Удивительная деревня! Только во сне могла бы присниться такая деревня... Домики ее были сложены из чисто обструганных сосновых бревнышек и напоминали раскладные избушки, какие дарят детям на елках... Все домики были крыты тесом, имели по два окошечка, по крылечку и воротам, украшенным замысловатой резьбой... Смотрелись эти домики до того весело, что при взгляде на них хотелось радостно засмеяться... И все пахли смолой, янтарной смолой, которая маленькими желтенькими капельками сверкала там и сям на крышах... Вот из таких-то веселеньких домиков и состояла деревня Веселенькая... В ней было три длинных улицы и несколько проулков; позади избушек, около узенькой речки, которую Мелюзга называла рекой Радостной, стояли маленькие бани и тянулись огороды с капустой, морковью, репой и прочим... Все здесь было так же, как в наших деревнях, только все в уменьшенном виде и все очень новенькое и веселенькое. Мелюзга ходила по улицам с улыбающимися лицами; ребятишки, как куклы, одни сидели на лужке, другие играли в ямки, третьи скакали верхом на палочках... Кое-где на завалинках сидели старушки с грудными детьми, которые никогда здесь не плакали, а как только рождались, так сейчас же начинали смеяться. Никто здесь никогда не плакал и не горевал, и нельзя было увидать в деревне ни одного печального лица...
-- Зайдем в избу, поглядишь, как мы живем, -- предложил мужичок.
Я согласился, и мы пошли вдоль улицы.
С удивлением я посматривал на эту улицу и сам начинал веселиться и улыбаться. В пыли, под тенью, сидели курицы, в траве, под заборами, спали свиньи, на лужке щипали траву белые лошадки... Если бы все они не шевелились, можно было бы подумать, что все это не настоящее, а принесено из хорошего игрушечного магазина... Или было похоже на то, словно смотришь на обыкновенную деревню в бинокль не тем концом.
Скоро мои спутники повернули к своему дому, и мы поднялись на крылечко. Мне приходилось нагибаться в дверях, потому что я был почти вдвое выше Мелюзги, и это обстоятельство, конечно, успело обратить на себя внимание здешних жителей. Первые заметили это игравшие на улице ребятишки.
-- Ух, какой огромный старичище! -- кричали они и сбегались со всех сторон, так что, когда мы вошли в домик, под его окнами уже толпилась масса детворы. Понемногу собирались к дому и взрослые, особенно бабенки.
Меня, как гостя, посадили в передний угол. Встать во весь рост мне было нельзя, но сидеть было вполне возможно. Хозяйка, которую звали Смехуньей, хлопотала об угощении, а хозяин, которого звали Улыбой, занимал меня разговорами. За перегородкой висела люлька с ребенком, и оттуда все время несся детский смех, словно там щекотали живую куколку. Смехунья принесла розового творогу, розового молока с устоявшимися сливками, розовую булку...
-- Что это все розовое у вас? -- спросил я хозяев.
Смехунья переглянулась с Улыбой, и оба начали весело хохотать.
-- Все-то вы смеетесь! -- сказал я.
-- Плакать мы не умеем, -- ответил Улыба.
-- А как же, когда кто-нибудь у вас умрет, -- тоже не плачете?
-- Зачем? У нас умирают весело: посмеется старичок с вечера, ляжет спать, заснет крепко и не проснется.
-- Не хвораете?
-- Никогда...
Вдруг в избе раздался старческий смех. Я оглянулся и увидал свесившуюся с печки седую голову с бородой. Старик весело смотрел с печки и хохотал.
-- Насмешил меня ты! -- проговорил он. -- Теперь долго буду смеяться, к утру, Бог даст, и помру!
Старик спрятался, но с печки все время слышался его смех, то тихий, то погромче...
Пока я ел творог, сметану и пил сливки, Смехунья стояла с ребеночком на руках. Взглянул я на ребеночка и давай хохотать: точь-в-точь, как голенькая гуттаперчевая куколка!.. А как только я стал хохотать, так и все другие стали смеяться. Услышали наш хохот стоявшие под окнами жители и тоже начали хохотать... Скоро вся деревня хохотала, и так было весело, что я не вытерпел, встал и давай плясать казачка... Куда делась моя старость!..
Смехунья смотрела-смотрела на меня, потом сунула ребеночка в руки Улыбе и присоединилась ко мне. Весело притопывала она каблучком, хлопала в ладоши и помахивала розовым платочком. Глядел-глядел на нас Улыба и тоже не выдержал и с ребенком на руках пустился в присядку.
-- Не вырони ребенка! -- кричала Смехунья, притопывая ногою.
Быть может, я плясал бы очень долго, но пришлось остановиться: позабыв о своем росте, я сильно стукнулся головой о потолок, прошиб его и сильно ушибся... Сел я на полу и схватился рукой за голову.
-- Смейся, скорей! -- закричала Смехунья.
-- Смейся, старичок! -- наклонившись надо мной, советовал Улыба.
Но смеяться я не мог: мне было не до смеху.
-- А у нас, как кто ушибется, так сейчас же давай смеяться! И все проходит...
От боли я начал стонать, и на глазах у меня появились слезы.
-- Гляди-ка: из глаз-то у него вода течет! -- сказала Смехунья и начала приставать ко мне, чтобы я научил ее плакать.
Мне было досадно, что мне больно, а всем смешно, и я рассердился. Но здесь, должно быть, не умели сердиться, и поэтому сердитый человек показался им еще более смешным...
-- Дураки! -- обругал я их и отвернулся.
А они переглянулись и захохотали... Улыба принес розового пива и начал угощать меня. Как только я хлебнул этого пива, так мне снова захотелось радоваться, боль прекратилась, и я сел на лавку и съел все, что стояло на столе.
-- Спать хочу, -- заявил я хозяевам.
-- Иди ко мне на печку! -- позвал меня старичок.
Я полез на печку и лег рядом с хихикающим старичком. А в избу все приходили мужики и бабы и тихо спрашивали:
-- Откуда у вас этот старичище?.. Где он?
-- Напился, наелся и спит на печке! -- шепотом отвечала Смехунья.
И долго было слышно, как в избе хихикали и шептались веселые жители...
Проснувшись, я толкнул локтем лежащего рядом старика и сказал:
-- Будет спать!
Но старик не отвечал. Потрогал я его за руку -- рука холодная. Посмотрел в лицо старику -- улыбается, а сам мертвый. Соскочил я с печки и кричу:
-- Помер у вас дедушка-то!
Выглянула из-за перегородки Смехунья, улыбнулась и спросила:
-- Что мало спал?
-- Умер у вас дедушка-то! -- повторил я.
-- Ну так что за беда! Он помер, а ты спал бы себе...
-- Рядом с мертвым-то?
-- А что за беда?..
-- Разве вам его не жалко?
-- А что его жалеть-то? Пока жаль, было ему весело, а теперь уснул и помер и ничего не чувствует. Все умрем, а до смерти надо веселиться и радоваться, что живешь на свете...
День клонился к вечеру. На улице было очень шумно: ребятишки звонко кричали, играя в лапту. Около избы сидели парни с девушками и играли в разные игры. Чуть не под каждой избой бренчала балалайка. Пастух гнал стадо, и коровы с овцами сами бежали домой. По дороге золотилась поднятая стадом пыль, всюду слышалось мычанье и блеянье... Бабы, засучив рукава и подоткнув подолы юбок, бежали доить коров.
Пришел Улыба и спросил:
-- Ну, как спал-почивал?
-- Хорошо... А теперь пора в путь-дорогу!.. -- сказал я.
-- Если хочешь, я тебя довезу до Сахарных гор... Сейчас поеду за сахаром...
-- А по пути ли это мне будет?
-- По пути. От Сахарных гор идет прямая дорога к Розовому Озеру...
Я страшно обрадовался и начал собираться в дорогу. Смехунья дала мне лыковый коробок и насовала в него всякой всячины: и хлеба, и меду, и кувшинчик молока.
-- Не поминай лихом! -- сказала она и вышла провожать на крылечко.
Около крыльца стояла маленькая белая лошадка, запряженная в телегу. Улыба подложил под себя кафтан и взял в руки вожжи.
-- Ну, садись, старичок!
Я залез в телегу, и лошадка весело побежала вдоль улицы...
Мелюзга, толпившаяся на улице, махала нам шапками, платками и лентами, а ребятишки цеплялись за задки телеги.
-- Куда, Улыба? -- спрашивали мужики.
-- За сахаром! -- кричал он, подергивая вожжами.
-- Ну дай Бог!
Скоро телега выкатилась за околицу, простучала колесами по мосту через реку Радостную и начала медленно подниматься в гору.
В реке с веселым гамом купались ребятишки; завидя нас, они начали хвастаться ловкостью и показывать в воде разные фокусы: кто делал "березку", выставляя из воды свои ноги, кто нырял, как утка, с разбега кидаясь в речку вниз головой.
-- Дяденька Улыба! Привези нам заливных орехов! -- кричали девочки.
-- Ладно! Привезу!..
Поднялись на гору и опять стали спускаться под горку. Деревня Веселенькая начала пропадать из виду. Вот в последний раз блеснула она своими новенькими озаренными вечерним солнцем крышами и исчезла... Солнце садилось, заливая все вокруг золотом и румянцем... А солнце здесь было так велико, что казалось, будто огромное Пурпуровое озеро стоит над сверкающими, как снег, горами...
-- Это что же за горы так ярко блестят впереди? -- спросил я.
-- Это и есть Сахарные горы...
Чем ниже опускалось огромное солнце, тем великолепнее делались горы. Розовый свет перемешивался на этих горах с голубым сиянием, а вершины горели золотыми краями. И когда я начал пристальнее всматриваться в эти Сахарные горы, я вспомнил, что видал их с крыши нашей дачи, когда наблюдал за закатом солнца...
Скоро мы въехали в облака, и твердый синеватый сахар застучал под копытами лошади...