетъ наши степи между Днѣпромъ и Волгою, Иртышемъ и Обью {Я разумѣю здѣсь лишь низменныя луговыя степи, но отнюдь не плоскія возвышенности и пески.}. Пампы, какъ говорятъ знаменитые Мальт-Брёнъ и Гумбольдтъ, суть "настоящія степи Америки". Но первыя отъ вторыхъ отличаются особенно совершеннымъ безлѣсьемъ и отсутствіемъ тѣхъ глубокихъ рытвинъ, расширенныхъ стоками водъ и таящими снѣгами {Murchisson, Geological Structure and Tchernoу-Zein of Russia.}, и бугровъ, которые столь часто замѣчаются въ степяхъ стараго-свѣта. Хотя горизонтальность пампъ нарушается нѣкоторыми волнистыми неровностями, образовавшимися частію наносными песками (medanos) {Medanos, или наносные пески (дюны), состоятъ изъ земли легкой, песчаной и плодоносной; трава на нихъ не такъ густа, какъ на равнинѣ, но волчцы и солонцоватыя растенія плодятся сильно. Форма этихъ насыпей пампы весьма-разнообразна, и переходъ ихъ къ зеленой поверхности равнины рѣзокъ и безъ всякой постепенности. Ихъ высота, ничтожная сама по себѣ, кажется весьма-значительною на плоскости этого землянаго океана.}t частію углубленіями почвы, но эти неровности ничто предъ разнообразіемъ нашей степной поверхности.
Вѣроятно, скоро настанетъ время, когда ближайшее изученіе фактовъ, большая послѣдовательность въ наблюденіяхъ, основанныхъ на точныхъ числовыхъ показаніяхъ, наконецъ новыя ученыя пренія, докажутъ неопровержимо ипотезу, принятую нѣкоторыми учеными {I. Klaproth. Mém. relatifs à l'Àsie, Tome I.-- Erdkunde von Asien. Band I. Einleitung;-- А. Humboldt;-- Àbel Remusat, Mém. sur l'Asie Centrale, и прочіе ученые.} и оправдываемую присутствіемъ многочисленныхъ соленыхъ озеръ и морскихъ осадковъ, а именно: что эти низменныя области земнаго шара служили нѣкогда жолобовинами большимъ внутреннимъ морямъ. Доказать это -- дѣло геологіи, которой новѣйшія открытія пролили столько свѣта на давпіе перевороты нашей планеты.
Южное нагорье поперечной Чикитской-Кордильеры, подъ 19 и 20 градусами южной широты, можетъ быть принято за географическій самый сѣверный предѣлъ буэнос-айресскихъ пампъ, которыхъ поверхность, болѣе или менѣе связанная съ патагонскими равнинами, простирается на полдень до Магелланова-Пролива (53о юж. шир.). На одной изъ оконечностей этой огромной третичной долины, заключающей въ себѣ болѣе 128,000 кв. легвовъ {По мнѣнію Альсида д'Орбиньи, третичная плоскость пампъ обширнѣе Франціи, Испаніи, Португаліи и Англіи, взятыхъ вмѣстѣ. См. Alcide d'Orbigny. Voyage dans l'Amérique méridionale. Tome III, Chap. VI.-- Американская легва (légua) составляетъ болѣе 4 верстъ.}, растутъ бананы и пальмы, тогда-какъ другая покрыта снѣгами и льдами. По самой срединѣ пампъ протекаютъ рѣки Ріо-Негро и Ріо-Колорадо.
Въ дождливое время года, злаки въ 4 и 5 футовъ вышины и солонцоватыя растенія образуютъ необозримый зеленый, волнистый коверъ, который скоро желтѣетъ и высыхаетъ отъ зноя лѣтняго солнца и отъ порывовъ пампера {Памперо есть юго-западный вѣтеръ, который дуетъ въ пампахъ изъ андскихъ ущелій съ необоримою свирѣпостію. Мореплаватели замѣчаютъ его дѣйствіе на большомъ разстояніи отъ атлантическихъ береговъ.}. Тогда печальный видъ этихъ пустынь, особенно къ югу отъ Ріо-Негро, гдѣ начинаются безплодныя и песчаныя патагонскія степи, дѣлается нестерпимымъ; лишь миражи оживляютъ порою эту картину какою-то странною жизнію.
Небольшія соленыя озера, составляющія отличительную черту третичныхъ пластовъ {См. Elie de Reaumont et Dufrénoy -- Объясненіе къ ихъ великолѣпной геологической картѣ Франціи.} новаго и стараго свѣта, разсѣяны по глинистой почвѣ этихъ равнинъ, вообще проникнутыхъ соляными частицами, которыя вывѣтриваются на поверхности {Соляные осадки, жадно собираемые пасущимися стадами, называются туземцами салитраль (salitrales).}.
Можно ограничить собственно такъ-называемыя буэнос-айресскія пампы болѣе-близкими предѣлами {Кордуанскія и Сант-Луиса горы къ сѣверу; Тендильскія и Ріо-Негро на полдень; рѣіеи Парана и Ріо-Уругуай на востокъ, и послѣдніе отроги Андсвъ къ западу -- образуютъ до нѣкоторой степени границы буэнос-айресскихъ пампъ.}. По направленно отъ Мендосы къ Буэнос-Айресу находятся три пояса довольно другъ-отъ-друга отличные: первый начинается у подошвы послѣднихъ андскихъ отроговъ; -- здѣсь почва песчаная, изрѣдка покрытая мелкимъ колючимъ кустарникомъ (большею частію allgafoba) на пространствѣ около 350 верстъ; второй (около 600 верстъ) производитъ густыя травы; третій застланъ волчцомъ {Cynara cardunculus (Linn.).} и особеннымъ родомъ ковыля. Эти -- волчцы или репейникъ претерпѣваютъ довольно странныя превращенія. Весною и лѣтомъ, они вытягиваются полные силы и соковъ, до вышины отъ восьми до десяти футовъ; они растутъ такъ плотно другъ къ другу, что Гаучи {Гаучи (Gauchos) суть выродившіеся потомки Испанцевъ, которые первоначально разбросали ихъ по пампамъ, для сбереженія привезенпаго ими изъ Европы скота.} употребляютъ ихъ какъ шанцы противъ набѣгсвъ Индійцевъ. Смѣшанный съ коровьимъ навозомъ (кизякомъ) и животными костями, этотъ репейникъ также употребляется на топливо. Съ приближеніемъ осени, онъ внезапно желтѣетъ, стебли его высыхаютъ, и первый рѣзкій памперо разноситъ его по степи, гдѣ онъ быстро сгниваетъ и исчезаетъ.
Не смотря на довольно-толстый слой растительнаго перегноя (humus), деревья не растутъ на этой почвѣ, гдѣ, напротивъ, травяныя растенія достигаютъ до столь сильнаго развитія. Трудно объяснить это явленіе одною сухостію почвы и атмосфернаго воздуха, тѣмъ болѣе, что оно повторяется, хотя и не въ столь общемъ видѣ, въ саванахъ Миссури, въ Сѣверной-Америкѣ и въ нашихъ степяхъ, гдѣ влажность гораздо-обильнѣе. Объясненіе такого явленія вполнѣ достойно вниманія естествоиспытателей; усиленныя изъисканія по этому предмету были бы дѣломъ великой важности, какъ вообще для физической географіи, такъ и въ-особенности для сельскаго хозяйства.
До-сихъ-поръ, геологическое образованіе пампъ было мало изслѣдовано, и ни минералогическій составъ, ни относительный возрастъ формацій этого огромнаго осадка красноватой глины и песчаника, содержащаго въ себѣ допотопные остатки исполинскихъ животныхъ, еще не былъ подвергнутъ точнымъ изъисканіямъ. Господа д'Орбиньи и Даруинъ, которые болѣе всѣхъ новѣйшихъ ученыхъ подвинули науку въ этой части: новаго-свѣта, никогда не могли достигнуть до самой внутренности пампъ. Свѣдѣній, обнародованныя ими объ этомъ краѣ, суть болѣе плоды теоретическихъ соображеній, отличающихся рѣдкою проницательностью нежели слѣдствіе мѣстныхъ наблюденій {См. Alcide d'Orbigny. Voyage Dans l'Amerique Meridionale, и Darwin's Journal of the Surveying Expedition of Н. М. Ships Beagle of Adventure. 1832--1836.}.
Климатъ пампъ вообще здоровый и постоянный; однако хотя разность температуръ не достигаетъ тѣхъ предѣловъ, которые замѣчаются въ русскихъ и киргиз-кайсацкихъ степяхъ {Во время хивинской экспедицій (1839--1840) мнѣ удалось сдѣлать рядъ точныхъ метеорологическихѣ наблюденій, могущихъ дать понятіе о климатологіи этихъ степей. См. Poggendorf's Annalen; и Humboldt Asie Centrale. Tome III.}, но атмосферическія перемѣны бываютъ рѣзки и внезапны.
Между животными обитателями этихъ странъ занимаютъ первое мѣсто левъ, тигръ (жагуаръ) и страусъ {Страусъ пампъ (Rhea americana) хотя различенъ отъ африканскаго страуса, однако же силенъ и весьма-быстръ на бѣгу.}; гуанаки {Гуанако (Guanaco, Auchenia Uacma, Linn.) принадлежитъ къ породѣ антилопъ -- прекрасное животное, ловкое и легкое. Оно водится въ этихъ равнинахъ стадами отъ 20 до 50 головъ.}, бискачіи {Бискачіо (biscacho, callomus biscacia) живетъ въ норахъ, которыя онъ прокапываетъ на значительное углубленіе. Онъ, видимо толще и ниже нашего зайца.}, галинасы {Гальиасъ (calhartes urubu) и каракара (polyborus vulgaris) хищныя птицы, величиною съ маленькихъ кондоровъ.}, каракары и безчисленные рои москитовъ и саранчи населяютъ эти пустыни; змѣи встрѣчаются рѣдко, исключая мелкихъ породъ. Вообще, величина и сила породъ животнаго царства въ новомъ-свѣтѣ должны уступить мѣсто развитію растительнаго и минеральнаго.
Пампы населены дикими Индійцами {Альсидъ д'Орбиньи въ своихъ любопытныхъ изслѣдованіяхъ объ американской породѣ людей раздѣляетъ, племя Индійцевъ, населяющее пампы на три главныя отрасли, а именно: 1) отрасль Пампскихъ Индійцевъ собственно такъ-называемыхъ, 2) Чикитовъ и 3) Моховъ. Эти три отрасли подраздѣляются еще на 27 различныхъ родовъ. По исчисленіямъ этого ученаго, несообразность народонаселенія съ пространствомъ земли такъ велика, что собственно въ пампахъ считается одинъ человѣкъ на 3 квадратныя легвы или на 12 квадратныхъ верстъ. Въ Нидерландахъ считается 2829 человѣкъ на каждую квадратную легву, а въ Англіи 1457. (См. Alcide d'Orbigny. Voyage dans l'Amcrique Méridionale, Tome IV,
глава 1, стр. 16.)}, ведущими жизнь пастушескую и охотничью. Испанцы дали имъ названіе Индіосъ Бравосъ (Indios Bravos). Сверхъ этихъ коренныхъ жителей, по пампамъ разсѣяны семейства особаго рода, происшедшія отъ смѣшенія Европейцовъ съ краснокожими. Эти полудикіе люди носятъ ссобственно названіе Гаучей.
Попавшіе въ эти неооозримыя равнины еще со временъ завоеванія Америки, они до-сихъ-поръ сохранили притязанія на имя кастильянскихъ гидальговъ (hidalgos castillanos), но, къ-сожалѣнію, эти мнимые аристократы издавна лишились всѣхъ правъ своихъ, благодаря своей многочислепности и забвенію всѣхъ гражданскихъ доородѣтелеи.
Жизнь нынѣшняго Гауча есть любопытный образчикъ первобытной жизни, по большой части сохранившейся лишь въ историческихъ преданіяхъ; пастушеской и зв ѣ роловной; и добродѣтели и пороки Гаучей носятъ на себѣ отпечатокъ этого незапамятнаго состоянія общества. Безстрашный, ловкій, своевольный, но коварный, безпечный, вполнѣ преданный всѣмъ порывамъ страстей, Гаучо не знаетъ ни въ чемъ другихъ предѣловъ, кромѣ океана,-- другой узды, кромѣ своей дикой воли и страха, который наводятъ на него сосѣдніе Индійцы {Въ буэнос-айресскихъ пампахъ собственно такъ-называемыхъ, встрѣчаются 3 рода Индійцевъ: 1) Аранканы (Arancanos) въ южныхъ Андахъ Чили и въ восточной части пампъ, 2) Пуелчи (Puelchtfs) въ срединѣ равнинъ, и 3) Патагонцы (Patagones) въ полуденной части американскаго материка. Эти три рода принадлежатъ къ 1-й отрасли племени Индійцевъ, по классификаціи д'Орбиньи.}.
Никогда христіанство, произведшее столько чудесъ, не могло соединить этихъ людей узами общества. Они не знаютъ первыхъ, основныхъ началъ его и презираютъ тѣхъ, кто исполняетъ его правила. Суровый отъ природы, привыкшій съ рожденія къ быту кочевому и охотничьему, Гаучо знаетъ лишь одну отраду въ жизни -- далекія странствованія.
Съ лассо {Лассо (lasso) почти тоже, что казацкій арканъ, только онъ гораздо-длиннѣе, и Гаучо дѣйствуетъ имъ съ большею ловкостью. Болы (bolas) состоятъ изъ трехъ шаровъ, обыкновенно каменныхъ, вплетенныхъ въ три конца веревки, которые посрединѣ соединены въ одну веревку. Охотникъ держитъ ее промежь пальцевъ правой руки и вертитъ ее надъ головою, пока не улучитъ минуты, чтобъ пустить ихъ въ непріятеля. Сила пращи этого рода -- ужасна; она ломаетъ кости львамъ и тиграмъ. Есть еще такъ называемыя bolas perdidas (потерянные шары), которыя бросаются просто изъ пращи, безъ веревки. Съ этими двумя оружіями и навахой (ножомъ) Гаучо никогда не разстается, даже дома.} въ рукѣ, съ болами и ножомъ за поясомъ, Гаучо, одаренный истинно-воинственною красотою, кидается одинъ, на дикомъ конѣ, въ неизмѣримую даль своихъ равнинъ, и пробѣгаетъ невѣроятныя для Европейца разстоянія, преслѣдуя страуса или льва. Охотничьей добычи своей онъ не продаетъ; онъ презираетъ деньги и не знаетъ цѣны имъ; были бы ему только крѣпкій арчакъ, шпоры, соль, пахиты, да иногда мате (парагуаискій чай). Пончо { Пончо (poncho) -- квадратный, иногда продолговатый кусокъ шерстяной матеріи, въ которомъ посрединѣ сдѣлано отверстіе. Гаучо просовываетъ голову въ это отверстіе, и остальная часть плаща свободно раскидывается по его тѣлу. Слѣзая съ коня на-земь, онъ обыкновенно вынимаетъ шею изъ отверстія пончо, и съ безконечною граціею драпируетъ лѣвое плечо, какъ поступаетъ Испанецъ съ своимъ плащомъ (сара).} составляетъ всю его одежду. Это любимое его платье -- это единственная защита отъ ярости памперо, отъ солнечнаго зноя, отъ ночной росы и дождей. Онъ надѣваетъ пончо почти при рожденіи и въ немъ же ложится въ могилу. Широкіе бумажныя или полотняные шальвары, придерживаемые на бедрахъ шерстянымъ поясомъ, рубашка, иногда пестрый камзолъ -- вотъ остальная часть его наряда. Шпоры, допотопной величины, украшаютъ его пяту, нерѣдко голую; большею частью, обувь его составляютъ узкіе сапоги, безъ подошвъ, называемые потры (potros), которые восходятъ выше икоръ, и крѣпко сжимаютъ ихъ. Носки у нихъ отрѣзаны, такъ-что большой и второй пальцы выходятъ наружу и могутъ захватить маленькій деревянный треугольникъ, замѣняющій стремя. Ничего не можетъ быть забавнѣе, какъ видѣть Европейца, въ первый разъ уцѣпившагося ногами за эти стремена.
Красная шерстяная шапка или соломенная пальмовая шляпа (sombrero) съ широкими опущенными внизъ полями, вполнѣ оттѣняютъ прозрачный, оливковый цвѣтъ лица Гауча. Черты его правильны; глаза, высказывающіе всѣ мгновенныя движенія страстей, то горятъ огнемъ, то исполнены томной нѣги. Ротъ, полузакрытый шелковистыми усами, порою выказываетъ рядъ жемчужныхъ зубовъ, улыбку гордую и лукавую. Очеркъ лица овальный; волосы, черные какъ смоль, разсыпаются локонами вокругъ шеи. Въ цѣломъ, Гаучо -- одинъ изъ красивѣйшихъ типовъ рода человѣческаго.
Нельзя не пожалѣть, что человѣкъ, такъ щедро одаренный отъ природы, не испыталъ благодѣтельнаго вліянія нравственнаго образованія. Папизмъ, положившій, въ новомъ-свѣтѣ, первый камень многообразнаго зданія христіанскихъ обществъ, оставилъ въ сторонѣ лишь отеческую заботливость, какую должно было внушать ему грубое состояніе обитателей пампъ. Нельзя не подивиться, что миссіонеры, принесшіе столько жертвъ, оказавшіе столько благородныхъ усилій для распространенія началъ религіи, и не подумали о духовномъ состояніи этихъ заблудшихъ чадъ цивилизаціи. Тѣмъ болѣе надо жалеть о томъ, что евангельское слово, проповѣданное ими, просвѣтило не одну страну, оплодотворило не одно огрубѣвшее общество. Какъ ни разногласны сужденія объ этихъ проповѣдникахъ христіанства, но должно согласиться, что, вмѣстѣ со многими недостатками, они обладали и большими добродѣтелями; ихъ крѣпкая вѣра, ихъ высокое самоотверженіе выкупаютъ ихъ ошибки. Теперь, когда всѣ роды вѣрованій потрясены, когда холоднымъ разсчетомъ замѣнились восторженные порывы, отъ-чего самые невѣрующіе, самые ожесточенные критики еще останавливаются съ почтеніемъ передъ подвигами миссіонеровъ въ обоихъ полушаріяхъ?.. Вотъ что говоритъ о нихъ безпристрастный историкъ и вмѣстѣ съ тѣмъ строгій протестантъ:
"Нѣтъ сомнѣнія: велики были миссіонеры іезуиты; великая идея связана съ ихъ именемъ, съ ихъ вліяніемъ, съ ихъ исторіей. Они знали, что дѣлали, чего хотѣли; они имѣли полное, ясное сознаніе началъ, по которымъ дѣйствовали, цѣли, къ которой стремились,-- то-есть у нихъ было величіе мысли, величіе воли, -- и это-то спасло ихъ отъ смѣшнаго, которому подвергаются упрямые несчастливцы и скудныя средства {См. "Guizot. Histoire de la civilisation en Europe". Tome I. Leèon XII, p. 365.}."
"Дикіе нравы Гаучей, вѣроятно, были одною изъ главныхъ причинъ того, что вліяніе христіанства не проникло въ ихъ внутреннюю жизнь, а остановилось на одной поверхности. Испанскій духъ завоеваній встрѣтилъ у туземныхъ Индійцевъ неожиданную силу сопротивленія, которая до-сихъ-поръ держится съ величайшею энергіей. Патагонецъ -- природный врагъ христіанина; Гаучо -- христіанинъ болѣе по имени, чѣмъ на дѣлѣ, и предметъ той же ненависти. При встрѣчѣ Гауча съ Индійцемъ -- нѣтъ пощады. Одинъ не выпуститъ другаго изъ рукъ своихъ живымъ, если только сможетъ. Здѣсь прежняя война между Испанцами и туземцами еще длится между ихъ потомками и съ тою же жестокостью. Мужчины всѣхъ возрастовъ умерщвляются на самомъ полѣ битвы, а молодыя женщины, перекинутыя поперегъ коней ихъ похитителей, изчезаютъ съ ними въ неизмѣримыхъ пампахъ.
Оружіе Индійцевъ вообще состоитъ изъ дротика и стрѣлы, у которыхъ остріе составляютъ кость или кремень. Нагіе, безъ сѣдла и безъ узды, уклонясь на шею своихъ быстрыхъ бѣгуновъ, и предшествуемые страшнымъ военнымъ крикомъ, они бросаются на все, что ни встрѣтятъ. Ихъ нападеніе -- набѣгъ тропическаго урагана; оно опустошаетъ и истребляетъ все до корня. Они -- бичъ этихъ странъ, и одинъ разсказъ о ихъ кровавыхъ подвигахъ приводитъ въ трепетъ не только одинакаго странника, но и самаго Гаучо. Завидѣвъ на горизонтѣ облако пыли, онъ измѣняется въ лицѣ и ищетъ спасенія въ бѣгствѣ; о сопротивлениіи онъ уже не думаетъ.
Во время поѣздки по пампамъ, я не разъ былъ свидѣтелемъ подобнаго явленія. Я имѣлъ также случай видѣть нѣсколько Патагонцевъ, взятыхъ недавно въ плѣнъ регулярными войсками, посыланными противъ нихъ буэнос-айресскимъ правительствомъ. Эти люди, по росту своему, показались мнѣ далеко-ниже той молвы, какую распустили о нихъ первые европейскіе мореплаватели {Пигафетта (1520), товарищъ и историкъ безсмертнаго Магеллана, говоритъ, что этотъ мореходецъ назвалъ жителей южной оконечности Америки Патагонами. Это слово значитъ просто "ножища", по-испански, т. е., увеличительное слова pata, нога. Пигафетта, говоря о ростѣ перваго великана, котораго онъ увидѣлъ, прибавляетъ слѣдующее: "Costui era cosi grande chelinostri non li arrivavano alla cintura" (Этотъ человѣкъ былъ столь великъ, что наши не доходили ему до пояса). (См. "Viaggio atorno il Mondo", per Antonio Pigafetta въ "Delle Navigationi et Viaggi" raccolte da М. G. Batista Ramusio. Томъ I, стр. 353, изданіе XDCXIII года). Кавендишъ говоритъ, что, въ 1592 году, онъ видѣлъ на берегахъ Магелланова-Пролива великановъ, ростомъ отъ семи до восьми футовъ. См. "La Collection de Voyages de Purchass", и "Garcilasso de la Vega, Hisloria de los Incas".}. Патагонцы -- люди какъ люди, но, правда, роста очень высокаго, съ формами атлетическими, съ взглядомъ свирѣпымъ. Ученый натуралистъ, Альсидъ д'Орбиньи, говоритъ о ростѣ этихъ мнимыхъ Полифемовъ, слѣдующее:
"Что касается до меня, то въ-теченіе семи мѣсяцевъ сряду видѣлъ я много Патагонцевъ, разныхъ поколѣній, имѣлъ случай мѣрять ростъ ихъ, и могу утвердительно сказать, что въ самомъ высокомъ изъ нихъ не было пяти футовъ и одиннадцати дюймовъ, а средній ростъ ихъ не превышалъ пяти футовъ и четырехъ дюймовъ. Впрочемъ, я замѣтилъ, что мало было мужчинъ ниже пяти футовъ и двухъ дюймовъ, женщины почти также высоки и въ-особенности дородны {См. "Alcide d'Orbigny, Voyage dans l'Amérique Méridionale", Томъ IV, часть II, стр. 217, и показанія капитана Паркер-Кинга въ "Journal of the Expedition of the "Beagle" and "Adventure" in the-Pacific Ocean, 1832--30. Captain Parker-King.}."
Испанское правительство учредило нѣкогда небольшіе укрѣпленные посты въ восточной части пампъ. Эти посты служили отчасти и станціями для курьеровъ, ѣздившихъ изъ Буэнос-Айреса въ Чили {Русское произношеніе Хили (Chili) совершенно-неправильно. Ch произносится по-испански какъ ч, а j, g и х составляюсь такъ-называемую хоту (jota) и произносятся какъ русское х.}. Они были охраняемы и донынѣ охраняются нѣсколькими Гаучами. Эти жилища состоятъ изъ небольшаго четвероугольнаго пространства, окруженнаго рвомъ обыкновенно неглубокимъ. На берегу рва насажены, плотно одинъ къ другому, кактусы, акаціи и алоэсы, составляющіе ограду изъ колючей зелени. Избушка, смазанная изъ глины, прикрытая кожами и длинными стеблями бурьяна, нѣсколько тополей (alamos), и, иногда, родъ цистерны съ солоноватою водою,-- вотъ и всѣ оборонительныя средства этихъ небольшихъ блок-гаузовъ. Не смотря на крайнюю слабость такихъ укрѣпленій, Индійцамъ чрезвычайно-рѣдко случается овладѣть ими. Будучи неспособны сражаться и даже ходить пѣшкомъ, они бросаютъ въ укрѣпленіе свои дротики и стрѣлы, но не могутъ принудить коней своихъ перескочить чрезъ рвы, защищенные на другой сторонѣ живой оградой кактусовъ. Иногда они рѣшаются слѣзать съ коней, чтобъ проложить себѣ путь сквозь эту тернистую стѣну; но тогда Гаучо; до-тѣхъ-поръ равнодушный, спокойно бросаетъ сигару и берется за ржавое ружье, доставшееся, ему по его мнѣнію, въ наслѣдіе отъ Кортесовъ и Пизарровъ. При первомъ удачномъ выстрѣлѣ, Индійцы обыкновенно удаляются, оставляя на мѣстѣ одного или двухъ мертвыхъ, за которыми возвращаются какъ-скоро наступитъ ночь. Но если, по несчастію, имъ удастся проникнуть въ укрѣпленіе; чего почти никогда не случается, тогда все сожжено и разорено до основанія, а люди замучены въ ужаснѣйшихъ терханіяхъ.
Домашняя жизнь туземныхъ Индійцевъ, въ главныхъ чертахъ своихъ, есть жизнь человѣка кочеваго и дикаго; почти вездѣ встрѣчаете вы эту жизнь одинакою, не смотря на нѣкоторыя видоизмѣненія. Религіозныя идеи ихъ ограничиваются вѣрованіемъ въ двухъ геніевъ, добраго и злаго. Они вѣруютъ въ жизнь будущую, о которой имѣютъ нелѣпое понятіе: они воображаютъ, что, въ награду за воинскія доблести, будутъ обитать со временемъ на небѣ, на разныхъ созвѣздіяхъ тверди небесной; что тамъ они будутъ вѣчно охотиться за страусами и будутъ вѣчно пьяны. Брачная церемонія ихъ самая простая: съ послѣдними лучами солнца кладутъ жениха и невѣсту на землю, головою къ западу, покрываютъ ихъ лошадиною кожею, и какъ скоро поднимется солнцѣ въ ногахъ ихъ, женихъ, и невѣста признаются супругами. Остроумный англійскій путешественникъ, у котораго я занялъ часть этихъ подробностей, сэръ Францискъ Гедъ, говоритъ, что, за исключеніемъ нѣкоторыхъ формальностей, эта брачная церемонія очень походитъ на ту, которая соблюдается въ Шотландіи {См. Captain Head's Journey to the Andes'and across the Pampas, стр. 110.},-- можно прибавить и въ остальной Европѣ.
Во время набѣговъ, Индійцы питаются только мясомъ кобылъ, на которыхъ никогда не ѣздятъ, не знаю почему, развѣ изъ вѣжливости; въ этомъ они отличаются отъ кочевыхъ племенъ Средней-Азіи, которыя не такъ деликатны ни въ выборъ мяса, ни въ выборъ верховыхъ коней.
Впрочемъ, какъ исторія, такъ и нравы индійскихъ племенъ намъ мало извѣстны, за исключеніемъ Астековъ и перуанскихъ Инковъ, которые новѣйшими изслѣдованіями возвращены въ область науки. Не странно ли видѣть, что въ-продолженіе почти трехсотъ лѣтъ, изслѣдованія рудниковъ, описанія горъ, рѣкъ, животныхъ возбуждали болѣе любопытства и симпатіи въ Европѣ, нежели участь человѣка?.. Равнодушіе Европейцевъ ко всему, что касалось минувшей жизни туземцевъ въ эпоху завоеванія Америки, безпощадное корыстолюбіе, заставлявшее ихъ смотрѣть на Индійцевъ болѣе какъ на нѣмыя орудія своей воли, нежели какъ на существа, одаренныя разумомъ -- вотъ главныя причины, что мы ничего теперь не знаемъ положительнаго объ этомъ предметѣ.
Еслибъ Испанцы смотрѣли на туземцевъ какъ на людей себѣ-подобныхъ, и обращались съ ними съ большею заботливостью и съ умѣренностію болѣе-прозорливою, то, безъ сомнѣнія, образовалось бы ядро цивилизаціи д ѣ йствительной, а не наружной, къ которому была бы привлечена и остальная часть американскаго населенія. Конечно, еслибъ поболѣе было такихъ добродѣтельныхъ людей, какъ Варѳоломей де-лас-Казасъ, то участь Индійцевъ была бы совсѣмъ иная; но, съ другой стороны, по роковому стеченію обстоятельствъ, самое человѣколюбіе этого благочестиваго епископа, если смотрѣть на него съ болѣе-общей точки зрѣнія, можетъ-быть, было косвенною причиною несчастія племенъ африканскихъ? {Одинъ изъ новѣйшихъ писателей, Моро-де-Жоннесъ (см. "Recherches Statistiques sur l'ésclava de colonial, 1-ère Partie, p. 6 и 7), опровергаетъ показаніе англійскаго историка Робертсона, который приписываетъ Лас-Казасу утвержденіе невольничества негровъ въ Вест-Индіи. По фактамъ, приводимымъ Моро-де-Жоннесомъ видно, что негровъ стали привозить на островъ Гаити съ самаго начала колонизаціи. Не входя здѣсь въ разсмотрѣніе этихъ фактовъ, надо думать, однакожь, что какъ бы то ни было, преимущественно по просьбамъ добродѣтельнаго епископа новаго-свѣта, императоръ Карлъ V возвратилъ свободу индійцамъ, и утвердилъ, хотя и не прямо, невольничество негровъ; ибо набожность Лас-Казаса, освободивъ на нѣкоторое время американскихъ туземцевъ отъ ихъ тяжкой участи, родила у Испанцевъ необходимость искать въ другихъ мѣстахъ иныхъ работниковъ, способныхъ переносить нездоровый, жаркій климатъ. Такимъ образомъ, разбирая это дѣло, все-таки прійдемъ къ тому заключенію, что Лас-Казасъ былъ невольною, непрямою, по все-таки причиною бѣдствій, отяготѣвшихъ съ-тѣхъ-поръ надъ племенами африканскими.}
Поселившіеся въ 1610 году на берегахъ Параны и Уругуая миссіонеры-гіезуиты {См. "Histoire du Paraguay, par le Père Charlevoix".} не только поняли свои обязанности, но умѣли и исполнить ихъ благоразумно; ихъ истинно-отеческая заботливость смягчила грубые нравы Индійцевъ, ввела у нихъ религіозное образованіе и начала механическихъ искусствъ. Эти земли, уступленныя въ 1757 году Испаніею Португаліи, подпали вдругъ подъ иго жесточайшаго деспотизма, и люди, по убѣжденію могшіе сдѣлаться лучшими работниками для Европейцевъ, возвратились къ прежней свирѣпости и стали самыми неумолимыми ихъ врагами. Послѣ этого, что жь удивительнаго, что цвѣтныя племена такъ жестоко принялись отмщать бѣлымъ, когда насталъ часъ мести?.. Кого, дикаря или человѣка, называющаго себя христіаниномъ, надо болѣе винить въ этой ужасной борьбѣ, въ этихъ безчисленныхъ жестокостяхъ, хладнокровно обдуманныхъ, хладнокровно совершенныхъ и всегда ознаменованныхъ полнымъ разореніемъ имуществъ и преступленіями всякаго рода?.. Минувшая и современная исторія колоній множествомъ плачевныхъ фактовъ свидѣтельствуетъ, какъ опасно доводить до крайности полудикія племена, покоренныя мечомъ, но въ которыхъ не заглушены вполнѣ чувства человѣческія. Кто можетъ отвѣчать, что не настанетъ день, когда Индійцы, оставивъ кочевую жизнь и забывъ свои внутренніе раздоры, соединятся въ одно тѣло, прискачутъ къ городамъ бѣлыхъ на потомкахъ тѣхъ самыхъ коней, которыхъ Испанцы привезли къ нимъ чрезъ Атлантическій-Океанъ для покоренія ихъ предковъ {Въ послѣдніе годы уже было два набѣга дикихъ Индійцевъ (ïndios Bravos); они уже два раза доходили почти на сто верстъ до Буэнос-Айреса.}, и потребуютъ грознаго отчета за прошлое?..
Представивъ здѣсь приблизительное понятіе о физическомъ и нравственномъ состояніи этихъ странъ, я нахожу нужнымъ сказать нѣсколько словъ и о средствахъ сообщенія въ нихъ. Надѣюсь, читатель не посѣтуетъ на меня, если, для этого, я позволю себѣ взять никоторыя черты изъ собственнаго моего дорожника.
Въ началѣ января 1837 года, я прибылъ въ Вальпарайсо на военномъ англійскомъ корветѣ. Я былъ такъ доволенъ гостепріимствомъ офицеровъ, что не безъ сожалѣнія покинулъ радушный пріютъ благородныхъ моряковъ, которые усильно приглашали меня обогнуть съ ними Мысъ-Горнъ.
Тридцать-пять дней провелъ я на корветѣ, въ чудеснѣйшую погоду, на прекраснѣйшемъ изъ морей, наслаждаясь вполнѣ чудными ощущеніями, доставляемыми тропическимъ небомъ, наслаждаясь всѣми удобствами, какія только самый утонченный комфортъ можетъ перенести на тридцати-пушечный корабль.
Я былъ еще молодъ; поэзія жизни была еще мнѣ доступна, душа жадно порывалась ко всѣмъ новымъ ощущеніямъ. Я жаждалъ не только знанія, жаждалъ видѣть и чувствовать то, чего еще не видалъ и не чувствовалъ; неизвѣстное имѣло для меня прелесть неизъяснимую, а препятствія -- лишь раздражали мое любопытство. Торжество ума и воли человѣческой надъ грозными, нежданными опасностями, борьба трудная, ежечасная -- все это еще улыбалось моему юному воображенію.
И я покинулъ гостепріимный флагъ св. Георгія, прикрывавшій меня на Тихомъ-Океанѣ, и чрезъ Кордильеры и пампы направилъ путь свой къ устью Ріо-де-ла-Платы.
Это было въ началѣ лѣта; зной становится удушливымъ; вдоль прибрежья, правильное дыханіе пассатныхъ вѣтровъ и вѣтровъ сухопутныхъ (terralitos) умѣряли еще температуру; но внутри равнинъ, гдѣ отраженіе лучей такъ сильно надо было ожидать большаго жара. Черезъ два дня по выходѣ на берегъ, я нанялъ верховыхъ лошадей и, оставивъ всѣ свои книги и вещи на англійскомъ корветѣ, который надѣялся встрѣтить въ Монтевидео, я отправился одинъ съ проводникомъ въ Сант-Яго-де-Чили.
Пребываніе мое въ Вальпарайсо {"Valparaiso" состоитъ изъ слова "val", долина и "paraiso", рай; слѣдовательно -- значитъ "Райская-Долина".}, какъ, видите, было непродолжительно. Не смотря на пышное имя, носимое этимъ городомъ, я увѣренъ, что такое имя могло быть дано ему лишь людьми, измученными переходомъ въ атакамскихъ пескамъ, потому-что только въ глазахъ погибающаго человѣка, каменистая, изрытая оврагами почва, на которой построенъ этотъ безобразный городъ, могла показаться райскою долиною. Во всякомъ случаѣ, изъ уваженія къ географіи, нельзя предполагать, чтобы испанскіе завоеватели въ этомъ имени имѣли притязаніе на эпиграмму {Впрочемъ, должно замѣтитъ, что мѣстность Вальпарайсо, вѣроятно, много измѣнилась, съ-тѣхъ-поръ. Въ ноябрѣ 1822, этотъ городъ, вмѣстѣ со многими другими, былъ разрушенъ землетрясеніемъ: въ нѣкоторыхъ мѣстахъ земля поднялась отъ 3 до 6 футовъ выше прежняго своего уровня; Землетрясенія 1833, 1834 и 1835 произвели значительныя опустошенія почти на всемъ западномъ берегу Южной-Америки.}.
Разстояніе между Вальпарайсо и Сант-Яго-де-Чили невелико, -- около ста верстъ. Смотря на высокіе Анды, которыхъ вѣчно-бѣлыя главы какъ-бы склоняются надъ самыми водами океана, можно подумать, что разстояніе еще короче. Этотъ оптическій обманъ происходитъ отъ чрезвычайной прозрачности атмосферы; не смотря на красоту свою, онъ, наконецъ, выводитъ изъ терпѣнія; особенно онъ невыгоденъ для бѣдныхь лошадей, которыхъ безпрестанно погоняеть, потому-что кажется; вотъ сейчасъ пріѣдешь, а между-тѣмъ, хотя подо мной былъ превосходный конь, я употребилъ на эту поѣздку цѣлыя сутки.
Сант-Яго-де-Чили представляется въ истинно-величавомъ видѣ; онъ прислоненъ къ гранитнымъ и известковымъ стѣнамъ Андовъ, увѣнчанныхъ великолѣпнымъ волканомъ Аконкагуа {Волканъ Аконкагуа, по послѣднимъ тригонометрическимъ измѣренямъ капитана Фицроя (Capitan Fizroy. Surveying Expeditionof H. M. M's Ships Beagle etc. 1830), достигаетъ исполинской высоты 23,000 англійскихъ футовъ (3,594 сажени). Слѣдовательно, онъ 209 саженями выше Чимборассо (3,899 саженей), и только 305 саженями ниже Невадо-де-Сароте (3,899 саженей) самой высокой вершины новаго-свѣта. См. "Darwin's Geological observations, loc. cit." и "Mesures trigonometriques de Pentland en Bolivie", въ "Annuaire du Bureau des Longitudes".}, и окруженъ со всѣхъ сторонъ роскошными садами. Пышная флора этихъ странъ украшаетъ всю окрестность широкимъ густо-зеленымъ ковромъ. Почва вообще воздѣлана, и слѣды довольства и благоденствія, встрѣчающіяся на каждомъ шагу, невольно удивляютъ путешественника. Этимъ благоденствіемъ Чили обязана тому, что находится въ рукахъ правительства болѣе-благоразумнаго, чѣмъ въ другихъ республикахъ испанской Америки,-- тому, что законы основательнѣе; а администрація честнѣе, чѣмъ въ другихъ бывшихъ колоніяхъ Испаніи. Они-то сохранили въ обществѣ, едва вышедшемъ изъ дѣтскихъ пеленъ, то уваженіе къ властямъ и правамъ собствѣнности, безъ котораго само общество невозможно. Злоупотребленія строго обуздываются въ самомъ источникѣ; общественное мнѣніе, принужденное собственною выгодою тщательно надзирать за ними, указываетъ начальству на неисправности всякаго рода.
Здѣсь уже возникаетъ публичное воспитаніе, основанное на началахъ нравственности, сообразное съ требованіями времени, равно какъ и съ дѣйствительною пользою страны, безъ-сомнѣнія, оно улучшитъ настоящее состояніе низшихъ классовъ. Порядокъ и правосудіе мало-по-малу заступаютъ мѣсто бурь революціонныхъ которыя столь долго тревожили несчастныя государства Южной-Америки, и тревожатъ ихъ еще вездѣ, за исключеніемъ Парагуая и Чили,-- но въ Парагуаѣ порядокъ поддерживается желѣзною рукою доктора Франціа {Въ 1837 году, докторъ Франціа былъ еще живъ.}, а въ Чили -- согласіемъ частныхъ убѣжденій; наклонностію къ гражданскому благоустройству и отвращеніемъ отъ анархіи.
Какъ въ большей части испанскихъ городовъ, въ Сант-Яго-де-Чили улицы прямыя, раздѣляющія городъ на правильные квадраты. Излишне было бы описывать эту столицу. Первое "personal narrative" любопытнаго англійскаго моряка; получившаго позволеніе съѣздить на берегъ, сообщитъ вамъ о ней болѣе, нежели сколько могу я вамъ разсказать. Духъ изслѣдованій, страсть къ измѣреніямъ и ариѳметическимъ выкладкамъ, изумительны въ Англичанахъ: они въ состояніи сосчитать, сколько камней на площадяхъ, сколько черепицъ на кровляхъ -- съ такимъ же терпеніемъ, съ какимъ стали бы измѣрять высоту волкана на лунѣ.
У меня было много рекомендательныхъ писемъ къ начальствамъ Сант-Яго, между-прочимъ къ Muy excellentissimo Se ñ or Admirante чилійскаго флота, состоявшаго въ то время изъ одного корвета и трехъ или четырехъ военныхъ шхунъ, вооруженыхъ шестью или восьмью пушками; а потому, этотъ второй Нельсонъ, за недостаткомъ сто-пушечнаго корабля, достойнаго носить адмиральскій флагъ, разсудилъ за благо прикрѣпить его къ трубѣ собственнаго своего дома. Правда, оно не такъ-то величественно, но на дѣлѣ выходитъ почти одно и то же, потому-что чилійскій флотъ, какъ ни милъ, не достаточенъ для защиты береговъ и охраненія торговли, дѣятельность которой очевидно возрастаетъ; слѣдовательно; какъ бы то ни было, онъ достигаетъ цѣли своего назначенія.
Полковникъ В... былъ моимъ чичероне по Сант-Яго. Онъ выводилъ меня по цѣлому городу и не пощадилъ своихъ замѣчаній, которыя отличались необыкновенною проницательностью и основательностью. Однажды вечеромъ, онъ повелъ меня въ аламеду {Аламеда -- публичное гульбище.}. "Вамъ необходимо", говорилъ онъ: "посѣтить это мѣсто -- оно можетъ имѣть важное значеніе для путешественника". И, дѣйствительно, въ странѣ, гдѣ наклонность къ fa rniente, что ни говори прогрессисты, все еще сильно преобладаетъ надъ другими страстями, любопытно было бы для наблюдателя нравовъ взглянуть на публичное гулянье. Истинно-прекрасна аламеда; это граціозная миньятюра знаменитаго мадридскаго Прадо. Обставленное пышными тополями, окруженное роскошною растительностью, это гульбище есть арена моднаго свѣта.
Молодые люди въ разноцвѣтныхъ живописныхъ курткахъ и пончахъ, вышитыхъ серебромъ, въ сѣрыхъ шляпахъ съ длинными кистями, на андалузскихъ жеребцахъ, красуются по аллеямъ; ихъ движенія легки и ловки, не смотря на безобразныя шпоры, которыхъ верхушка иногда величиною съ шляпную тулью. Но женщины! Женщины!..
Нѣтъ въ свѣтѣ женщинъ очаровательнѣе Испанокъ, родившихся подъ тропическимъ небомъ; въ нихъ нѣтъ кокетства, но пылъ и нѣга креольской природы въ каждомъ движеніи. Черные какъ смоль глаза сверкаютъ на свѣтло-померанцевыхъ лицахъ; изящно-накинутыя прозрачныя мантильи обрисовываютъ ихъ дивныя формы; эти чудныя созданія здѣсь кдждый вечеръ; онѣ приходятъ сюда подышать свѣжимъ воздухомъ (tomar el fresco) и повидаться съ друзьями. Красота ножки американской Испанки вошла въ пословицу, и я не стану говорить о ней, потому-что боюсь заговориться...
An Arab horse, а stately stag, а barb
New broke, а camelopard, а gazelle,
No -- none of these will do;-- and then their garb!
Their veil and petticoat -- Alas! to dwell
Upon such things would very near absorb
А canto -- then their feet and ankles -- well,
Thank Heaven I've got no metaphore quite ready,
And so, my sober Muse-come, let's be steady.
Lord Byron. Don Juan, Canto II.
Въ этомъ счастливомъ сборищѣ веселыхъ людей, кажется, лицо самое любопытное -- европейскій наблюдатель съ его мнѣніями a priori, съ вопросительнымъ его видомъ. По видимому, онъ весь погруженъ въ глубокія размышленія о волканическихъ явленіяхъ Андовъ, о невещественности души, или, если угодно, о квадратурѣ круга,-- а между-тѣмъ, его философская любознательность такъ и тянется въ эти группы восхитительныхъ женщинъ, вѣроятно для того, чтобъ изслѣдовать причину этой изящной поступи, этихъ небрежныхъ пріемовъ, отъ которыхъ сама Тальйони занемогла бы желтою горячкою съ зависти. Что касается до меня, признаюсь, я до такой степени погрузился въ физіологическія изслѣдованія, вовсе недостойныя важнаго путешественника, разъигрывающаго роль Стерна, что почувствовалъ какъ-бы угрызеніе совѣсти, и малодушно пустился бѣжать со всѣхъ ногъ. Бѣдный полковникъ В.... потерявшій ногу въ сраженіи подъ Тулузою, бѣжалъ за мной переваливаясь со стороны на сторону, сколько доставало у него силъ, и тщетно стараясь добиться отвѣта на вопросъ; что со мною сдѣлалось?.. Но прежде, чѣмъ онъ догналъ меня, я уже былъ въ своей гостинницѣ (posada) и поспѣшилъ заказать къ завтрашнему утру лошаковъ, ибо еще минута -- и не бывать бы мнѣ въ пампахъ, а остаться на вѣкъ въ волшебной аламедѣ! На зарѣ, погонщикъ лошаковъ (arriero) уже гремѣлъ по лѣстницѣ огромными своими шпорами. Онъ привелъ трехъ добрыхъ муловъ; тотъ, который долженъ былъ везти меня, былъ красивъ и силенъ, и обѣщалъ мнѣ счастливый переѣздъ черезъ Анды. Арріеро проворно привязалъ позади сѣдла моего круглый чемоданчикъ, въ которомъ было лишь немного бѣлья, нѣсколько свертковъ испанскихъ піастровъ, компасъ, двѣ-три книжки, да два-три термометра. Когда кончились эти приготовленія, хозяйка гостинницы, добрая старушка лѣтъ пятидесяти, по неизмѣнному обычаю, поднесла мнѣ чашку шоколада {Въ испанскихъ земляхъ, шоколадъ составляетъ главный напитокъ, и въ путешествіи, служители, въ числѣ первыхъ вопросовъ, предлагаютъ вамъ слѣдующій: "El se ñ or es muy chocolatero" (большой ли вы охотникъ до шоколада?). Шоколадъ здѣсь то же, что въ Левантѣ кофе, пиво въ Германіи, или сивуха въ Россіи.}. Этотъ coup d'etrier тѣмъ больше мнѣ понравился, что, сверхъ удовлетворенія утренняго аппетита, я видѣлъ въ этомъ угощеньи знакъ простодушнаго, но искренняго участія. Добрую старушку, казалось, очень безпокоили мои отъѣздъ и мое одиночество; она употребляла всѣ усилія, чтобъ уговорить меня не ѣхать одному, безъ другаго спутника, кромѣ проводника. Но я уже не хотѣлъ располагать собою: жребій былъ брошенъ, и аламеда была еще слишкомъ-близка... Потому, въ то время, какъ заряжалъ я пистолеты, долженствовавшіе покинуть мой поясъ не прежде, какъ на берегахъ Атлантическаго-Океана, добрая старушка сказала мнѣ совершенно-материнскимъ голосомъ: "Lo siento mucho, hijo, que te hechas asi a perder,-- pero, como no liay remedio, -- vayas te con Dios" (Жаль мнѣ тебя, сынъ мой, что спѣшишь ты къ своей гибели; но если ужь бѣды нельзя миновать, поѣзжай съ Богомъ).
Я поблагодарилъ ее, какъ могъ, и минутъ черезъ десять мы были уже за воротами Сант-Яго. Намъ предстояли четыре дня пути до Мендосы, перваго города по ту сторону Андовъ.
Недалеко отъ Сант-Яго, путешественникъ въѣзжаетъ въ прекрасную долину Майпо. Эта долина плодоносна, хотя и невоздѣлана; здѣсь одинъ изъ лучшихъ видовъ, въ Америкѣ. Деревья, обремененныя плодами, склоняютъ къ землѣ свои, отяжелѣвшія вѣтви и некому срывать ихъ. Висячій мостъ, сдѣланный изъ кожъ и веревокъ {Эти веревки дѣлаются обыкновенно изъ алоэвыхъ листьевъ, называемыхъ здѣсь пита (pita). Эта промышленость значительно распространена въ Америкѣ изъ Алгиріи.}. Я видѣлъ подобные мосты въ Мехикь {Mexico или Mejico, произносится "Мехико" по-испански.} и въ Коломбіи; но этотъ мостъ превосходилъ ихъ прочностью постройки и изяществомъ своихъ формъ. Модель одинакая съ европейскими мостами изъ желѣзныхъ проволокъ, съ тѣмъ только различіемъ, что этотъ мостъ стоитъ тутъ съ незапамятныхъ временъ, и люди, строившіе его, вѣроятно, не учились ни геометріи, ни механикѣ, подобно европейскимъ инженерамъ. Лошаки наши благополучно прошли по немъ, хотя онъ иногда страшно гнулся подъ нами. Съ этого мѣста, почва начинаетъ постепенно возвышаться; кажется, можно рукой достать до Андовъ; но до ихъ оси еще болѣе 14 часовъ ѣзды. Чтобъ обмануть время, я счелъ нужнымъ поближе познакомиться съ своимъ спутникомъ. Антоніо былъ славный, красивый дѣтина, лѣтъ двадцати-пяти; въ лицѣ его, во всѣхъ движеніяхъ -- безпечность и самоувѣренность. Едва онъ успѣлъ выбраться изъ улицъ Сант-Яго, какъ безъ церемоній попросилъ у меня огня, закурилъ сигарку, и, не вымолвивъ ни слова, пустилъ лошака своего впереди моего; потомъ, нагнувшись на луку сѣдла, звучнымъ голосомъ затянулъ испанскую пѣсню. Неизъяснимо впечатлѣніе этого напѣва, соединеннаго съ весьма-чисто произносимыми звуками прекраснаго испанскаго языка; въ этомъ напѣвѣ что-то торжественное, вполнѣ отвѣчающее характеру пустыни, лежавшей передъ нами. Не смотря на странныя манеры моего проводника, я былъ о немъ вовсе не дурнаго мнѣнія: четыре путешествія по Андамъ мехиканскимъ, коломбійскимъ и перуанскимъ пріучили меня къ обращенію людей этого рода. Послѣдствія доказали, что я не ошибся. Въ минуты опасности, а въ подобныхъ поѣздкахъ онѣ не рѣдки,-- Антоніо былъ героемъ самоотверженнымъ.
Послѣ пятичасовой ѣзды, проводникъ, постоянно ѣхавшій все впереди, вдругъ остановился передъ грудою толстыхъ глыбъ и объявилъ, что пришла пора отдыха (siesta), и что надо дать муламъ пощипать травы. Я поглядѣлъ кругомъ: передо мной только камни, да терновые кусты; но послушный своему пеону (проводнику, или конюху), я слѣзъ съ лошака и разнуздалъ его. Антоніо тотчасъ разлегся на землѣ, вынулъ кусокъ какого-то пирога и со всею испанскою вѣжливостью предложилъ мнѣ раздѣлить его обѣдъ. Я взялъ, болѣе изъ учтивости, чѣмъ изъ аппетита; но каково было мое изумленіе, когда, проглотивъ первый кусокъ, почувствовалъ, что у меня зажгло горло! Этотъ пирогъ состоялъ просто изъ двухъ ломтей хлѣба, намазаннаго толстымъ слоемъ кайенскаго перца! Гримасы, ругательства, почти-эпилептичсскія конвульсіи -- ничто не могло избавить меня отъ этого проклятаго краснаго перца (pimiento)... Горло мое горѣло... Антоніо хохоталъ, говорилъ, что это его обыкновенная пища, и что онъ не понимаетъ страннаго вкуса господъ Англичанъ (de los sen ores l ù gleses) {Въ Америкѣ такъ сильно преобладаніе Англичанъ, что всякаго образованнаго Европейца, какой бы онъ ни былъ націи, простолюдинъ зоветъ Англичаниномъ. Будущее неизвѣстно, по смотря на такъ сказать вездѣсущую англійскую дѣятельность, можно подумать, что мало-по-малу эта привычка распространится и не въ одномъ новомъ-свѣтѣ...}. Нѣтъ надобности говорить, что я, хоть и не имѣлъ чести быть Англичаниномъ, не понималъ также его вкуса.
Сильный жаръ, непріятное воспоминаніе о моемъ обѣдѣ, который только возбудилъ голодъ, помѣшали мнѣ сомкнуть глаза. Я растолкалъ своего пропитаннаго перцомъ Санчо-Пансу, и около трехъ часовъ мы снова уже были верхомъ. Третій лошакъ для смѣны шелъ съ колокольчикомъ на шеѣ впереди: это былъ вожакъ нашего поѣзда, и въ каждой рекуа (recua -- рядъ навьюченныхъ лошаковъ) непремѣнно бываетъ такой вожакъ; товарищи, какъ ни будь они навьючены, не отстаютъ отъ него, и спѣшатъ догнать каждый разъ, когда извилины дороги, или другое какое препятствіе задержатъ ихъ назади.
Скоро начали мы подыматься по скату, возвышеніе котораго видимо возрастало. Вокругъ насъ торчали гранитныя отвѣсныя скалы, изрѣдка виднѣлись еще кой-гдѣ пятна желтоватой зелени и тощіе, искривленные кустарники. Земляныя глыбы, камни, скатившіеся съ высоты и безпрестанно смываемые водопадами, бѣгущими съ вершины горъ, иногда заваливали нашу тропинку и заставляли спотыкаться лошаковъ. Все вокругъ принимало видъ суровый и величественный. Мы вступали въ область Кордильеровъ...