Упорный плотник не сдавал и строил в волости крепкую власть. Он строил ее как избушку: плотно, ладно и кряжисто.
Тяжело было ему строить. Глаза его стали еще шире, голос гуще, руки костлявее, на лбу желтая кожа в бурых трещинах, но походка твердая. Рано утром уходит он в Совет, поздно вечером приходит. Приходит уставший, голодный, с тяжелой головой, но ему некогда отдохнуть, некогда протянуть ноги на барской кровати. Приходит конюх, сказывает, как дела в коммуне, и решает с Виктором, что нужно сделать по хозяйству завтра; приходят бабы с жалобой друг на друга и на его озорных ребятишек, которые то разобьют кому-нибудь из сверстников нос, то выпьют в кладовке молоко. На все надо Виктору дать ответ, везде распорядиться. Оттрепать сыновей за вихры, пробрать Марью за превышение власти.
За последнее время она возгордилась. Муж у нее самый главный большевик и глава в коммуне, а потому она решила, что пора и ей поднять нос кверху и навести среди баб порядок. Виктор усмотрел в этом искривление большевистской линии и здорово пробрал свою подружку. Уж не вообразила ли она себя в самом деле барыней? Бабы должны помогать мужьям и слушаться старшину -- конюха, а не устраивать свою отдельную республику, на что это похоже! Выходит так, что конюх должен прийти к Марье, снять перед ней шапку и попросить ее послать баб на дойку или на кухню. Нет, конюх всему голова, он всему ведет, учет и сам знает, кого надо послать на дойку, а кого -- на кухню...
На столе коптилка. Виктор сидит над бумагами, шелестит газетами. Много надо Виктору знать, чтобы не наделать ошибок. Старые тугие мозги скрипят, голова набита, как песком, непонятными словами. Виктор старается их осмыслить, понять, прикидывает так и этак. Мудрено пишут люди, не понять, что к чему!
-- Ты все еще не спишь, Виктор?-- поднимает Марья голову.
-- Сейчас лягу,-- спи!-- отвечает он.
-- Ложись, мой заботничек, весь ты измаялся, гляди, на что похож!
-- Много еще надо маяться. Как подумаешь, голова кругом идет.
-- А ты брось! Стариковское ли это дело, добро бы выгода какая.
-- Тебе все выгода,-- с досадой отвечает Виктор,-- попала в теплое место и лежи. Я знаю, что делаю... Выгода!.. Как раз она тут и есть, выгода-то, чтобы не бросать...
-- Ой, Виктор, не выдержишь, чует мое сердце, захвораешь скоро, грохнешься.
-- Надо выдержать,-- глухо говорит Виктор и прижимается бородой к стеклу.
За окном теплая ночь, апрель. Капли стучат о крыши, звякают по желобу, на дороге чернеют высокие березы. Теплый ветер обшаривает дом, скрипит заржавленной флюгаркой. На скотном дворе пропел петух, коптилка на столе замигала и погасла.
Марья встает с кровати, тихонько подходит к Виктору на цыпочках, кладет руки к нему на плечи.
-- Ежели не ляжешь, старый, не отпущу завтра в комитет, так и знай!-- говорит она. -- У меня нее сердце изныло -- не ешь, не пьешь. Ежели так будешь, я знаю, что сделать!
-- А что?
-- Я приду в комитет и выведу тебя за бороду,-- вот что я с тобой сделаю,-- отвечает она и толкает его к кровати.
-- Какая ты грозная! Приди, попробуй, я посажу тебя в холодную! С начальством, сама знаешь,-- не шути!-- говорит Виктор, подходя к кровати.
-- Начальство -- это бабы! Попробуй кто нас не уважить, мы сейчас за волосья! Так натреплем, только держись! Нет такого начальника, который бы от нас не плакал!
Виктор улыбнулся. Его вновь утешила жена. Она всегда его утешала, когда ему было тяжело. Она кладет ему голову на грудь, почти старуха, ей пятьдесят лет, и шепчет ему с бесконечной нежностью:
-- Седенький ты мой, хорошенький, спи!
Он гладит ее встрепанные волосы шершавой тяжелой рукой, и ему совестно, что он давеча обидел ее, огорчил из-за какой-то ссоры с бабами.
И снова перед ним раздвигаются стены, встает перед глазами прошлое, тяжелая жизнь. Всегда, когда ему становилось тяжко и горько, она приходила к нему, брала его за плечи и утешала шутливыми словами, нежной лаской. Топор после этого с особенной силой ходил в его руках. Теперь уже он не плотник, он работник большой, над большим работает хозяйством. Он постарел, устал, а она попрежнему утешает его.
И, чувстуя к ней огромный прилив нежности, он сознает, что прожил с нею жизнь неплохо.
-- Ничего, Марья, выдержим,-- говорит он, прижимая ее рукой,-- семян теперь достал, мукой разжился, лошади есть. К осени будем с урожаем, все будут сыты, обуты, одеты... Новый порядок окрепнет, посадят на мое место другого кого, а я на отдых пойду.
Так мечтал Виктор и подымались перед его глазами новые избы, артели, колыхалась спелая рожь на полях, дымились овины. Он вздрагивал во сне. Тысячи поднятых им бревен, сотни поставленных изб заставляли по ночам дергаться его тело. Марья гладила его руки, ноги, поправила подушку под головой.
-- Труженик ты мой, и во сне покоя нет,-- шептала она.
А на дворе уже пели петухи и красное из-за горы выкатывалось солнце.
1928--1929 г.
Ноябрь -- март.