Все круче поднималась дорога, и все чаще белая лошадка приостанавливалась от усталости. Твердая вначале дорога местами делалась мягкой, потому что с утесов сыпался на нее сахарный песок, в котором вязли и колеса, и ноги лошади... В облаках, плавающих в ущельях и повисших на утесах, было трудно рассмотреть окрестности, но в тумане ярко рисовался контур высоких гор с золотистыми вершинами. Белые орлы парили в высоте над нами. Казалось, что мы всюду окружены снегом и льдами, так бел и чист был горный сахар. Но вот в тишине, обвевавшей горы, послышалось постукивание, словно каменщики обделывали мраморные глыбы. Долго не мог я понять, что это за сроки звучат в тишине, но вот в тумане закопошились маленькие фигуры людей с лопатками и кирками в руках.
-- Бог в помощь! -- сказал Улыба и остановил лошадку.
-- Спасибо! -- ответило несколько голосов сразу.
Я спрыгнул с телеги и поклонился рудокопам.
Оказалось, что мы подъехали к шахте: целые груды залитых сахаром грецких орехов были сложены около маленького сахарного домика. Из отверстия шахты вереницей выходила обсыпанная сахарной пылью мелюзга с такими же орехами. Под ногами хрустел сахарный песок и обломки заливных орехов.
-- А это что за старичище? -- спросил один из рудокопов, показывая на меня пальцем.
-- Прохожий... -- ответил Улыба.
-- Странствующий?
-- Странствующий... Идет к Розовому Озеру.
Рудокопы, опершись оземь лопатами и кирками, с любопытством рассматривали меня и расспрашивали, из каких я краев и чем занимаюсь. Я рассказал им в коротких словах свои приключения, и они удивленно качали головами.
-- Теперь уже поздно идти тебе дальше... Ночуй у нас, а утром до восхода солнца поднимешься на вершины гор и спустишься в Розовую долину.
-- Верно. Теперь темно: покатишься с гор и разобьешься. Чем выше, тем сахар крепче, а на вершинах он такой гладкий, словно лед...
-- Завтра мы дадим тебе санки, взберешься на горы, а оттуда скатишься!
-- Разобьется! -- кричал кто-то, махая руками.
-- Как-нибудь спустится!.. -- успокаивал другой.
Все кричали, советовали, и трудно было прийти к какому-нибудь решению.
-- Ну, ты тут оставайся, а мне надо домой! -- сказал Улыба и, взяв топор, начал рубить и складывать в телегу сахар. Потом мы с ним простились, как давнишние друзья, и Улыба поехал и скоро пропал в облаках. Только временами было слышно, как стучала его лошадка копытцами по твердому сахару...
Скрылось солнце. Рудокопы кончили работу и, разжигая костры из сахарного кустарника, рассаживались группами там и сям по склону гор. В сахарном домике загорелся синенький огонек. В вышине вспыхнули большущие серебряные звезды. Выкатилась вдруг откуда-то громадная луна серебристо-зеленоватого цвета, и Сахарные горы засверкали разноцветными огоньками, как сверкает зимою иней на лунном свете... Внизу горы были окутаны облаками, а вверху горели алмазами, и все это было так чудно и удивительно, что душа трепетала от восхищения.
Маленькие рудокопы ужинали заливными орехами и жженым сахаром и пели свои веселые песни.
Только теперь я хорошо разглядел луну: более я уже не сомневался, что луна смешная и превеселая рожа. Она моргала глазами, кривила рот и делала такие гримасы, словно ела то что-то очень приятное, то что-то очень кислое...
Рудокопы поужинали и легли спать, а я долго не мог сомкнуть глаз и все смотрел на луну, а луна смотрела на меня. Подошел ко мне старый рудокоп и спросил:
-- Не спится, старичок?
-- Не спится...
И мы разговорились. От него я узнал, что иногда Луна опускается на горы и лижет длинным языком сахар. Бывали случаи, когда, увлекшись этим занятием, Луна скатывалась кубарем с гор и долго не могла подняться на высоту -- и от этого происходили лунные затмения...
-- Ну а как у вас? Видно луну-то? -- спросил старый рудокоп.
-- Видно, только у нас она кажется втрое меньше. А бывает, что ее и не видно...
-- Это значит, она прячется за Сахарными горами или купается в облаках, -- объяснил рудокоп.
Я стал расспрашивать его о работах в шахтах. Оказалось, что кроме заливных грецких орехов они находят в недрах гор желтые жилы из леденцов, разноцветную карамель и обсыпанную сахарной пылью клюкву...
-- Иногда попадается и яблочная пастила, только редко, после дождей...
-- Куда же деваете вы эту сладкую руду?
-- Мелюзга разбирает. Работаем по очереди, а берем, сколько кому понадобится... У нас ведь не сеют хлеба...
-- Как так? А меня угощали в деревне Веселенькой розовым хлебом!
-- Этот хлеб у нас тоже природный... Есть у нас река Радостная, так вот кое-где по берегам и попадается этот розовый хлеб... Режем его лопатами и печем...
Долго мы болтали со старым рудокопом. Наконец он сладко зевнул и сказал:
-- Спать надо!
-- Пожалуй, и я лягу...
-- Пойдем в дом!
Мы пошли в сахарный домик и улеглись на сахарном песке...
-- Ты меня разбуди пораньше, чтобы не проспать мне!.. -- попросил я.
-- Спи спокойно...
Мы замолчали. Я лежал и прислушивался к тишине. Иногда ветер шумел в горах, и тогда казалось, что где-то играют на гитаре.
-- Что это такое? -- спросил я засыпавшего уже рудокопа.
-- А это крепкий сахар на вершинах звенит от ветра... Теперь еще тихо, а иногда, в сильный ветер, начинают лопаться и падать сахарные скалы, так тогда гремит такая музыка, точно в горах великаны разбивают стеклянные замки...
Я лежал и прислушивался к приятным звенящим звукам и незаметно задремал под эту тихую мелодичную музыку.
-- Пора!
Я открыл глаза. Старый рудокоп зажег синий огонек и собирался на работу.
Не хотелось вставать. Я лежал, охал и покашливал.
На рассвете в горах бывает ветер, и потому теперь немолчно звенели сахарные скалы и утесы, и казалось, что где-то далеко настраивают много-много гитар.
-- Ветерок начал играть! -- заметил старый рудокоп и сладко зевнул.
А около домика уже толпились и побрякивали инструментами рудокопы, и все громче раздавались их перекликающиеся голоса.
-- А ты, старичок, вставай, а то опоздаешь... Пойдем вместе: я иду на верхнюю шахту...
Я поднялся, потянулся, съел три заливных ореха и сказал:
-- Пойдем!
-- Возьми саночки-то! -- сказал рудокоп и ткнул ногой в небольшие сахарные сани с желтыми леденцами вместо подрезов.
-- Не развалятся? -- спросил я.
-- Крепкие! Из синего сахара!
Мы вышли. Вереница рудокопов с синими фонариками в руках тянулась в сумерках к шахте и словно проваливалась сквозь землю.
-- Прощайте! -- крикнул я, сняв шапку.
-- Счастливый путь! -- ответило несколько голосов.
И мы со старым рудокопом начали тихо взбираться на горы.
В горных долинах встречались рощи из сахарных деревьев, похожие на покрытые мягким пушистым снегом сосны и елки. Стволы и ветви у них были коричневые, из пережженного сахара, а листья из зеленоватого мармелада... Я мимоходом обломил ветку и, обрывая листочки, с удовольствием ел их... "Вот если бы в нашем саду росло хотя одно такое дерево!" -- думал я, оглядывая чудесную рощу.
Старый рудокоп с удивлением смотрел на меня и ухмылялся:
-- Ну и жадный же ты, братец мой! -- сказал он, когда я, объев листочки, принялся ломать и сосать веточки.
-- А разве вы не едите этих деревьев?
-- Выдумал! У нас они на дрова идут...
-- Эх, вы!.. Не понимаете... -- сказал я и опять стал думать, как хорошо было бы поставить такое дерево на Рождество вместо елки... Как кончилась бы елка, сейчас уронили бы на пол сахарное дерево, и в одну минуту от него остался бы один только ствол...
Когда мы выходили из рощи, на дорожку выскочил олень, белый с золотыми ветвистыми рогами... Пугливо посмотрев на нас, олень прыгнул через дорогу и помчался на горы...
-- Сахарный олень! -- сказал старый рудокоп и рассказал мне, как у них охотятся на этих оленей: -- Ноги у них сахарные и очень хрупкие; стоит только попасть ему в ногу камнем из леденца, и нога сломится. А без ноги бери его руками!..
Миновали рощу.
Солнце еще не вышло, и синие облака спали в сумерках на горах и под горами. Еще две-три звезды догорали в небесах... Чем выше мы поднимались, тем сильнее скользили ноги и тем труднее было идти. Кое-где высокие, пропадавшие в облаках скалы открывали свои мрачные ущелья, и мы пробирались ощупью, пока не выбирались из этих черных пропастей. Несколько раз нам приходилось проходить по самому краю скал, и тогда сахарный песок сыпался из-под наших ног и шумел, скатываясь в пропасти, -- как шумит горный водопад... Раза три из-под наших ног с клекотом поднимались белые орлы, и сердце вздрагивало от испуга.
-- Ну вот я и дошел! -- сказал вдруг старый рудокоп, остановившись около заброшенной шахты. -- Кыш, вы! -- закричал он и на кого-то замахнулся лопатой.
-- Кого это ты пугаешь? -- спросил я.
-- Горных карликов! Развелось их теперь у нас в горах видимо-невидимо... Таскают у нас лопаты и кирки и роют зря, где попало...
-- Чего же они роют?
-- Орехи заливные берут... Кыш, ты!
Меж глыб сахара мелькнула фигурка коричневого карлика, потом появилась под самыми ногами у рудокопа, и он пихнул его ногой.
-- Гоп-гоп! -- крикнул карлик и кубарем покатился под гору. А за ним стали прыгать и другие прятавшиеся в сахаре карлики и с криком скатывались в пропасти.
-- А что, не опасный это народ?..
-- Самый пустой!.. Пугливый народ!..
-- А ты зачем идешь в эту шахту?
-- А там попадаются шоколадные ковриги... Теперь горные карлики разрыли сахар-то -- поищу ковриги... Вкусная она... Люблю я эту ковригу...
Показал мне рудокоп тропинку, змейкой вьющуюся на горы, и сказал:
-- Ну, теперь иди один!
-- Недалеко вершины гор?
-- Только два раза вспотеешь и будешь на самой огромной высоте.
-- Прощай!
-- Счастливый путь! Крепче держись, как покатишься на санках-то!
-- А трудно катиться?
-- Кто знает? У нас двое рудокопов скатились да так и не вернулись: может быть, не могли влезть обратно на горы, а может быть, разбились...
Стало светлеть небо, и начали обрисовываться контуры гор. Поплыли куда-то синие облака, и стали появляться блестящие склоны утесов... А я лез и лез себе в гору... Силы мои слабели, а тут еще приходилось тянуть за собой санки. Я уже приходил в отчаяние и несколько раз садился на сахарные глыбы и плакал, проклиная свою горькую участь. Как вдруг, подняв с мольбой к небу свою голову, я задрожал от радости: предо мною вставали зубчатые горные вершины...
-- Слава Богу! -- закричал я, напряг все свои силы и начал карабкаться вверх по отвесным скалам...
Спустя час, я стоял на вершине Сахарных гор... Подо мной отовсюду тихо плыли задумчивые облака, и от этого казалось, что сам я несусь куда-то в синем небесном тумане... Ветер трепал мою седую бороду и поднимал клубы сахарной пыли на горных равнинах, а вершины, звонкие и крепкие, как литое стекло, гудели под напором ветра, как телеграфные проволоки в поле в тихую и ясную морозную ночь... Изредка трескались где-то сахарные скалы и с грохотом рушились в бездны.
Отыскав удобный утес, я прижался к нему плотнее, уперся ногами в трещину и стал ждать солнечного восхода...
Уже красный краешек солнца показался из-за гор, и дальние, более высокие вершины стали золотиться и румяниться, но синяя мгла еще ползла около гор и закрывала все горизонты...
Но вот выплыло вдруг словно кем-то подброшенное снизу солнце, и Неведомое царство во всем великолепии открылось перед моим изумленным взором... Трудно описать, что я увидел с восходом солнца: нет таких слов, чтобы описать это, и нет таких красок, чтобы нарисовать эту изумительную картину...
Точно по приказу Волшебника, стал таять туман... Кто-то Могучий отдергивал синюю завесу, за которой пряталось Волшебное царство... Сахарные горы загорелись разноцветными драгоценными огнями, надели на свои головы золотые короны и накинули на себя пурпуровые мантии... Из-под золотых корон падали на них перламутровые кудри, и долины меж гор накрылись голубыми бархатными коврами... И все горы сверху донизу словно заиграли на сладкозвучных арфах, приветствуя появившееся в невыносимом блеске золотого огня горячее Солнышко... Впереди Солнышка, кутаясь в розовые одежды, плыла на облачке Румяная Заря, и свет от ее развевающихся по ветру одежд окрашивал плывшие в глубоком молчании облака... Небеса улыбались, сгоняя со своего лица синие туманы, и по мере того как туманы таяли, начинало вырисовываться огромное Розовое Озеро Доброй Волшебницы с гористыми берегами; на этих берегах высились зубчатые стены и узорчатые башни великолепного, похожего на легкий призрак замка... Озеро было спокойно и отражало в себе берег, стены и замок... Прямо туда понеслась Румяная Заря, и бесчисленные окна замка вспыхнули ей навстречу радужными огнями, а башни замка засияли золотыми крышами... Розовый и золотистый дым клубился из труб замка, опускался на Розовое Озеро и, тихо колыхаясь, таял, обнажая прятавшихся в нем белых лебедей... Два белоснежных Великана шли к огромным колоннам запертых ворот и золотыми ключами отперли и распахнули их настежь... И в раскрытые ворота стала видна длинная пунцовая лента дороги, ведущей на голубые небеса.
-- Боже мой, какое счастье хоть раз в жизни увидеть это Волшебное царство! -- шептал я и стоял с широко раскрытыми глазами, позабыв все на свете... Да, я позабыл все на свете! Забыл, что я дряхлый старик, забыл, что у меня есть мамочка и папочка, забыл, что, быть может, я никогда уже не вернусь в родной дом... Все забыл и только жадно смотрел на чудеса Волшебного царства...
Но вот Розовая Заря побледнела и упала в Розовое Озеро, и целая стая белых лебедей с испугом поднялась с него и плавно полетела по синим небесам... Растворились тяжелые двери Волшебного замка, и вниз по широким мраморным ступеням стала спускаться Добрая Волшебница... Она была бела, как снег, и, как чистый снег, блистала на солнышке, медленно сходя вниз... Около нее прыгали белые голуби, торопливо клевавшие изумрудные зерна, щедро разбрасываемые рукою доброй Белой Девушки -- в венке из пунцовых роз на голове...
Я стоял и замирал от счастья... По лицу у меня текли слезы радости, а в душе скопилось столько доброты, что я закричал:
-- Люблю весь мир! Люблю вас, горы! Вас, тучи! Вас, бегущие облака! Вас, летящие белые лебеди! И тебя, моя прекрасная лучезарная Белая Девушка!
Пропал у меня всякий страх, и только одно желание ярко вспыхнуло вдруг в душе:
-- Скорей туда! К Розовому Озеру! К тебе, добрая Белая Девушка!..
Схватив санки, я трясущимися руками направил их под гору, перекрестился, сел и оттолкнулся... Вихрем понеслись вниз санки, помчались мимо горы, облака, синие и розовые туманы... Дух замирал, трепетала от наслаждения душа моя, а ветер свистел в ушах от быстроты, с которой летели вниз санки... Ничего уже не мог я видеть в этом бешеном полете, только слышал, как в вышине надо мной тревожно кричали лебеди:
-- Гоу! Гоу-у!..
Вдруг зазвенели осколки сахарных санок, и я полетел в пропасть...
Сколько времени я летел в синюю бездну -- неизвестно, так как я потерял сознание, как только понял, что произошло страшное непоправимое несчастье... Последним словом моим было: "Мамочка!", после чего я перестал существовать...
* * *
Вы, конечно, думаете, что я погиб, разбился вдребезги на острых и крепких сахарных скалах?..
Да, так бы оно и должно было случиться... Но, к счастью, не случилось... Когда я раскрыл глаза, то долго не мог понять, что произошло, почему я лежу на полу около кровати в своей детской, почему я жив и каким образом я вернулся в родной дом... Мне не верилось, что я дома, в детской, что я живой и вовсе не старик с седой бородою и с самоварной ручкой на боку... Полно, детская ли это? Я долго сидел на полу и внимательно рассматривал комнату... Да, это была детская!.. Володина кровать стоит, как стояла, у другой стены, и Володя спит с голыми ногами, все одеяло собрав себе на голову... На полу -- моя большая лошадь на колесиках и мой прорванный барабан... В левой руке ощущалась неловкость, словно я отлежал ее, и я старательно осмотрел, не болтается ли вместо нее -- самоварная ручка... Встал с полу и пошел к зеркалу, чтобы окончательно убедиться, что я не старик... Слава Богу! Я как был, так и остался маленьким мальчиком, только на лбу у меня вскочила синяя шишка... Но это не беда: заживет. У меня много было шишек!.. Я улыбнулся зеркалу и, топая босыми ногами, кинулся в спальню к мамочке... Прислушался -- спит... Не велит она бегать с босыми ногами -- будет браниться, да уж все равно... Я так был счастлив, что все, что описано здесь, случилось со мной во сне, что не мог удержаться от желания посмотреть на мою милую мамочку... Отворив дверь, я тихо подошел к маминой постели... Спит мамочка, раскинув ручки, в белой кофточке с кружевцами, волосы у нее распустились по подушке... "На кого она похожа?" -- подумал я и вспомнил: точь-в-точь как белая добрая Волшебница... Тихо приподнял я мамино одеяло и нырнул к мамочке.
-- Ты, моя милая Волшебница! -- сказал я ей, когда она раскрыла глаза...
Мама ласково улыбнулась, поцеловала и обняла меня рукой...
-- Спи! Рано вставать... -- прошептала она и закрыла глазки.
Но мог ли я спать?.. Я рассматривал мамочку, вспоминал свой сон и тихо посмеивался от радости... Мне хотелось, чтобы поскорее проснулась мамочка. Я расскажу ей про Некоторое Царство-Государство и про те ужасы и чудеса, которые я там видел... Я стал шалить: потихоньку дул на мамины волосы, и они щекотали ей щечку, мама отмахивалась ручкой, думая, что это ползает у нее по лицу муха, а я, уткнувшись в подушку, потихоньку смеялся... "Милая моя драчунья! -- думал я. -- Я люблю тебя так же... нет, даже больше, чем добрую Волшебницу!"...
Печ. по: Чириков Е. В царстве сказок: (Приключения маленького путешественника). СПб.; М., 1912. 119, [1] с., ил.